Папаша Горемыка - Дюма Александр - Страница 47

Тогда Ришар подумал, что ему, возможно, удастся утопить на дне бокала ту смутную тревогу, которую он позднее назовет предчувствием.

Он принялся осушать одну за одной, без передышки, вызывая всеобщее восхищение, дюжину гигантских кружек емкостью около полулитра, которые гребцы прозвали бакенами; аплодисменты зрителей польстили самолюбию бывшего капитана, но не избавили его от беспокойства, которое он испытывал; вино затуманило его разум, но не сделало радужными мысли, разрушавшие безмятежное спокойствие, обычно царившее в его голове; эти мысли, напротив, становились все более и более мрачными.

В звоне стаканов ему чудился жалобный голос Юберты, а также ее зловещее пожелание, которым завершилась их утренняя беседа.

Если верить тому, что впоследствии Ришар рассказывал, то фиолетовые пятна от пролитого вина на скатерти напоминали ему ярко-красный цвет крови.

Молодой человек встал и направился к выходу, хотя столь ранний уход был отнюдь не в его правилах; в ответ на дружный протест собутыльников он заявил, что ему пора идти домой.

Когда Ришар вышел на улицу, его навязчивая тревога усилилась и он невольно ускорил шаг.

Подойдя к дому на улице Сен-Сабена, он с немалым удивлением заметил, что ни привратника, ни его жены нет в их каморке.

Он постучал в дверь своей квартиры, но ему никто не ответил; сердце Ришара сжалось, и он попытался, разбежавшись, выбить дверь. Это ему не удалось, но тут же молодого человека осенила другая мысль, и он направился во дворик.

К великому его изумлению, дверь в квартиру со стороны двора была открыта.

Войдя туда, он увидел, что из комнаты Валентина исходит яркий свет, очертивший на стене, которая была обращена к квартире, красноватый прямоугольник, и в нем виднелся силуэт человека, расхаживавшего взад и вперед.

Яростный гнев и ревность, тотчас же охватившие скульптора, заставили его забыть о своих мрачных предчувствиях — упорное молчание Юберты и присутствие в пустовавшей комнате постороннего человека явно указывали на измену.

Неясный страх, который только что испытывал Ришар, сменился жаждой мести, и он устремился навстречу тем, кого считал виновными.

И тут на пороге появился мужчина, очевидно услышавший шаги во дворе, вымощенном камнем. Ришар узнал в нем Валентина.

— Вы, конечно, меня не ждали! — вскричал любовник Юберты, охваченный неистовой яростью.

— Напротив, я ждал тебя, — ответил Валентин взволнованным голосом, в котором, невзирая на напускное спокойствие ювелира, не вязавшееся с его потрясенным видом, сквозила угроза, — я ждал тебя; иди же, посмотри на то, что ты натворил!

С этими словами Валентин схватил своего бывшего друга за руку, потащил его в комнату и подвел к кровати.

На постели лежала неподвижная, мертвенно-бледная Юберта с побелевшими губами и закрытыми глазами, обведенными синеватыми кругами.

— Великий Боже! — воскликнул Ришар. — Ей требуется помощь.

Он хотел было броситься к своей любовнице, но рука Валентина, эта тонкая, изящная и слабая, почти женская ручка, которая внезапно, казалось, обрела стальные мускулы, удержала его.

— Ах! — с горечью сказал ювелир. — Неужели ты думаешь, что я дожидался твоих советов, прежде чем сделать все, что в человеческих силах, чтобы вернуть Юберту к жизни.

— Надо хотя бы позвать врача, позвать врача!

— Он сейчас придет, но будет слишком поздно! Ты убил ее, Ришар, ты убил ее; смотри, подлец, она уже мертва!

— Этого не может быть! — вскричал скульптор, став таким же бледным, как лежавшая девушка. — Нет, этого не может быть! Смотри, ее рука еще совсем теплая.

Потянувшись, он дотронулся до руки Юберты, безжизненно свисавшей вниз.

— Ришар, — воскликнул Валентин, — я запрещаю тебе прикасаться к этой женщине.

— Запрещаешь?

— Помнишь ту ночь на берегу Марны, когда ты похитил Юберту у деда? Ты оттолкнул меня, когда я хотел прийти ей на помощь; ты сказал мне: «Это моя любовница». Тогда Юберта была еще жива; теперь, когда она умерла, я запрещаю тебе осквернять ее своим прикосновением.

