Монсеньер Гастон Феб - Дюма Александр - Страница 13

Так вот, в старинных писаниях говорится, что жил в Греции сеньор Актеон, благородный, смелый и учтивый рыцарь и, подобно вам, монсеньер, он больше всего любил охотиться. Однажды, когда он охотился в лесу в Фессалии, его собаки подняли прекрасного огромного оленя и Актеон гнался за ним целый день. Оруженосцы, псари, доезжачие — все отстали, он один мчался по следу и доскакал, наконец, до поляны среди больших деревьев. Оттуда слышались женские голоса и вскрики. Актеон сошел с коня, осторожно раздвинул кусты и увидел большой источник, в котором совершала вечернее купание дама поразительной красоты, окруженная служанками. Это была Диана, богиня целомудрия, а плескавшиеся вокруг своей повелительницы женщины были нимфы и наяды, обитательницы леса, где охотился учтивый рыцарь. Вы догадываетесь, конечно, монсеньер, что Актеон не отвернулся от этого зрелища. Богиня Диана заметила его, и у нее вырвался крик. Услышав этот крик, все нимфы и наяды повернулись и, увидев смотревшего на них мужчину, смущаясь и краснея, собрались вокруг своей госпожи, чтобы своей общей прелестью укрыть красоты ее одной. Из глубины этой изящной группы богиня Диана возвысила голос и произнесла:

«Актеон! Тот, кто послал тебя сюда, нисколько тебя не любит; я не могу позволить, чтобы уста человека похвалялись, что он видел меня и моих женщин купающимися, а потому я хочу, чтобы ты сейчас же принял облик того оленя, за которым ты сегодня охотился».

И тут же Актеон обратился в животное, как велела богиня Диана, и пустился бежать по лесу, а собаки его, потерявшие след того оленя, за которым он гнался, теперь бросились на него и с тех самых пор гонят его днем и ночью неустанно, но догнать не могут, и ему не удается спастись от их преследования. Нет сомнения, монсеньер, что медведь, которого убил мессир Пьер Беарнский, был прежде рыцарем, прогневившим, подобно Актеону, какого-нибудь бога или богиню своей страны, а те превратили его в медведя, и он отбывал свое наказание, когда его убили. И либо срок его покаяния окончился, либо брат Жан вымолил ему освобождение, но в земле поэтому оказались голова, руки и ноги человека вместо медвежьих лап и головы.

— Мессир, — сказал граф, — ваше объяснение ясно и убедительно, но с вашего позволения, и Ивеноватоже, оно не помешает нам поохотиться завтра на веприцу, если только Бог дарует нам жизнь. Мы отправимся завтра, и пусть все будут готовы ко времени «Анжелюса».

VI

Было общеизвестно, что если монсеньер Гастон Феб принял решение, то он никак не отступится от него, а потому все оказались в указанное время в указанном месте; не было только мессира Жана Фруассара: он не слишком любил охоту и остался в замке, записывая разные истории, что ему рассказывали на пути из Каркасона в Памье и позднее в замке Ортез.

Кавалькада пустилась в путь, а вслед за ней — доезжачие с собаками. На коней сели все домочадцы графа, его придворные рыцари, оруженосцы, слуги. Собак было более полутора тысяч, потому что граф бессчетно тратил деньги на охоту. В восемь часов утра показался вдали лес Спасенной земли, находящийся на пути в Памплону. На опушке леса сделали привал, и Гастон Феб решил испробовать собак, присланных ему графом де Блуа: он приказал четырем доезжачим с псами Тристаном, Гектором, Брюсом и Роландом выследить веприцу. Через четверть часа Гектор напал на ее след. Доезжачие собрались вместе, наметили ограждение, и один из них отправился к графу с известием, что веприца в загоне. Получив эту добрую весть, граф приказал всем садиться на коней; когда прискакали к тому месту, где тропа уходит в глубь леса, спустили собак, и все они с громким лаем бросились по следу. Не прошло и минуты, как из чащи выскочила веприца, в ярости, с поднявшейся щетиной. Увидев ее, граф закричал и затрубил в рог, а затем пустил своего коня в галоп и помчался за собаками, а вся охота — вслед за ним.

