Папаша Горемыка - Дюма Александр - Страница 26

Теперь г-н Батифоль подумал, что настала пора показаться; он вышел из своего укрытия и встал в полный рост, в то время как Юберта все еще карабкалась на крутой берег, цепляясь руками за ветки и корни деревьев.

Внезапное появление Аттилы так сильно напугало девушку, что она уронила свою ношу; корзина опрокинулась, и из нее хлынул разноцветный поток рыбы; чешуйчатые принялись барахтаться на траве, и некоторые из них, благодаря своей счастливой звезде и рельефу местности, скатывались по склону и возвращались в родную стихию.

— Ага! — воскликнул г-н Батифоль, делая нечеловеческое усилие, чтобы придать своей физиономии, вопреки его воле остававшейся ласковой и улыбающейся, суровый вид. — На сей раз вы попались, прекрасная дикарка!

Пойманная с поличным, Юберта потеряла дар речи; она была бледна и дрожала; ее ноги подкашивались, и в глазах показались крупные слезы.

Господин Батифоль громко и весело рассмеялся, и этот смех означал: «Я полагаю, что сегодня вы будете более сговорчивы, чем во время нашей последней встречи».

— Вот как! — продолжал он грозным голосом. — Вы опустошаете наши сети! Вот как! Вы воруете мою рыбу и думаете, что это сойдет вам с рук? Что ж! Теперь ваш дед не отделается штрафом, а отправится в тюрьму.

— Простите его, сударь, простите его, заклинаю вас! — вскричала Юберта, и ее слова перемежались рыданиями. — Я готова поклясться, что дедушка больше не подойдет к реке. Он никогда не нарушит моей клятвы, только простите его, пожалуйста!

Господин Батифоль наслаждался слезами девушки, а также ее обещаниями; из тактических соображений он намеревался не сразу пойти на уступки, но Юберта схватила его за руку и сжала ее в своих руках — от прикосновения этой нежной влажной кожи кровь сильнее забурлила в его жилах.

— А если тебя простят, ты, по крайней мере, будешь более любезной? — спросил он с фальшивой улыбкой.

Юберта с присущим ей простодушием не поняла истинного смысла этих слов.

— Ну, конечно, сударь, — успокоившись, но с удивлением произнесла Беляночка, — каждый ведет себя любезно по отношению к тем, кто отвечает ему тем же, разве это не естественно?

Лицо г-на Батифоля просияло, и его всегдашний мертвенно-бледный цвет сменился кирпично-красным тоном.

— Ладно, ладно, — сказал он, потирая руки, — не плачь, красавица, лучше посмотри на меня с улыбкой, и я не только не стану составлять протокол, но и другим не позволю тебя огорчать.

— Ах, сударь, вы так добры…

— Да, — продолжал г-н Батифоль, — а если они будут недовольны, им придется действовать с осторожностью и твой дед сможет ловить рыбу у них под носом, даже если мне самому придется сидеть на веслах. Видишь ли, договор на аренду записан на мое имя, ведь я похитрее Берленгара. Ну да, если я захочу, ему волей-неволей придется помолчать, и папаша Горемыка сможет опустошать реку, сколько его душе угодно; время от времени он будет давать мне отборную рыбу, чтобы мой садок был полон; мы будем делить его улов; а что до тебя, миленькая, не пройдет и недели, как ты заставишь самых красивых девушек предместья лопнуть от зависти.

— "Миленькая?" — воскликнула Юберта, которую явно начал охватывать страх.

Но окрыленный г-н Батифоль не обратил внимания на изменившееся выражение лица девушки.

— Проси у меня платья, проси шаль, проси часы, проси все, что пожелаешь, и ты это получишь, слово Батифоля!.. Гм! Видишь, скверная девчонка, если бы ты тогда меня послушала, от скольких неприятностей ты бы себя избавила?

Юберта наконец догадалась о подлинных намерениях г-на Батифоля; она принялась быстро собирать рыбу, разбросанную по траве и среди зарослей колючек, и заталкивать ее обратно в корзину.

— Да брось ты свой товар! — с досадой вскричал чеканщик, пинком отправляя прекрасную плотву в кусты. — Ты заработаешь сегодня больше, если останешься на острове и не пойдешь на рынок торговать рыбой.

