Почувствуй (СИ) - Вечная Ольга - Страница 2

Двери разъезжаются, мы заходим в пустую кабину. Поднимаемся. В руках эти маски здоровые. Сколько раз мы вот так же возвращались после выступлений? Уставшие, довольные. Не счесть. Сумки в руках мешали обниматься. А вот губы были свободными, губам ничего не мешало. Сердечко билось о ребра, и казалось, не выдержит напряжения момента. Мы мчались с безумной скоростью в этом стареньком лифте. Вообще, время с Матвеем неслось ракетой, все три с половиной года на одном дыхании.

— Так, может, тебе всегда теперь работать с Костей? — выдает он с показушным участием.

Я учусь в техническом вузе на факультете нефти и газа. У нас в группе четыре девочки и шестнадцать мальчиков. Матвею не нравятся все девятнадцать человек.

— Может быть. Он знает все песни, представь. Наизусть. И попадает в ноты.

Мы смотрим друг на друга. Волоски на коже поднимаются, пульс частит. Я вне себя от тупости ситуации, в которой мы оказались!

— Уверена? — Матвей вздергивает бровь. Кривая улыбка растягивает его губы.

Закатываю глаза.

— Где ты был?

— Опоздал на автобус, потом летел в такси. Я же написал. Машина сейчас у брата, без нее туго.

— А до этого? Твоя учеба в час закончилась.

— Дела были.

— С Захаром опять? У тебя всегда находятся дела поважнее меня. К чему бы это?

— У меня дела поважнее? — делано ахает он. Глаза округляет. — Вот оно что! А ты, значит, меня на первое место всегда ставишь?

Лифт останавливается. Мы ехали, по ощущениям, целый час. Подмышки вспотели от стресса.

— Именно! — рявкаю я. Слезы на глаза выступают от несправедливости! Вылетаю на лестничную площадку. — Так и есть! Дура!

Достаю ключи, открываю дверь.

Матвей тоже заходит в квартиру. Пахнет пиццей, папа готовил, наверное. Мама должна прийти с работы ближе к семи. Дома никого.

Я разуваюсь и иду в свою комнату.

Матвей следом. Открываю шкаф, в котором храню костюмы.

— Надо бы, может, продезинфицировать? — усмехается Матвей, рассматривая синюю маску. — Мало ли чем он болеет? Туберкулез, например. Заразная шутка, говорю как медик.

— Прекрати. — Я забираю маску и кладу в шкаф. — Ты ведешь себя невыносимо! Сам опоздал и сам же обвиняешь. И нет, Костя ничем не болеет. Он очень мне помог.

— Я ни в чем тебя не обвиняю.

Матвей тянется к верхней полке и достает из коробки с бельем розовые стринги. Накручивает на палец. Я тут же вырываю из рук свою вещь, закидываю обратно и закрываю дверцу.

Он скрещивает руки на груди. Глядит враждебно. Мои психи ему не нравятся.

Сердце барабанит боевой марш.

— Ты сегодня чем заряжен? Холостыми или боевыми? — спрашиваю наконец. — Потому что если боевыми, то я не готова морально.

Напряженная атмосфера лопается как передутый воздушный шар.

Это наше с Матвеем правило. Мы оба вспыльчивые, но при этом оба... просто безумно друг в друга влюбленные. И чтобы не ранить, придумали правило: перед каждой ссорой предупреждать, какие сегодня патроны.

Холостые — будет не больно.

Боевые — готовься к обороне как следует. Пленных не берут.

Матвей мешкает секунду. Он всегда выбирает холостые, когда я спрашиваю таким тоном. Даже если настроен агрессивно, перезаряжает обойму на лету.

Смотрит на меня. Темный шоколад в любимых глазах плавится. Матвей опускает руки вдоль тела.

— Холостыми, Рай.

Он чуть отводит глаза в сторону, будто смущение почувствовал. Моя душа взъерошенной райской птичкой к нему летит. Обнять за шею, зацеловать щеки. Найти губы. Утешить.

Потом я вспоминаю, как он прятался в кустах и следил! Наблюдал, ждал чего–то! Видимо, проверял, изменяю ему или нет!

От возмущения слезы выступают. Господи! Я ему всё! Всю себя! Всё прощаю, три с половиной года только им живу! Люблю каждой клеточкой! Ни одного повода не давала в себе сомневаться. А ему мало!

Несправедливость такой силы, что устоять невозможно.

— И долго ты следил за нами с Костей? — Наступает моя очередь скрещивать руки.