В течение пяти часов все шло как нельзя лучше: веприца металась в пределах намеченного охотниками круга в четыре-пять льё в поперечнике. Но ко времени девятичасовой молитвы она, словно придя в отчаяние, перестала кружить и побежала прямо вперед. Граф понял, что до конца охоты еще далеко, а собаки и лошади начали уставать; он пересел на свежего коня и велел подхлестнуть лошадей и псов, включая ищеек. Доезжачие повиновались, и погоня возобновилась при громких криках и гудении рогов. Через три часа погоню продолжало не более сотни собак, среди которых творили чудеса Брюс, Тристан, Гектор и Роланд; граф Гастон Феб скакал за ними, а его сопровождали, напрягая последние силы, несколько охотников, у кого лошади были получше, и с ними мессир Ивен; все остальные всадники и псы либо сбились со следа, либо отстали, утомившись.

Прошло еще два часа, а охота все продолжалась с таким же напряжением. За это время пало девяносто шесть собак, потерялись два охотника, так что у графа оставались только четыре ищейки, привезенные Фруассаром, и мессир Ивен, пересевший, как и отец, на свежую лошадь и потому сумевший не отставать от него; но к концу этих двух часов новая лошадь мессира Ивена выбилась из сил, упала и не могла уже встать. Тогда он подумал, нет ли какого волшебства в этой дьявольской гонке, и стал звать отца, умоляя его вернуться и дальше не скакать; но, то ли граф, увлеченный погоней, не слышал криков сына, то ли ветер унес в сторону его ответ, мессир Ивен не мог ничего поделать и лишь с печальной тоской смотрел, как отец скрывается за поворотом тропы.

Граф же продолжал, уже в одиночестве, гнаться за проклятой веприцей, и собаки следовали за ней все на том же расстоянии, словно не уступая ей в энергии. Конь же графа, казалось, был одарен чудесным инстинктом: через какие бы рощи и заросли ни пробиралась веприца, он всегда находил тропы, сокращающие путь, так что чуть ли не каждые десять минут графу удавалось заметить, как она перебегает то дорогу, то поляну, и он принимался трубить в рог, чтобы вызвать туда остальных охотников; только никого уже нельзя было собрать — ни рыцарей, ни доезжачих, ни собак. Никто не отзывался, и, надо сказать, очень печально это было все: собаки бежали, не подавая голоса, крики и фанфары глохли в лесу без отзыва, даже эхо их не повторяло.

Наступили сумерки, но и темнота не могла остановить графа, ожесточенного погоней; к тому же глаза веприцы горели, как огни, и потому, хотя она была темного цвета, граф видел, как она мчится в ночной тьме, а за ней, словно тени, несутся четыре упорно преследующие ее собаки. Потом их осталось только три, потом — две, потом — одна. Тристан, Брюс и Роланд один за другим бросили погоню, только Гектор продолжал мчаться за добычей, все на том же расстоянии от нее, а за ним граф, чей конь скакал все так же упорно, не сбавляя скорости.

Наконец веприца стала как будто уставать, так что Гектор оказался ближе к ней; это придало благородному животному больше пыла и еще сильнее воодушевило графа: он затрубил в рог последний раз, а затем, выпустив его из рук, продолжил фантастическую скачку сквозь заросли и чащи, пока перед ним не открылась большая поляна с единственным деревом посредине. Гектор догонял уже веприцу, конь графа скакал за Гектором вплотную, и граф все пришпоривал его; веприце уже некуда было деться, и она прижалась к дереву. Гектор смело бросился на нее и уже ощерился, чтобы вцепиться в нее, но она испустила громкий крик, поднялась дымком в воздух и исчезла. Конь графа упал в эту минуту и больше не поднимался — истощились и силы его, и жизнь. Граф высвободил ноги из стремян, выхватил из чехла свой охотничий нож и побежал туда, где только стояла веприца, еще не веря, что она исчезла, но у подножия дерева он нашел только Гектора: лишившись добычи, тот отчаянно поднял голову и жалобно завыл.

При всей своей многократно испытанной храбрости граф не мог избежать мгновенного приступа страха, и дрожь пробежала по его телу; Гектору, продолжавшему уныло выть, он приказал замолчать, затем огляделся и понял, что этой части леса совсем не знает. Тогда он залез на дерево в надежде увидеть неподалеку какой-нибудь замок, дом или хотя бы хижину. И действительно, с самой вершины он увидел какой-то огонек, звездочкой светившийся среди деревьев, что очень его обрадовало, ибо ему вовсе не улыбалась мысль провести ночь на голой земле под открытым небом. Он постарался запомнить направление огонька, слез с дерева и пошел в ту сторону в сопровождении Гектора — тот растерял весь свой пыл и тащился позади с опущенной головой и обвисшим хвостом.