Милые чудовища - Васильева Юлия - Страница 4

Анфиса Ксаверьевна немедленно провела его в комнату, уже вставшую на путь преображения в кабинет криптозоолога, и застыла у входа, пытаясь понять, чем так запугивает своих камердинеров иностранец.

Со стороны казалось, сэр Бенедикт вел себя вполне сносно: обращался ко всей прислуге на «вы», считая, что тем самым воспитывает в ней чувство собственного достоинства. Правда, те же соображения нисколько не мешали ему ежесекундно оскорблять это свежевозникшее чувство. Но мало ли богатых самодуров в Князьгороде? И никто из них, между прочим, не страдал от отсутствия лакеев или горничных.

Присланный парень был странным: обладал каким-то неуловимо убегавшим вдаль взглядом, через слово называл Брута «вашим благородием» и при каждом ответе кланялся, чем почти мгновенно столкнул криптозоолога в пучину сарказма.

– Бог забыл выдать вам позвоночник? – спросил иностранец. – Отчего вы так вихляете?

– От усердия-с, – заявил молодой человек и вновь поклонился.

– Лучше проявите его, распаковывая мой гардероб, – махнул рукой на слугу иностранец, отпуская.

– Жуковат для такого дела, – поставил свой диагноз доктор, когда за новым камердинером хлопнула дверь. – Хотите поспорить, скольких рубашек я потом недосчитаюсь?

– Мне кажется, вы слишком придирчивы, – укоризненно сказала Анфиса Ксаверьевна, думая про себя, что вряд ли даже самый жуковатый слуга на свете польстится на безумный гардероб ее постояльца.

– Зато вы чересчур неразборчивы, май дир, не забывайте – утром я видел вашего кавалера, – не остался в долгу сэр Бенедикт.

– А я что-то не видела у вас жены или невесты, – парировала домовладелица и по тому, как скривился англичанин, поняла, что мяч был отбит удачно и теперь перевес по очкам на ее стороне.

Первое, что сделал жуковатый малый, выйдя из кабинета своего нового хозяина, был шлепок по внушительному тылу Глаши, подметавшей в коридоре сор, оставшийся после стремительного водворения криптозоолога. Посему самый краткий срок службы камердинера у сэра Бенедикта не составил и пяти минут – ровно столько понадобилось горничной, чтобы отметелить наглеца веником так, что о выполнении им каких-либо обязанностей не могло быть и речи.

Вышедший на шум Брут посмотрел на разрумянившуюся от стараний девушку с уважением, а на поверженного кандидата в камердинеры – со злорадством.

– Айм соу сорри, дир Гласша…[6] кхм… Мне так жаль, что я принес в этот чистый дом столько грязи. Если не трудно, уберите в коридоре. – И сэр Бенедикт недвусмысленным взглядом указал на валяющегося на полу нахала.

– Та мне несложно, барин, – по-простому сказала Глафира, взяла поверженного за шиворот, тот только что на цыпочки не привстал (горничная была девка рослая, не всякому мужику дотянуться), да так и выкинула за порог.

Разбирать гардероб жильца, занимавший бесконечные сундуки и кофры, пришлось Анфисе Ксаверьевне и Глаше. Сам владелец сих несметных и по большей части черных богатств под предлогом сочинения запроса на нового кандидата в камердинеры участия в развлечении не принимал, лишь наблюдая за происходящим через открытую дверь в кабинет.

– Анфиса Ксаверьевна, даже если вы будете гипнотизировать этот жилет еще целый час, сам себя он в шкаф не уберет, – внезапно заметил иностранец, взглянув на застывшую домовладелицу поверх оранжевых очков.

Вдова смущенно повесила черный с вышитыми серебряной нитью дракончиками предмет гардероба, но уже следующий сюртук, словно костюм экзотической танцовщицы, обшитый по краю подрагивавшими от малейшего движения воздуха перьями, привел ее в новое замешательство.

– Кстати, мне нужно будет присмотреть себе в Князьгороде портного, – сообщил ей через проем Брут.

– Непременно, – медленно проговорила вдова, найдя в себе силы отвести взгляд от сюртука. – И я обязательно пойду с вами.

– Боитесь, что он меня обманет и навяжет немодный костюм? – спросил иностранец, откладывая записку в сторону. Определить, шутит он или нет, по тону голоса было абсолютно невозможно.

