Попаданка для Наместника Смерти (СИ) - Юраш Кристина - Страница 3

Но я вырвалась и стала читать договор очень внимательно. «Я, имя фамилия, дата рождения, дата смерти…».

— Ну здесь мы пока ставим прочерк, — заметил голос, пока я читала дальше. Не понравилось мне слово «пока».

«Обязуюсь разнести и прочитать сотню писем, чтобы получить шанс снова вернуться в мир живых!», — дочитала я, глядя на мешки. — «Если хотя бы одно письмо не будет доставлено адресату, не будет прочтено с согласия адресата, то вы останетесь в мире мертвых. И день окончания данного контракта будет считаться официальным днем вашей смерти».

— Вам дают второй шанс! Понимаете? — послышался голос, пока я раздумывала. — Всего лишь сотня писем, и вы снова живы! Не такая уж и высокая цена!

Я раздумывала. Это все начинало казаться явью. Но я все еще не теряла надежды, что это — просто сон. Если это сон, я ничем не рискую. Если это — правда, то второй шанс дается не каждому?

Стойте! Прекратите на меня давить! Я вам что? Прыщ!

Я закрыла глаза, усиленно пытаясь проснуться. И, кажется, у меня это даже слегка получилось! Я слышала гул и неразборчивые голоса.

— Родственникам сообщили? — спросил уставший немолодой голос. — Ах, я забыл. Родственников у нее нет. Ладно, пусть лежит. Если нет родственников, то через тридцать дней нам придется тебя отключить, девочка? Слышишь меня? Отключить! Так что давай, карабкайся, девочка, карабкайся! Освобождай агрегат! Рано тебе еще на тот свет! Послушай меня, старика. Тебе еще замуж выходить, детей рожать… Вся жизнь впереди! Ладно, я домой. Дежурному скажите… О! Сходил домой! Еще подвезли! Некуда! Куда я их дену? На лоб себе? Куда…

Я снова открыла глаза, видя знакомый потертый прилавок и груды писем, небрежными стопками нависающие над совестью.

Голос становился тише. И казалось, что я его придумала себе. Уж больно странно он звучал в этой пыльной и уютной комнате.

— Тридцать дней, — повторила я. — Что значит…. Тридцать дней? И через тридцать дней я … тю-тю? То есть, я еще не тю-тю. Но скоро, возможно, тю-тю?

Ладно! Решение принято! Возможно, я потом пожалею об этом. Или посмеюсь с утра со словами: «Приснится же такое!». Но если это правда, то…

— Где подписать? — спросила я, видя точку кляксы. Моя роспись осталась сохнуть на документе.

— И пока вы здесь, вы сможете сделать счастливыми столько людей! — заметило начальство.

— Особенно меня, — послышался звон колокольчика.

На почту ввалился почтальон. Он растянулся на полу, прижимая рукой клок штанов. И шустро пополз в нашу сторону.

— Проклятые бабки, проклятые собаки, проклятые кошки! — стонал он, напоминая настоящего зомби.

Внезапно он вцепился в меня, глядя страшными глазами:

— Бойся! Это чудовище! Бойся его!

К-к-какое чудовище? К-к-кого бояться?

— Хомяка… — послышался слабый голос и почтальон, видимо, сомлел.

Однажды, когда мне было семь лет, я разбила коленку и лоб. Видимо, кто-то много лет назад пытался меня предупредить об этом дне!

Я начинала жалеть о своем решении. И хотела схватить договор, чтобы разорвать его, но договор исчез.

Долговязое начальство собирало письма в кривую стопку и пыталось засунуть на полку. Ему показалось, что на полке еще осталось местечко для писем, как вдруг…

— Все, — с ноги распахнулась дверь. Письма из стопки разлетелись по всей комнате. Мы вздрогнули.

— Я здесь больше не работаю!!!

В комнату вошел джазовой походкой один самонадеянный и интересный тип. Он посыпал себя дождем из писем, скрутил одно на манер сигары и дерзко ударил рукой по столу.

— Еще немного, и меня здесь уже не будет! — потертая фуражка самонадеянного и интересного типа упала на пол и была растоптана беспощадной ногой. — А вы останетесь здесь, трупики! Ха!

— Опять реанимируют? — слабо спросил «ползун», слабо открывая глаза и садясь на полу.

— И на этот раз успешно! — заметил самонадеянный тип, подмигнув мне. — О! О! Ну все! Я пошел! Да здравствует жизнь! Прощайте, дохляки! Оревуар, жмурики!

