Извращённая ненависть (ЛП) - Хуан Ана - Страница 42

Никто не говорил.

“Время смерти: 3:16 вечера” Это был мой голос, но он звучал странно, как будто исходил от кого-то другого.

После минуты молчания я вышел. Вниз по коридору, за угол и к комнате для родственников, где ждали родители Тани.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Все звучало приглушенно, за исключением эха моих шагов по линолеуму.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Я уже терял кого-то в скорой помощи раньше. В течение моего первого года пребывания в ординатуре я лечил пациента, который был ранен в грудь во время случайной поездки. Он скончался от полученных травм через несколько минут после прибытия в больницу.

Я ничего не могла поделать; он зашел слишком далеко. Но это не помешало мне выйти из травматологического отделения в ванную и вырвать.

Каждый врач в конце концов терял пациента, и каждая смерть была тяжелым ударом, но Таня ударила меня прямо в живот.

Может быть, это было потому, что я был так уверен, что она выкарабкается. Или, может быть, это было потому, что у нее едва был шанс прожить жизнь, прежде чем смерть так жестоко отняла ее у нее.

Что бы это ни было, я не мог остановить разрушительный рой того, что если от переполнения моего мозга.

Что, если бы я сделал другой звонок во время процесса лечения? Что, если бы я добрался до нее раньше? Что, если бы я был лучшим врачом?

Что если, что если, что если.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Мои шаги на секунду замедлились за пределами комнаты родственников, прежде чем моя рука сомкнулась на дверной ручке и повернулась. Я как будто смотрел фильм о себе — я был здесь, но не на самом деле.

Родители Тани вскочили, когда увидели меня, их лица были напряжены от беспокойства. Минуту спустя беспокойство превратилось в ужас.

"Мне жаль… мы сделали все, что могли…"

Я продолжал говорить, пытаясь звучать сочувственно и профессионально, звучать как угодно, но не оцепенело, но я едва слышал свои собственные слова. Я слышал только пронзительный вопль матери и гневные крики отрицания отца, которые превратились в дрожащие крики горя, когда он заключил свою жену в объятия.

Каждый звук вгонял призрачный шип в мою грудь, пока я не был настолько усеян ими, что не мог дышать.

“Мой малыш. Не мой ребенок ”, - рыдала мама Тани. "Она здесь. Она все еще здесь. Я знаю, что это так ”.

"Мне так жаль", — повторила я.

Глухой удар. Глухой удар. Глухой удар.

Не мои шаги, а грохот разбитого сердца.

Я сохранял свою маску стоика до тех пор, пока у меня не кончились бесполезные слова, и я оставил семью наедине с ее горем. У меня была дюжина других пациентов, которых нужно было лечить, но мне нужна была минута, всего одна минута, чтобы побыть одной.

Я ускорила шаги, пока не добралась до ближайшей ванной. Онемение распространилось от груди к конечностям, но когда я закрыла за собой дверь, мягкий щелчок замка, вставшего на место, вызвал резкий всхлип, разорвавший воздух.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это исходит от меня.

Давление, нарастающее за моей грудной клеткой, наконец взорвалось, и я согнулся пополам над раковиной, сухо вздымаясь, пока мои уши не зазвенели, а горло не стало сырым.

Безжизненное тело Тани на носилках. Ава в отделении неотложной помощи после того, как она чуть не утонула. Открытые, пустые глаза моей мамы после передозировки таблеток.

Воспоминания слились в жуткий поток.

Меня снова стошнило, но я не ел с тех пор, как начал свою смену восемь часов назад, и ничего не вышло.

К тому времени, как мои сухие вздохи исчезли, пот прилипал к моей коже, а голова стучала от напряжения.

Я включила кран и ополоснула лицо холодной водой, прежде чем вытереть влагу бумажным полотенцем. Грубый коричневый материал царапал мою кожу, и когда я поймала свое отражение в зеркале, я увидела слабый красноватый след от того места, где я потерла им щеку.

Слабые фиолетовые пятна под глазами, желтоватый цвет лица, белые линии напряжения вокруг рта. Я выглядел как ад.