– Скорее наоборот – что ему это не удастся. – Анфиса Ксаверьевна тем временем наткнулась на коллекцию очков, все они были одинаково круглыми, но со стеклами разного цвета: голубыми, зелеными, розовыми и фиолетовыми. Как ни странно, ни одних черных среди них не нашлось.

Бенедикт Брут между тем достал обычный докторский саквояж и, открыв его, с противоестественно милой улыбкой заглянул внутрь, проговорил что-то ласково, надел перчатки из толстой кожи и извлек на свет небольшого грызуна с богатой красно-коричневой шерсткой.

Домовладелица с горничной переглянулись.

– Это тот самый хомячок, который откусил вашему слуге палец? – осторожно спросила Анфиса Ксаверьевна.

– Ну уж не откусил… так, лишь попробовал, – кивнул Брут, пересаживая зверька в заранее приготовленный ящик, оснащенный лишь парой крохотных отверстий для внутренней вентиляции.

– А от чего вы его лечите? – Горничная подошла ближе и с любопытством заглянула в одну из дырок.

– От депрессии, Глафира, от депрессии.

– Неужели? – недоверчиво протянула Анфиса Ксаверьевна, много слышавшая о такой болезни, но подозревавшая, что все это выдумки не приставленной к делу публики. Не страдали неведомым недугом ни томные поэтические юноши и влюбленные в них гимназистки, ни тем более какой-то хомячок.

– Вы знаете, троглодиты обычно живут большими колониями в тесных норах в скальных породах…

– Так что же, это у него от одиночества?

– Ах ты, бедненький, – тут же засюсюкала Глаша. – А давайте принесем ему хомячиху! Я в зоомагазине на углу видала, рыженькая такая, колесо крутит.

– Это можно, – одобрил Брут. – Та хомячиха как раз ему по размеру будет. Но вы недослушали… Троглодиты селятся кучно, чтобы справляться с большой добычей. А тут ему хозяин от щедрот русской души целую куриную ногу, да еще с бедром, сунул. Ну грыз он ее, грыз, день, два, а потом та испортилась… Вот и результат. А хомячиху можно, она маленькая, как раз ему будет.

Напряженную атмосферу, повисшую в комнате после этого заявления, разрядил высокий мальчик (еще не юноша, но уже и не ребенок), появившийся на пороге комнаты. При виде сэра Бенедикта острое личико его вытянулось еще больше, взгляд голубых, как у матери, глаз стал оценивающе-цепким, вовсе не подходящим для воспитанника дворянского лицея.

Сэр Бенедикт тоже замер и изучал сына домовладелицы, сдвинув круглые очки на нос.

– Здрасьте, – сказало чадо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось взъерошенным, с подозрительно припухшими глазами и розовым носом.

– Познакомьтесь, Бенедикт, это мой сын Матвей, – с преувеличенной гордостью, будто ей выпала честь представить светило мировой науки, произнесла Анфиса Ксаверьевна. – Матюша стал одним из лучших по предварительным экзаменам, поэтому ему позволили несколько дней провести дома. Матюша, это сэр Бенедикт, я сдала ему комнаты.

– А где Маслов? – недружелюбно спросил подросток, поставив под сомнение результат своего экзамена по этикету.

– Ушел, Матюша, давно ушел.

– И коробочку с собой прихватил, – неожиданно поддакнул криптозоолог.

– Какую коробочку? – в два голоса спросили мать и сын, и тут же оба покрылись румянцем.

– Такую… – Брут с невинным видом двумя пальцами обозначил размеры обсуждаемого предмета, – в которую колечко положить можно. Я заметил, когда ваш купец штанину оправлял, – задралась, видно, от долгого пребывания на одном колене…

Мальчик с обидой посмотрел на мать, вихрем взлетел по лестнице на второй этаж и чем-то там сердито хлопнул.

– Некоторые наблюдения лучше держать при себе, – строго заметила Анфиса Ксаверьевна.

– А некоторые нет, – беззаботно пожал плечами сэр Бенедикт.

Следующее утро Анфисы Ксаверьевны началось рано, да к тому же с непонятного стука, будто кто-то пытался выдолбить нишу в стене флигеля. Домохозяйка подскочила на постели и, как была, в чепце с розовыми бантиками, выглянула в окно.