— Валентин, Валентин, — произнес скульптор, изо всех сил пытаясь сдержать свой гнев, — ты бредишь, у тебя помутился разум, опомнись!

— Смерть избавила ее от всех страданий, самым мучительным из которых было принадлежать тебе.

— Валентин!

— Посмей теперь попросить Бога вернуть Юберту, того самого Бога, перед которым ты постыдился назвать ее своей женой.

— Валентин, ты оскорбляешь меня, невзирая на мое горе, но берегись!

— Вот как! Ты считаешь правду оскорблением? Тем лучше, это облегчает мне задачу, Ришар. Ты думал, что, раз меня сломило постигшее нас с Юбертой несчастье, я перестал о ней думать и разлюбил ее; ты думал, что, раз она осталась без защиты и поддержки, ты теперь можешь вести себя по отношению к ней как угодно подло и трусливо.

— Валентин, — вскричал скульптор, покраснев от гнева, — мое терпение скоро лопнет, берегись, берегись!

— Я терпел два месяца, а тебе придется потерпеть еще несколько секунд. Да, я здесь уже два месяца, — продолжал он, указывая на соседний дом, смутно видневшийся в темноте, — я ни разу не говорил с Юбертой, но видел ее время от времени и читал на ее лице огорчения, которые ты ей доставлял. Я делил с ней все мучения и тревоги, которые ты ей причинял. Я видел, как она бледнеет и худеет с каждым днем… я видел, как она подходит все ближе к краю могилы, которую ты уготовил ей при жизни… И все же я продолжал ждать, говоря себе: «Нет, человек может взбунтоваться против тех, кто его притесняет, либо против досаждающих ему врагов, но он не способен убить несчастное создание, повинное лишь в любви к нему; никто не способен на такое злодеяние, особенно, если мужчина поклялся сделать свою подругу счастливой. Нет, Ришар сжалится над ней…» И вот как ты пожалел ее!

— Разве я мог вообразить, что ей взбредет такое в голову?..

— Ты не думал, что она предпочтет умереть, нежели жить в бесчестье? В самом деле, Ришар, ты не мог этого предположить; ты прав, но я, тот, кто знал, какое благородное сердце бьется в груди этой бедной девочки, я должен был давно прийти к ней и сказать: «Вам следует как можно скорее уйти от презренного негодяя, который обманул вас; не переживайте и держите выше голову — вот рука порядочного человека, вы можете на нее опереться».

Казалось, Валентин забыл о присутствии Ришара; он продолжал говорить, как бы размышляя вслух:

— Ах! Это правда, это чистая правда!.. Если бы я так поступил, Юберта осталась бы жива и мы сейчас слышали бы ее голос… О Боже мой, Боже мой, как мне плохо!..

В порыве отчаяния молодой человек устремился к телу девушки, заключил его в объятья и принялся осыпать лицо Юберты поцелуями, в то же время яростно проклиная ее обидчика.

Каким бы черствым ни было сердце Ришара, сколь бы унизительной ни была сейчас его роль, он был потрясен и крупные слезы катились по его щекам.

Внезапно Валентин резко поднялся и вскричал:

— Теперь ты понимаешь, Ришар, что я хочу лишь одного — отомстить за Юберту?

— Хорошо, — ответил скульптор, — завтра я буду в твоем распоряжении.

— Завтра?.. О чем ты говоришь?.. Завтра, безумец?.. Да разве я знаю, доживу ли до завтра… и захочет ли Бог, чтобы завтра взошло солнце и осветило землю, на которой ее больше нет?.. Нет, не завтра, а немедленно.

— Где же мы будем драться, безумец?

— Здесь, возле тела покойной.

— Помилуй! Я ни за что не соглашусь на такой поединок.

— Ты будешь драться, потому что я тебя заставлю.

— Каким образом?

— Я заставлю тебя, повторяя, что ты трус!

— Трус!

— А если этого недостаточно, я готов плюнуть тебе в лицо.

— Черт побери! Ты, наконец, замолчишь? — вскричал скульптор и так сильно толкнул приблизившегося к нему Валентина, что тот упал на кровать.

— Да, жалкий трус! — продолжал ювелир. — Ты пользуешься тем, что наши силы неравны и я безоружен; это меня не удивляет — разве ты уже не сделал себе щит из моей любви и моего уважения к Юберте? Трус, трус, трус!