— Я не следил.

— Прятался и следил! Знаешь, я уже почти не сомневаюсь, что у тебя кто–то есть. Потому что… — Выхожу в центр комнаты и начинаю демонстративно загибать пальцы, — во–первых, ты постоянно где–то пропадаешь и не рассказываешь где! Во–вторых, адски ревнуют те, у кого рыльце в пушку. В–третьих, ты будто специально провоцируешь ссоры! Если тебе нужна свобода, так и скажи.

— Поссориться сейчас пытаешься именно ты.

— Меня взбесило, что ты следил за мной!

— Интересно почему? Если скрывать нечего.

— С тех пор как ты начал с этим Захаром общаться, стал... — Осекаюсь.

— Кем?

— Невыносимым!

— А что собиралась–то сказать изначально, Рай?

— Ты меня снова подвел. И ведешь себя, будто я виновата. — Отворачиваюсь к окну. Ожесточенно любуюсь соседним домом.

— Да вы полчаса пялились друг на друга! Чуть щеки не треснули от улыбок. Еще немного, и он бы сосаться полез. Убил бы.

— Боже! — Я всплескиваю руками и начинаю метаться по комнате.

— Юль, Юлёк… — Мот пытается поймать, — в чем–то ты взрослая, а в чем–то совсем наивняк. Не видишь, как на тебя смотрят? Ты даже не представляешь, что у парней в голове при этом.

Ревность рвет на части. Отталкиваю. Дерусь. Кричу:

— По себе судишь?!

— Че?!

— Если ты на девок пялишься и думаешь всякое, не значит, что все так.

— Костя твой не такой, да?

Он не мой, придурок! Это ты мой! Только ты один!

— Не такой, — вырывается.

Мы смотрим друг на друга. Теплого какао сегодня не будет.

Ледяные глаза прищуриваются. Холод — это про резкую боль.

Мы рядом, но между нами миллиарды световых лет недопонимания и бессмысленной лжи.

— Не вздумай ему что–то сделать, Матвей. Если я узнаю, мы...

— Что мы? — перебивает он.

— Расстанемся.

— Ты меня бросишь из–за него? Вот как, Рай?

— Если ты ему навредишь — да. Он ничего плохого никому не сделал. Мне — тем более.

— Только хорошее?

Хватит цепляться к словам!

— Только хорошее.

Матвей дергается. По волосам рукой проводит и головой качает. Потом на меня смотрит.

Поднимает вверх ладони, словно сдаваясь. И идет в сторону выхода.

О боже! Ну что за дурачина!

— С тех пор как ты связался с этими пацанами, ведешь себя как полный кретин! — начитываю ему нотации, не отставая ни на шаг. Он что, правда сейчас уйдет и оставит меня одну в субботу вечером?! Столько планов было! — Они тебя настраивают против меня! Науськивают. А ты ведешься! Во всех видишь угрозу! И это не просто секция по боксу, это какая–то... секта слабоумных! Они там все мозги себе выбили! И тебе по ходу.

Матвей начинает обуваться. Напяливает кроссовку. Сердце колотится на разрыв.

Он зовет меня райской птичкой. Сколько раз повторяла, что это обычные воробьи с цветными перьями. Нет же.

— Если уйдешь, можешь не звонить мне никогда. Можешь вообще забыть о моем существовании.

Он шнурует вторую кроссовку. Бессердечный! Приехал, чтобы поругаться. И поругался! Возмущение паром из ушей идет.

— Вижу, ты добился своего. Что мне прикажешь делать? Позвонить Косте? Ты думаешь, я буду одна сидеть дома в субботу вечером?

Матвей поднимает глаза. Разрывает от желания побить его и сжать в объятиях.

— У тебя сегодня боевые, Рай, — выдавливает он.

Открывает дверь и выходит на лестничную площадку.

— Ты свой выбор сделал! — кричу я вслед.

Дверь захлопываю и спиной к ней прижимаюсь.

Трясет.

Глава 3

От эмоций трясет.

Я просто не могу с этим справиться!

Кажется, будто сердце из груди вырвали, там дыра осталась. Ну как можно быть таким невыносимым и одновременно важным?!

Ведь тоже боль чувствует. Про боевые сказал — значит, за живое задело. Не захотел мириться, объяснять. Ушел.

Я вроде как... победила, да?

Ни радости, ни удовлетворения. Никаких счастливых глаз напротив, цвета любимого какао. Никакой горечи на языке, вкуса привычного шоколада.