Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич - Страница 23

Пущин, соглашаясь, кивнул и продиктовал:

— «Да мы же, холопи твои, в прошлом во 154-м году ходили на твою государеву службу, на твоих государевых изменников и непослушников, на колмацких людей. И твоим государевым счастьем колматцих людей побили. И что взяли мы, холопи твои, колмацкова живота и ясырю, и он, князь Осип, тот колмацкой живот и ясырь у нас, холопей твоих, насильством своим сильно поотнимал всякими бедами да привясками. И тот наш ясырь перекрестил без твоего государева указу и вывесть хочет ис Томского к Русе…»

— В конце напишите, что хоть воевода пришлый изменил, а мы тут, в Сибири, народились, умрем и государю всегда верны были и будем без измены! — сказал Иван Володимирец.

Выполняя этот наказ и заканчивая челобитную, Тихон Мерщеренин написал: «А мы, холопи твои, народилися и состарились под твоею царьскою державою в Сибири и в русских городех, а некакова дурна от нас не бывало. А служили мы, холопи твои государевы, отцу твоему государеву блаженной памяти великому царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Руси и тебе, государю, верою и головами своими, за тебя, государь, складываем головы свои против твоих государевых неприятелей и служим безызменно, измены нашей в Сибири никакие не бывало».

— Все ли повинились из Осиповых ушников? — озабоченно трогая ус, спросил Бунаков. — Нельзя оных оставлять на воле, дабы государя ложными вестями не смутили и на нас бы опалу не навели…

— Из первых изменников Родька Качалов да Макарка Колмогорец к миру не являлись и ответ не держали! — зло крикнул казак Логин Сургуцкой. — С руки воеводской немало лет кормились, добра немеряно нахапали, нас живота лишая!..

— Коли к миру не явились, надобно нам самим к ним пожаловать для разговору! — воскликнул Васька Мухосран. — Верно, Илья Микитович? — повернулся он к Бунакову.

— Верно! — согласился воевода. — И приказал Сургуцкому: — Собери казаков да ступайте на двор к Родьке Качалову немедля, поучите мир уважать!

— А что уворовал да награбил живота казачьего, меж собой поделите! — добавил Федор Пущин.

Илья Бунаков встрепенулся при этих словах, намереваясь что-то возразить, но промолчал и опустил глаза.

— Проучим, уж как проучим! — весело сказал Сургуцкой и вышел из трапезной.

Несмотря на густеющие сумерки, на церковной площади толпилось немало казаков, и Логин без труда собрал охотников явить Качалову волю круга.

Глава 26

Сын боярский Родион Качалов сотворил молитву перед иконой Спаса, перекрестился трижды двуперстно и подошел к столу, дабы задуть три свечи в золоченом подсвечнике и направиться за бархатную занавесь к перине, как услышал сильный стук в ворота и громкий гарк многолюдья. От нехорошего предчувствия сердце заколотилось, он спешно накинул червчатый кафтан, снял со стены замковую пищаль и вышел во двор.

— Кто такие? Чо надобно? — громко спросил он, подойдя к воротам.

— Открывай, поговорить надо! — отозвались снаружи. Родион узнал голос Сургуцкого.

— Не время на ночь глядя словесами трясти! Подите прочь, не то из пищали пальну!

За воротами гомон враз перешел в злобное многоголосье выкриков.

— Мы те пальнем, падла! Напугал бабу х…ром!

— Открывай немедля!

— Перемахнем через заплот и раскатим твои хоромы по бревнышку!..

Нехотя Родион снял с железных крюков перекладину-засов и отошел от ворот. Они тут же распахнулись, и во двор ворвались десятка три казаков, вмиг окруживших хозяина. При свете полумесяца было видно, что иные из казаков с пищалями, иные саблями опоясаны, а у большинства в руках палки-ослопы…

— Отдай, не то уронишь! — вырвал из рук Качалова пищаль казак Иван Тарский.

— Ты в кого грозился пальнуть, свиная харя! — схватил за грудки Родиона Логин Сургуцкой.

— Не ведал, кто снаружи, думал тати ночные… Пошто на ночь глядя пожаловали?

— А пошто ты, х…р облезлый, к миру не явился и не повинился! Пошто к изменному воеводе Осипу пристал? — ткнул ему в бороду кулаком казак Бурундук Кожевников.

