Зимние апельсины (СИ) - Секстон Мари - Страница 22

— Не думаю.

— Я тоже, но я знаю, что он точно будет. — Он взглянул на часы на микроволновке. Почти одиннадцать. — Если только мы его не пропустили. Он на восточном побережье, и начинается довольно рано.

— Это не важно. — Бен подошел к окну, просунул лицо сквозь белую занавеску и выглянул наружу так, что казалось, будто его голова кончается на полдюйма впереди ушей.

Джейсона это зрелище встревожило, так что он снова принялся за посуду.

— Хочешь, выведу тебя на прогулку?

— Не знаю. Небо ясное, но выглядит так, словно там ужасно холодно.

— Я не возражаю.

— Может быть, позже.

В его ответе не было обычной веселости, и Джейсон рискнул взглянуть в его сторону. Не то чтобы это что-то дало. Лицо Бена по-прежнему было скрыто занавеской.

— Ты в порядке?

— Да. — Но его голос звучал задумчиво, и Джейсон ждал, зная, что будет продолжение. — Я помню первый День Благодарения, — наконец сказал Бен.

— Что? — Джейсон закинул в посудомойку маленькую таблетку моющего средства и закрыл её, чтобы она включилась. — Ты имеешь в виду, как в мультике о Плимутском Камне22? Ты не настолько стар.

Бен рассмеялся и вернулся в комнату, пока Джейсон заводил музыкальную шкатулку, чтобы продолжить беседу.

— Нет. Я имею в виду, что помню, как президент Линкольн объявил этот день праздником.

Джейсон нахмурился, пытаясь вспомнить, что он узнал о Дне Благодарения в начальной школе. Всё, что он помнил на самом деле, — это то, как он обвел свою ладонь карандашом на цветном картоне и раскрасил, чтобы было похоже на индейку.

— А до этого праздник не отмечали?

— Ну, типа того. Президент или губернатор иногда решали объявить какой-нибудь случайный день «Днем Благодарения». Но это не было ежегодным событием. Тогда это был скорее религиозный праздник…

— Серьезно?

— Конечно. В Теннесси епископалы23 праздновали День Благодарения в начале ноября. Но иногда губернаторы пытались объявить последнее воскресенье года днем благодарения, что выводило из себя всех епископалов, потому что они его уже отметили. Но в основном мы думали о Дне благодарения, как об идее янки. Как о чем-то таком, что делали эти глупые суеверные пуритане в Новой Англии. А всё, что они делали в своей Новой Англии, мы совершенно не стремились повторять на Юге. Это было что-то вроде шутки.

— Значит, вы вообще не праздновали?

— Некоторые праздновали. Я знаю, что Арканзас объявил этот день праздником за несколько лет до войны, но Теннесси в этом плане был медлительнее. В 1859 году в Нэшвилле был парад в честь Дня Благодарения — это было большое событие, об этом все говорили неделями, — но когда началась война, День Благодарения стал очередным камнем преткновения между Севером и Югом.

— Я понятия не имел.

— Затем, в 1863 году, президент Линкольн провозгласил последний четверг ноября национальным праздником. Конечно, к тому времени я уже был на севере, жил с тем янки, который украл шар, и его семьей, и они все говорили об этом: о том, как Линкольн призвал нацию задуматься о своих потерянных братьях и найти путь к исцелению, или о какой-то подобной чепухе. — Он нетерпеливо отмахнулся. — Я помню, как смеялся, думая о том, как дома, они, вероятно, взялись за оружие. Все, что говорил Линкольн, было поводом для бунта. Если он скажет, что небо голубое, весь Юг будет кричать о том, что любой дурак может видеть, что оно красное. Так что, хотя меня там больше не было, я знал, что Юг будет сопротивляться. Как знал и то, что отец тоже весь день будет в ярости.

— Уверен, ты скучал по ним.

Бен пожал плечами.

— Я скучал по дому и по Саре, но не могу сказать, что когда-нибудь по-настоящему скучал по отцу.

— А сейчас?

Бен опустил голову, уставившись на свой потертый ботинок.

