Любовь и Миры (СИ) - Порохова Зинаида - Страница 49

И так. Что мы имеем? Александр Петрович открыл досье, заведённое на каждого:

Громовы

Первая папка: глава семейства, Громов Илья Степанович, объект «И».

Славный представитель русской вымирающей интеллигенции. Всерьёз вымирающей, кстати. Во времена СССР Илья Степанович — сын тех-то и внук таких-то, интеллигент в бог-весть каком поколения и потомок обедневших дворян, не имеет, не был, не привлекался — окончил технологический институт, семнадцать лет проработал инженером на кондитерской фабрике. Во времена перестройки, из-за порушенных поставок сырья и общего бардака в стране, эта прославленная кондитерка канула в небытие. И Илья Степанович — как и все потомственные интеллигенты — поначалу пытался подыскать себе на оскудевшем рынке труда работу в интеллектуальной сфере. Полгода прокантовался инженером за пять копеек в квёлой фирмочке, пекущей на списанном оборудовании вафли и ещё что-то такое же малосъедобное. Да и эти копейки ему платили через раз — когда удавалось реализовать продукцию. Ну, или — ешь эти вафли сам. И приходилось. Когда дефолт разорил и эту фирмочку, Илья Степанович с год помыкался учителем химии в школе. Но и там ему почти не платили. Съехавшее со всех катушек государство очевидно полагало, что и система образования должна встать на капиталистические рельсы. И научиться продавать свой продукт, то есть знания, школьникам. Желательно — за доллары. Кое-кто научился, но не Илья Степанович — голубая кровь не позволяла ему сдирать деньги за то, что государство должно было давать ученикам бесплатно. Семейный бюджет Громовых без ежемесячных вливаний отца-кормильца почти усох, скудно подпитываясь лишь редкими заработками жены. Впору грядки под окнами девятиэтажки разбивать, как в войну, и картошку с морковью в буйно разросшейся сирени сажать. Но пока ещё того урожая дождёшься, а есть-то хочется каждый день. И не только несъедобные вафли, которыми они на два года вперёд запаслись. И тогда Илье Степановичу, как всякому порядочному человеку времён перестройки, пришлось пуститься во все тяжкие. Где он только не подрабатывал — и расклейщиком объявлений, и маляром на стройке, и охранником на левой авто стоянке. Даже пытался торговать чем попало, устроившись реализатором на Черкизовский рынок. Но там ему, по традиции тех времён, тоже почти не платили — то штраф наложат за подпорченный невесть кем товар, то обворуют — и хозяин, и покупатели — как последнего лоха. Но вот, наконец-то, Илья Степанович нашёл свою нишу в этом обезумевшем мире — по совету соседа стал таксовать на своей старенькой Ладе. Москва это ведь большой вокзал, через который постоянно вся страна куда-то едет и не может остановиться. Пассажиры имелись в достатке всегда и круглосуточно — только знай, крути баранку. И Илья Степанович крутил её день и ночь. Поседевший, потрёпанный жизнью, как и его видавшая лучшие времена машина, он, бывший интеллигент, услужливо распахивал все дверцы своей шестёрки и был рад каждой копейке, брошенной каким-нибудь молокососом за сервис. В том числе и за бутылку водки или блок сигарет, предоставленный среди ночи. Домой он приходил не столько есть, сколько спать. Вернее — отсыпаться. А иногда и крепко выпить. Вместе с распадом СССР тихо распадалась и его интеллигентная личность. Илья Степанович — превосходный инженер, некогда получавший на кондитерке премии и похвальные грамоты за рацпредложения и отличную работу — потух, сдулся как лопнувший шарик. Не стало любимого дела, не стало и смысла в жизни. Остались только обязательства перед семьёй.

Так, вторая папка. Объект «О» — Ольга Владимировна Громова.

Бывший преподаватель английского языка, давно перебивающаяся подработкой и переводами на дому. После рождения сына, признанного аутистом, она ушла из вуза, где до этого преподавала, на вольные хлеба, поскольку ему требовался особый уход и внимание. Когда-то Ольга Владимировна была очень интересной женщиной, но сейчас запустила себя: небрежный пучок на затылке, какие-то вылинявшие тряпки — старенькие джинсы, растянутые свитера и футболки. А впрочем, при таких-то доходах…  Если б её привести в порядок и одеть в приличные шмотки, она б была очень даже ничего. Но и Ольга Владимировна, зациклившись на сыне, не видела вокруг себя ничего. Даже любимого мужа Илюшу. Да и нагрянувшую перестройку, и обвал империи она едва ли заметила. Все её мысли были сосредоточены на сыне. Диагноз Юрия она восприняла как свой личный провал и превратилась в его глаза, руки и разум. Так, по крайней мере, она считала. То, что не додала ему природа, она старалась компенсировать собой.