— Не в чем мне виниться! — вытирая окровавленные губы, процедил Качалов. — Воевода государем поставлен, я ему, а стало быть, государю верен… А с вором Подрезом заодно не был и не буду!..

— Ты, клоп вонючий, воевода Осип миру и государю изменил, а ты потатчик вору! Бей его, казаки! — крикнул Сургуцкой, выхватил у стоявшего рядом казака ослоп и перетянул им по спине Качалова. Казаки сбили Родиона на землю и стали остервенело пинать его ногами и бить ослопами. Он сжался в комок, защищая голову руками. Громко закричал от боли, но это не остановило казаков. «Забьют насмерть», — в страхе подумал он и закричал истошным голосом:

— Объявляю великое царственное слово и дело на воеводу Илюшку Бунакова и дьяка Бориса Патрикеева!

Казаки, как по команде, перестали его бить и вопросительно посмотрели друг на друга.

Слово и дело — не шутка, любой сыск останавливает.

— В чем твое слово? — недовольно спросил Сургуцкой.

— Про то не вам говорить буду! — морщась от боли, с трудом поднялся Качалов.

— За пристава пойдешь! — сказал Сургуцкой и повернулся к стоявшему рядом казаку Тарскому: — Иван, ты при коне, к тебе приставим до утра, закрой у себя в доме. Пищаль его себе оставь, она ему не пригодится боле.

Качалову связали руки за спиной, вывели со двора и водрузили верхом на коня. Тарский сел за его спиной и двинулся к своему дому, стоявшему на соседней улице в полуверсте от дома Качалова.

Подъехав к дому, он сдернул с коня Родиона и завел в избу. Жена еще не спала и недоуменно посмотрела на мужа.

— Подпол открой! — велел он ей. Когда жена подняла крышку лаза, подвел к нему Качалова и подтолкнул к лестнице, ведущей вниз. Качалов опустился на несколько ступенек и попросил:

— Руки развяжи…

— Обойдешься! — усмехнулся Тарский и толкнул его ногой в спину. Качалов мешком полетел вниз.

Когда Тарский с Качаловым скрылись из виду, Логин Сургуцкой закричал:

— Казаки! Пошли в дом, ищите поклепные на мир письма. И делите меж собой награбленное изменником!

Когда казаки ввалились в дом, их встретила воплями жена Родиона, Степанида:

— Ироды-ы! За что мужа увечили, разбойники? Куда подевали?

— Заткнись, не лайся! Родька твой изменник и за то ответит перед миром! Показывай бумаги, какие есть!

— Ничего я вам не покажу. Подите прочь!

— Замолчи, сука! — оттолкнул ее Сургуцкой и направился в угол к большому, обитому полосами раскрашенной жести сундуку. Поднял тяжелую крышку, выкинул под ноги казакам две собольи шапки и постав камки:

— Разбирайте!

— Тати, грабители! Не отдам! — завизжала Степанида и повисла на шее у Сургуцкого. Тот скинул ее резким движением и ударил кулаком в лицо.

— Люди добрые, убива-ают! — заголосила Степанида.

Тут же громко завыли малолетние дети, до этого молча поглядывавшие с полатей. Выскочила из-за бархатной занавеси, отделявший бабий кут, свояченица, кинулась к Сургуцкому и закричала:

— Оставьте, христа ради! Побойтесь Бога! Вы не мужики, коль только можете с бабами воевать!

Бурундук Кожевников перехватил ее, плотно прижав к себе за талию.

— Ишь, справная!.. А ну-ка, пойдем в сени, узнаешь, мужики мы аль нет! — Он потащил ее за порог.

Девка неожиданно вцепилась ногтями ему в лицо и располосовала в кровь щеку.

— Ах ты, бл…дь! — разъярился Бурундук, намотал волосы на кулак и потащил девку за порог. Та, визжа от боли, вцепилась обеими руками в дверную скобу-ручку. Бурундук сорвал с нее нательный крест с изумрудными камешками, сунул его за пазуху и ударил девку кулаком под дых. Она разжала пальцы, он выволок ее в сени и завалил на пол…

А Сургуцкой тем временем продолжал выбрасывать из сундука содержимое, а казаки разбирали кто отрез сукна аглинского, кто кафтан новый, кто шаль, кто рубашку либо штаны… Другие сорвали со стены завеси китайского шелка, ковер калмыцкий. Делили связку соболей.