— Ну-ка, господин Батифоль, — произнесла Беляночка с насмешливой улыбкой, — прикиньте вес этой корзины на руке; известно ли вам, что здесь рыбы не меньше, чем на три пистоля?

— Хотя бы на сотню, неужели ты думаешь, что я не в состоянии за нее заплатить?

— О! Всем известно, что вы богаты, но ответьте: вы пришли сюда один, чтобы меня поймать, и на острове больше никого нет?

— Не волнуйся, никто не сможет нас услышать.

Юберта тотчас же бросилась в ивовые заросли.

Господин Батифоль воспринял это бегство как попытку раззадорить его.

Если бы он знал, кто такой Вергилий, то сравнил бы Юбертус Галатеей.

— Если ты убежишь, встретимся на суде! — с видом человека, понимающего, что такое игривость, воскликнул чеканщик.

— Как бы не так! — возразила Юберта. — Для суда вам потребуются свидетели, дружок. — Если вы смотритель, покажите вашу бляху с номером; но у вас, слава Богу, нет нагрудного знака, который сделал бы честного человека из такого мошенника, как вы, по словам моего дедушки!

Эта фраза подействовала на чеканщика как ледяной душ, но она отнюдь не потушила его пламенной страсти, а лишь заставила ее вспыхнуть еще ярче; он устремился вдогонку за Юбертой, а девушка бежала недостаточно быстро из-за тяжелой корзины, которую она несла в руках, и веток, которые ей приходилось раздвигать на своем пути.

Однако девушка была столь гибкой и проворной, что г-н Батифоль не догнал бы ее, если бы она не споткнулась о какой-то пенек и не упала навзничь. Не успела девушка опомниться, как чеканщик уже был рядом.

В тот же миг ей показалось, что она слышит мерный плеск весел на реке.

— На помощь! — закричала девушка. — На помощь! Но г-н Батифоль грубо зажал ей рот, и она поняла, что пропала.

Силы покинули Беляночку, и она лишилась чувств.

Однако в тот же миг чья-то богатырская рука схватила чеканщика за воротник, приподняла его, как охотник — подбитую дичь, подержала некоторое время на весу в двух футах над землей, а затем швырнула в густые заросли колючего кустарника.

Геркулес, столь недвусмысленно заявивший о своей недюжинной физической силе, был молодой человек лет двадцати пяти.

Его костюм, весьма распространенный в наше время, в 1833 году от Рождества Христова должен был казаться довольно странным.

Это одеяние состояло из вязаной фуфайки в красную и черную полоску, широких полотняных штанов (они назывались «портки») с кожаным поясом, за которым висел нож с самшитовой рукояткой, заключенный в ножны. Костюм моряка дополняла низкая соломенная шляпа, на развевающейся ленте которой было выведено прописными буквами: «ЧАЙКА».

Орлиный нос молодого человека и дерзкий взгляд его глаз, сверкавших из-под густых бровей, придавали ему суровый вид, превосходно сочетавшийся с нарядом морского волка; но его рот с сильно приподнятыми кверху уголками губ, сообщавшими лицу насмешливое и несколько простоватое выражение, характерное для тех, кого называют «добрый малый», а в особенности длинные, распущенные, слегка растрепанные волосы достаточно красноречиво свидетельствовали о том, что он не был настоящим моряком.

Отделавшись от г-на Батифоля вышеуказанным способом, незнакомец обернулся и принялся хладнокровно рассматривать бедную девушку, не обращая внимания на то, что она нуждается в помощи.

— Тысяча чертей! — воскликнул он. — Настоящая Психея! — Поза, фигура, безупречность линий, чувственность — все при ней! Вот бы мне такую натурщицу для моей выставки. Черт побери! — прибавил он, поворачиваясь в ту сторону, где лежал распростертый г-н Батифоль. — Я вижу, парень, ты не лишен вкуса.

В тот же миг к нему подошел еще один молодой человек. Одет он был не как моряк — на нем были сюртук и фуражка.

— Ришар! Ришар! О чем ты только думаешь? — воскликнул он. — Разве ты не видишь, что эта женщина в обмороке?

— Дорогой Валентин, — ответил моряк-художник, — женщина была сотворена для того, чтобы радовать глаз мужчины своей красотой. Эта девушка удивительно красива во время обморока, и я полагаю, что продлить такое ее состояние как можно дольше означает послужить ее интересам и воле Провидения.