И, наконец, третья папка. Младший Громов — объект «Ю».

Юрий Ильич Громов — так значилось в досье — семнадцать лет, образование среднее, адрес проживания. Надо же, мальчишка даже в школу ходил — при таком-то диагнозе.

Матвей наплёл ему что-то насчёт того, что с мальчишкой не справились агенты? С чего бы это? Это ведь всего-навсего юный недотёпа, кое-как окончивший спецшколу. Пятёрки этого заведения, конечно же, никто всерьёз не воспринимает. Ребёнок признан аутистом и с детства живёт в своём иллюзорном мире. Ему, наверное, из жалости и для поощрения ставили в этой школе, рассчитанной на инвалидов и дебилов, хорошие оценки. Хотя всем же ясно, что с аттестатом такого заведения, даже отличным, Юрия не возьмут ни учиться, ни работать. И тогда тем более странно — зачем он взят в разработку Конторы?

Или, всё же, его родители? Ещё чуднее.

Александр Петрович, задав вопросы, внимательно выслушал все объяснения Анны-Ванны об аутизме и его причинах. И понял — Юрий нужен только своим несчастным родителям. Пока, конечно, они способны о нём заботиться. Дальше — спецбольница или дом инвалидов. А сейчас он пока, изображая из себя индийского йога, большую часть времени просиживал в своей комнате на коврике в позе лотоса. То ли спал, то ли грезил. Очевидно, Юрий увидел какую-то передачу о йогах по телевизору и впечатлился. Теперь именно в этой позе он и погружается в свой иллюзорный мир. Аутист, одним словом, что с него спросишь? Бедняга.

Так Александр Петрович считал до того момента, когда случайно вступил с объектом «Ю» в близкий контакт. Произошло это на третий день наблюдений.

Александр Петрович, благодаря прослушке знал, что «И» и «О» ушли трудиться на благо семьи. «Ю», оставшись дома один, тут же погрузился в нирвану. Объект «пятьдесят восемь» надолго затих, как считал Александр Петрович. Вскоре ему надоело любоваться на доморощенного йога и он, от скуки, решил сам сходить в магазин — за молоком к кофе. Заодно прогуляться и косточки размять — ему явно не хватало дачных грядок. А возвращаясь, он неожиданно столкнулся во дворе с «Ю», вывернувшимся из-за угла дома. Они тогда всего лишь соприкоснулись локтями…

И тут Александра Петровича будто током шарахнуло. Он своим шестым чувством мгновенно понял, что перед ним…  отнюдь не дефективный юноша. Этот его талант — чувствовать людей при контакте — у Александра Петровича был всегда и он его часто выручал. Какой же Юрий аутист? Ему впору быть…  чемпионом мира по шахматам. Александр Петрович мгновенно представил его сидящим в позе лотоса перед доской, расчерченной на чёрно-белые квадратики, и решающего некие сверхсложные…  задачи, теории, вопросы. И видящего очень далеко, на много ходов вперёд…  Большего он пока понять не смог.

А Юрий вдруг приостановился и так странно взглянул на Александра Петровича, что у того мороз по коже прошёл. Будто из-за дымовой завесы проявилось…  нечто иное…  Явно — не мальчик с комплексами и пожизненным диагнозом.

Александр Петрович вяло извинился перед ним. Он талантливо изображал в этот момент трясущегося подагрика с палочкой в одной руке и с собачкой породы чихуа на поводке — в другой. Кстати — питомицы Анны-Ванны.

— Пойдём, пойдём, Жуленька! — пробормотал он, таща упирающуюся собачонку к своему подъезду. Вернее — временно своему.

А Юрий, отвернувшись, быстро ушёл от него по улице. И Александру Петровичу от этого почему-то стало легче. Как доложил потом наружный агент, дежуривший во дворе и изображающий отвязного рэпера, в наушниках и на мопеде — Юрий ушёл в парк. Сидел там, на лавочке, битый час и смотрел на облака. Мол, совсем не в себе этот «Ю».