— Я чувствую, что должен сказать «да, я скучаю по ним». Но это было так давно. По правде говоря, я их уже почти не помню. Я помню, что Сара была ужасна в правописании и ненавидела вышивание, а когда мы были маленькими, она всегда лазала по деревьям, раздирая о ветки свои платья. Но я даже не уверен, что помню, как она выглядела.

— А что ты помнишь?

Взгляд Бена стал отстраненным, пока он вспоминал.

— Запахи и ощущения, по большей части. Я помню… — он тщетно шевелил руками, словно пытаясь ухватиться за слова. — Я помню запах свежеиспеченного хлеба, его тепло в руке и то, как масло ломалось на ломтике, который давала мне кухарка, как бы тщательно я ни старался его намазать. Я помню стрекот цикад, хотя не слышал его уже больше века, и как звук, казалось, то усиливался, то затихал, когда я засыпал. Ещё помню запах лошадей и сена, и фырканье нашей старой кобылы, когда я входил в конюшню, как будто здоровалась со мной. Помню запах пропитанных дождем тюков хлопка и выжженных солнцем табачных полей, ритм песен, которые пели рабы, и как тело чесалось от моей лучшей воскресной рубашки. Но людей? — он покачал головой. — Я помню Эдит больше, чем родную сестру.

Джейсон не мог себе этого представить. Он думал о людях, с которыми вырос, о друзьях двадцатилетней давности. В большинстве случаев он помнил лишь одно мгновение или сенсорное впечатление. В некоторых случаях он вспоминал улыбку или отчетливое лицо, и всё же, когда он пытался сосредоточиться на нем, оно становилось туманным и неопределенным. А каково вспоминать всё это после ста пятидесяти лет? Ему стало стыдно, что он заговорил об этом.

— Ну что ж, — сказал он, желая разрядить обстановку, — я рад сообщить, что праздник больше не связан с пуританскими суевериями или как ты там говорил. Теперь же смысл в основном в том, чтобы наесться как свинья.

— И быть благодарным.

— Да. Это тоже, полагаю.

Улыбка Бена была своего рода благословением.

— Знаешь, я тоже.

— Что?

— Благодарен. За тебя. Каждую минуту каждого дня с тех пор, как мы встретились, я был благодарен.

Как это часто случалось, когда дело касалось Бена, откровенность такого интимного заявления застала Джейсона врасплох, как и осознание того, что Бен всё ещё живет в лучшем случае наполовину. И всё же, несмотря ни на что, тот каждый день находил повод улыбаться. Вот он, Джейсон, с карьерой, которой многие позавидовали бы, с банковским счетом, который кормил и одевал его, со сказочным домом, и всё же, как часто он останавливался и вспоминал о том, что его радует?

«Я тоже благодарен за тебя», — хотелось ему сказать, но Бен уже отвернулся и снова уставился в окно. На этот раз он заглянул в щель между занавесками, а не сунул своё призрачное лицо прямо в ткань.

— Парад, — произнес он. — Думаю, нам стоит посмотреть парад. Думаешь, мы его пропустили?

— Я что-нибудь придумаю, — пообещал Джейсон. — Для тебя — всё, что угодно.

Глава 7

Они посмотрели парад, затем начали первый сезон «Она написала убийство». Бен, похоже, наслаждался и тем, и другим, но со временем сделался отвлеченным. Он нервно ерзал, его взгляд часто метался от экрана к окну и бледному небу за ним.

— Я могу вывести тебя наружу, если хочешь, — наконец, предложил Джейсон.

— Я не хочу, чтобы ты из-за меня мерз, — Джейсон никогда не слышал, чтобы он говорил так раздраженно. — Я ненавижу то, что завишу от тебя в каждой мелочи.

— Я не возражаю.

— В данный момент — возможно. Но в итоге тебе это перестанет нравиться.

Джейсон не знал, что тут сказать. Он хотел это отрицать, но на каком-то уровне понимал, что преданность, которую он ощущал в данный момент, может выветриться после нескольких лет таскания шара из комнаты в комнату. Но он также был уверен, что в конечном счете они найдут способ достать Бена из шара. Или найдут других людей, которые смогут видеть Бена. Или они просто научатся по-своему лучше справляться с барьерами.

— Ну, в данный момент я совершенно рад вывести тебя на улицу, если ты не против подождать, пока я надену обувь и куртку.