— Не обращай внимания. Его уже шестой раз пытаются откачать! Он у нас очень важная птица. Вот и откачивают, — вздохнул помятый почтальон, доставая иголку и нитку.

Он кое-как зашивал штаны. И мне показалось, его слова прозвучали не без зависти.

Неужели?

Кто-нибудь! Объясните моей зависти, что тут нечему завидовать! А как не завидовать любящей семье, готовой бороться до победного за тебя? Как можно такому не завидовать, когда у тебя в важных номерах начальник, бухгалтерия, маникюр и доставка еды на дом?

— А разве так можно? — спросила я негромко. Самонадеянный и интересный тип пинал мешки с письмами, пританцовывал и рвал на себе униформу.

— Можно. Разнеся нужное количество писем, ты получаешь шанс. Шанс вернуться туда самостоятельно! Внезапно открыть глаза и… — мечтательным голосом заметил помятый почтальон. — Но нужно, чтобы ты успел, пока твое тело еще живое! Потом будет уже некуда возвращаться… Поэтому, мне некогда тут рассиживаться! У меня осталось еще тридцать шесть писем!

— А этот что? Все письма разнес? — спросила я, глядя на беспредельщика.

— Его просто откачивают… Кредиторы! — мгновенно задушил гадюку моей зависти помятый почтальон. Он расправил штаны, пересчитал заплатки и стал натягивать их обратно.

— Аааа! — протянула я, следя глазами за «счастливчиком».

— Прощайте, дохляки! Меня впереди ждет целая жизнь! — с грохотом закрылась дверь, прозвенев прощальным колокольчиком.

— И почему я еще здесь? — спросила я у самой себя, глядя на зашитые следы гостеприимства на штанине помятого коллеги.

— По правилам этого мира, как только ты умрешь, ты можешь появиться в любом месте! Абсолютно! При мне в ресторане упал прямо на стол свежеприбывший! — вздохнул помятый, пытаясь привести себя в товарный вид. — И везде есть одна инструкция, как себя вести в случае, если такое произо…

— Я не об этом! — отмахнулась я, расстроившись неимоверно.

— Ну не все так плохо! — добродушным голосом заметило долговязое начальство, доставая откуда-то форму и выдавая ее мне. — Так, рабочие моменты! Введи ее в курс дела. А я пойду разгребать … письма!

Помятый встал, надел фуражку набекрень и махнул рукой в сторону кучи.

— Подойди к ней и узнаешь, сколько писем тебе нужно разнести и прочитать адресатам. У кого-то одно, но очень важное, — вздохнул помятый. Вид у него был самый, что ни на есть почтальонский. Усы, лучики морщинок и легка проседь.

Я осторожно подошла к куче. Итак, у меня есть тридцать дней. И я должна успеть разнести…

— Сто писем? — увидела я цифру «100».

Вместо нулей были черепа. Цифра таяла в воздухе, оставляя дымчатый след.

— Сто — это не так уж и много! Для тридцати дней! Да я могу и за день управиться! А я переживала… Я сейчас мигом все разнесу и «здравствуйте, я иду на поправку!», — внезапно обрадовалась я, придумав заранее себе миллионы писем. И расстроившись. Тоже заранее.

— Добиться согласия открыть конверт и прочитать письмо вслух. До конца! Ничего не утаив! Для мертвых — это просто чистая бумага в чистом конверте. Только тот, кто между жизнью и смертью может прочитать его, — продолжал голос, пока я украдкой считала, сколько писем в день мне нужно разносить, чтобы побыстрее вернуться в мир живых.

— А если мертвый отказывается…, - наставляли меня, сбивая со счета.

— Что значит отказывается? — удивилась я. — Это же письма от родных, друзей, близких… Как можно отказаться читать их? В самом деле!

— То тебе придется найти способ… Не перебивай меня, а то мне пора спешить! — с укором посмотрели на меня.

Да, да, да. Я слушаю очень внимательно! Я превращаюсь в одно сплошное внимание! Сто писем за тридцать дней! Сто писем! Тридцать дней! Я думаю, что каждый бы испытывал что-то вроде: «Бежать! Быстрее! Делать!».

— Тебе придется найти способ прочитать письмо. Значит, смерти важно, чтобы адресат его услышал! Тайну письма нельзя никому рассказывать! Это чужие секреты! Ты не должна сбиться, пока читаешь это письмо! Не должна показывать эмоции. Ты — просто почтальон! — менторским тоном наставляли меня. А у меня коленка тряслась так, словно сейчас кто-то скажет: «На старт! Внимание! Марш!».