Боже, мне нужно было выпить чего-нибудь покрепче. Или, еще лучше, отпуск с несколькими крепкими напитками.

Я сжал челюсть и бросил скомканное бумажное полотенце в мусорное ведро. К тому времени, когда я вернулся на главный этаж, я вернул свою профессиональную маску на место.

У меня не было роскоши погрязнуть в горе или жалости к себе. У меня была работа.

“Привет”. Я улыбнулся своему следующему пациенту и протянул руку. “I’m Dr. Chen…”

Остальная часть моей смены прошла без каких-либо серьезных инцидентов, но я не мог избавиться от своей липкой кожи или неустойчивого сердцебиения.

“Ты в порядке?” Клара спросила, когда я отключился.

— Да. Я избегал ее сочувственного взгляда. “Увидимся завтра”.

Я не дал ей шанса ответить, прежде чем направился в раздевалку. Обычно я принимал душ дома, но мне отчаянно хотелось смыть кровь. Он прилипал к моей коже, густой и приторный, невидимый для всех, кроме меня.

Я зажмурился и оставался под водой, пока она не остыла, и глубокий холод не поселился в моих костях. Обычно я не мог дождаться, чтобы покинуть здание после смены, но сейчас ничто не звучало хуже, чем одиночество.

Все мои друзья работали, и было слишком рано идти в бар, что оставило мне один оставшийся вариант.

Я вытерлась полотенцем, оделась и выудила телефон из кармана джинсов, чтобы написать Джулс, но обнаружила, что ее уже ждет сообщение, отправленное двадцать минут назад.

Джулс: Ты уже ушел с работы?

Я: Только что вышел.

Я: Где ты?

Был вторник, поэтому сегодня она не работала в клинике.

Джулс: СциЛи, в спину.

Облегчение сотрясло мои легкие. Это было в нескольких минутах ходьбы.

Я: Не двигайся. Будь там через пятнадцать.

26

ДЖОШ

Больница находилась прямо рядом с кампусом Тайера, поэтому мне не потребовалось много времени, чтобы добраться до научной библиотеки, официально названной Библиотекой Джорджа Хэнкока в честь давно умершего донора и неофициально известной как SciLi. Это был скрытый драгоценный камень, спрятанный на третьем этаже здания биологии. В то время как Фултон, главная библиотека школы, всегда была переполнена во время экзаменов, СциЛи был тихим круглый год.

Прогулка дала мне время отодвинуть давние мысли о смерти Тани на задний план. Находясь за пределами больницы и в окружении улыбающихся, болтающих студентов, было легче. Это было похоже на то, что я попал на съемочную площадку, где я мог притворяться тем, кем я хотел быть, вместо того, кем я был.

Когда я прибыл в SciLi, там была только горстка студентов, разбросанных по всему пространству. Стены книг тянулись на два этажа к потолку двойной высоты, прерываемому только массивными витражами, расположенными через равные промежутки времени. Свет от настольных ламп зеленого стекла смешивался с солнечным светом, бросая теплый, туманный свет на тихое святилище.

Толстый изумрудный ковер приглушал мои шаги, когда я шла к задней части, где Джулс сидела одна.

“Я вижу, ты усердно работаешь”, - сказал я, когда подошел к ней. Высокая стопка учебников стояла рядом с ее вездесущим мокко с карамелью, а отдельные листы с заметками и карточками покрывали каждый дюйм дубовой поверхности.

“Кто-то должен”. Она подняла голову, и тревога сжала мою грудь, когда я заметил ее опухшие, красные глаза.

"Ты плакала?"

Какого хрена они делали в юридической школе? Я была почти уверена, что учебные материалы не должны были заставлять кого-то плакать, если только это не были слезы разочарования, а Джулс была не из тех, кто теряет самообладание из-за академического стресса.

“Нет”. Она постучала маркером по блокноту. “У меня аллергия”.

“Это чушь собачья”.

Мы держали наши голоса низкими, так как мы были в библиотеке, но все были настолько изолированы, и мы были так далеко от ближайшего человека, что это не имело большого значения.