Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Дюма Александр - Отон-лучник Отон-лучник

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Отон-лучник - Дюма Александр - Страница 15


15
Изменить размер шрифта:

Крестоносцы выступили в поход. Надпись, которую вы можете видеть на воротах замка и которая начертана, как говорят, самим Готфридом, удостоверяет, что это произошло третьего сентября тысяча девяносто шестого года. Они проехали всю Германию и Венгрию, не встречая на своем пути ни опасностей, ни препятствий, достигли границ Греческой империи и после короткой остановки в Константинополе вступили в Вифинию. Теперь путь их лежал в Никею, и здесь уже невозможно было сбиться с дороги, ибо устилали их путь побелевшие кости павших на поле брани воинов, — то были останки двух христианских армий, что прошли впереди: одну вел Петр Отшельник, другую — Готье Голяк.

Но вот они подошли к Никее. Вам, конечно, известны подробности той осады. Во время третьего штурма города князь Роберт Клевский был убит. Но лишь через полгода эта горестная весть докатилась до юной принцессы и повергла ее в траур.

Войско продолжало свой поход к югу, претерпевая такие муки и лишения, что при виде каждого города, который встречался им на пути, крестоносцы с надеждой спрашивали, не долгожданный ли это Иерусалим. Наконец жара сделалась столь невыносимой, что сопровождавшие знатных воинов собаки стали подыхать прямо на сворках, а соколы испускали дух прямо на охотничьих рукавицах своих хозяев. Лишь после одного привала число умерших достигло пятисот человек, и причиной их гибели была, как говорят, неутолимая жажда. Да упокоит Господь их души!

И чем дольше длился этот бесконечный мучительный поход, тем ярче и драгоценнее становились для несчастных крестоносцев воспоминания о родных краях, оставшихся где-то далеко на Западе. И Готфрид без конца вспоминал о родине, терзаясь из-за гибели своего зятя Роберта Клевского. Редкий день не проходил, чтобы христианский полководец не заводил со своим юным другом Родольфом Алостским разговоров о своей обворожительной племяннице Беатрисе. Он ни на миг не сомневался, что без его дозволения девушка не решится на замужество, и надеялся, если только священный долг крестоносца не задержит его в Палестине сверх всякой меры, соединить Родольфа и Беатрису, а потому рассказывал о ней молодому воину так часто и так сердечно, что юноша влюбился в девушку по этим рассказам и описаниям, поэтому если выпадал редкий день, когда Готфрид не заговаривал с Родольфом о Беатрисе, то Родольф сам начинал такой разговор.

Но вот крестоносцы подошли к Антиохии. После шестимесячной осады город был взят, однако на смену палящему солнцу и изнурительной жаре, терзавшим христианских воинов в пустыне, на них обрушился еще один бич Божий — голод. Как ни надеялись воины на передышку, далее здесь нельзя было оставаться. Завоевание Иерусалима стало не только целью похода, но и насущной необходимостью. Распевая псалом «Да восстанет Бог, и расточатся враги его», крестоносцы оставили Антиохию и решительно двинулись на Иерусалим, который в конце концов увидели воочию, поднявшись на высоты Эммауса. Из выступивших в поход девятисот тысяч воинов до Иерусалима дошло всего сорок тысяч.

На следующий день крестоносцы осадили город: трижды штурмовали они городские укрепления, но безрезультатно. Последний, четвертый штурм продолжался уже три дня, когда пятнадцатого июля тысяча девяносто девятого года, в пятницу, в тот самый день и час, когда был распят Иисус Христос, двое воинов пробились на крепостную стену. Один был тут же сражен и рухнул вниз, зато второй устоял на ногах; вторым был Готфрид Бульонский, первым — Родольф Алостский, жених Беатрисы. Заветной мечте победителя не суждено было сбыться.

Готфрид Бульонский был избран королем, но в первую очередь он оставался воином. Когда однажды он вернулся из похода на султана Дамасского, к нему явился эмир Кесарии, привезший в дар вождю франков плоды Палестины. Готфрид взял плод кедра и съел его. Через четыре дня, восемнадцатого июля тысяча сотого года, он скончался. Царствование его продлилось одиннадцать месяцев, а со дня начала крестового похода прошло четыре года.

Перед смертью Готфрид просил, чтобы его похоронили рядом с его юным другом, Родольфом Алостским, и эта последняя воля была исполнена.

VIII

— Вести эти одна за другой облетели весь западный мир, но никому они не принесли столько горя, сколько Беатрисе: на долю ей выпала горькая участь — получить весть о смерти отца, князя Киевского, затем о гибели жениха, Родольфа Алостского, и, наконец, о кончине дяди, Готфрида Бульонского. Менее всего горевала она о Родольфе, которого она совершенно не знала, но после смерти отца и дяди она вдвойне осиротела: в лице Готфрида Бульонского она, можно сказать, потеряла второго отца.

А тут приключилась новая беда: за те пять лет, что пролетели со дня выступления отца и дяди в крестовый поход до известия о смерти Готфрида Бульонского, Беатриса стала совершенною красавицей, и теперь девятнадцатилетняя принцесса заметила, что назначенный ей в опекуны оруженосец излишне ревностно стал следить за ее окружением. Однако, пока Герард оставался попечителем девушки до возвращения ее родных, он хранил свою любовь в тайне. Но едва Беатриса осиротела и лишилась всякой опоры и поддержки, он отважился поведать ей о своих чувствах. Беатриса приняла это признание как и подобает настоящей принцессе, но Герард, прежде чем сбросить маску, все продумал и теперь объявил девушке, что для траура по отцу и дяде дает ей отсрочку на год и один день, но по окончании этого срока она, не медля ни минуты, должна будет выйти за него замуж. Произошло невероятное: слуга заговорил языком господина. Беатриса была слаба, одинока и беззащитна. Она не ждала помощи от людей и обратилась к Господу, и Господь послал ей если не спасение, то покорность судьбе. А Герард сразу после объяснения с принцессой приказал запереть ворота замка и удвоил караулы, опасаясь, как бы девушка не убежала.

Вы, должно быть, помните, что Беатриса велела построить эту часовню, чтобы хранить в ней чудотворные четки, подаренные дядей. Будь Готфрид жив, она бы ничего не боялась — сердце ее было исполнено верой, а Готфрид твердо обещал, что, где бы он ни был, за горами или за морями, он услышит звон святого колокольчика и придет к ней на выручку. Но Готфрид лежал в могиле, и колокольчик мог сколько угодно звонить при каждом «Pater noster» 4; надеяться было не на кого: не было на земле защитника, готового откликнуться на ее призыв.

Так, день за днем, неделя за неделей, минул год. Герард неусыпно следил за своей подопечной, и потому никто не знал, в каком трудном положении оказалась Беатриса. К тому же весь цвет рыцарства в те времена был на Востоке, и едва ли на берегах Рейна нашлись бы хоть два или три рыцаря, которые осмелились бы вступиться за прекрасную узницу, — столь сильным и отважным слыл Герард.

Занялась заря последнего дня отсрочки. Как обычно, Беатриса пришла помолиться в часовню, и молитва ее близилась к концу. Солнце так весело сияло среди ясного неба, словно свет его озарял одно лишь счастье. Девушка поднялась на свой балкон, и взгляд ее невольно устремился к реке, туда, где на пути в Палестину некогда скрылись с глаз ее отец и дядя. То было тихое, обычно безлюдное место, но вдруг Беатрисе почудилось, будто вдалеке движется какая-то темная точка. Рассмотреть, что это такое, она не могла — было слишком далеко; но странно — едва заметив это темное пятнышко, она точно по волшебству почувствовала, что движение его устремлено к ней, именно к ней.

И с тем суеверием, какое присуще лишь страждущим, принцесса обратила все свои надежды (хотя и не представляла, на что еще можно надеяться в ее положении) к этой таинственной точке: двигаясь по течению Рейна, та постепенно обретала форму. Беатриса следила за ней так пристально, что даже слезы навернулись на ее глаза, и не столько от горя, сколько от напряжения. Но сквозь слезы она увидела, что это лодка, которую влечет по волнам лебедь, а на носу ее стоит рыцарь и неотступно глядит на Беатрису так же пристально, как она на него. На корме нетерпеливо ржет боевой конь. По мере приближения лодки все отчетливее проступали подробности: лебедь был привязан к ней золотыми цепями, а рыцарь стоял в полном вооружении, лишь шлем и щит лежали у его ног. Вскоре стало видно, что незнакомец хорош собой и молод — лет двадцати пяти — двадцати восьми. Лицо его покрывал густой и темный южный загар, но развевающиеся светлые волосы выдавали в нем северянина. Беатриса так увлеклась этим зрелищем, что даже не заметила, как на стены замка высыпали солдаты, подобно ей привлеченные этой странной картиной. Девушка следила за лодкой все внимательнее, с каким-то внутренним трепетом, поскольку видела, что лодка явно направляется прямо к замку. Подплыв совсем близко к крепостным стенам, лебедь выбрался на берег, а рыцарь надел шлем, подхватил свой щит и спрыгнул на прибрежный песок. Выведя на сушу своего скакуна, он вскочил в седло и, сделав какой-то знак послушной птице, направился к замку, а лодка поплыла вверх по реке, туда, откуда столь таинственным образом она появилась.

вернуться

4

«Отче наш» (лат.)