Мадам Лафарг - Дюма Александр - Страница 30

Суд длился почти месяц, и мадам Лафарг то поднималась вверх по ступеням надежды, то низвергалась вниз в бездны отчаяния. Целый месяц, день за днем, глаза присяжных, судей, журналистов и самые любопытные – глаза публики – пристально следили за выразительным лицом обвиняемой, ловя на нем чувства, которые надрывали ей сердце и от которых оно готово было разбиться. На некоторых судебных заседаниях, словно при пытках, присутствовал врач, чтобы сказать «достаточно», когда подсудимую окончательно покидали силы. После заключения врачей города Тюля общественность поверила в спасение мадам Лафарг, после заключения господина Орфила поняла, что та погибла, после заключения г-на Распая осталась в недоумении[112].

На протяжении всего времени, пока длился суд, Мария Каппель жила под наблюдением двух врачей. Она ничего не могла есть, кроме бульона, приправленного травами, не могла спать – ее ночи проходили в лихорадочном бдении. Она выходила из нервного кризиса, и тут же с новой силой у нее начинался другой. Успокаивали ее кровопускания и частые ванны, успокаивали и ослабляли. У нее не хватало сил даже на работу с адвокатами.

Мадам Лафарг предоставили комнату дочери тюремщика. У этой бедной девушки, звали ее Марьетт, был ребенок, и вот уже десять лет она не покладая рук работала, обеспечивая его нужды.

«Пока слушалось мое дело, я занимала комнату добрейшей девушки, – пишет Мария Каппель. – На ее кровать я упала, потеряв сознание, после вынесения мне обвинительного приговора; однажды она осторожно отодвинула занавески своего маленького алькова, чтобы показать мне своего сына. Что могло быть трогательнее взаимной привязанности этих двух пугливых, жалких существ – бедняжка дрожал, чувствуя, как дрожит его юная мать, прятался под ее накидкой, обвивая ручонками шею. Он называл ее сестрица . Марьетт, взволнованная, смущенная, то успокаивала малыша улыбкой, то плакала, глядя на меня; горестное сострадание затмевало сияющую в ней радость материнской любви, а я, видя ее темную головку, склонившуюся к светлой, думала: вот две птички, пригревшиеся в одном гнезде, два цветочка, расцветшие на одном стебле, пригретом солнцем в разное время»[113].

Приговор, который обвиняемая услышала на этой кровати, был ужасен. Мы позволим себе процитировать газеты того времени, напечатавшие отчет об этом жестоком судебном заседании, когда был вынесен приговор:

«Сообщение прибыло в Париж эстафетой в половине третьего дня 22 сентября 1840 года.

Решение присяжных заседателей

(Заседание суда от 19 сентября 1840.)

В восемь часов без четверти присяжные удалились в зал для совещаний. Они появились, пробыв там ровно час. Председатель суда присяжных был переизбран. Глубокая тишина воцарилась в зале суда. Вот что гласило их решение:

Да, большинством голосов обвиняемая признана виновной. (Движение в зале, возгласы среди дам.)

Да, большинством голосов признано наличие смягчающих обстоятельств, говорящих в пользу виновной. (Огромная толпа в зале суда хранила молчание – ни слова, ни движения, ни жеста. Все взгляды устремились в одну точку – можно было подумать, что электрический разряд поверг всех в столбняк и отнял дар речи.)

Г-н председатель суда: Прошу полнейшей тишины и крайней сдержанности. Жандармы, введите обвиняемую.

Все смотрели на дверь, через которую в зал в последний раз войдет Мария Лафарг. Прошло четверть часа, в зале стояла нерушимая мертвая тишина, публика сама вменила себе ее, не нуждаясь в суровых дисциплинарных мерах.

Адвокат Пайе (Вытирая струящийся со лба пот, тусклым голосом): Мадам Лафарг по прибытии в тюрьму упала в обморок. Мне сообщили: состояние ее таково, что, если ее привезти, она и тут будет в бессознательном состоянии. Может быть, возможно осуществить печальную формальность осуждения в ее отсутствие?

Г-н председатель суда: К моему глубокому прискорбию, я вынужден напомнить содержание статьи 357 процессуального уголовного кодекса, которая требует, чтобы обвиняемый присутствовал при оглашении приговора. Мы должны принять решение: или обвиняемую доставляют в зал суда в том состоянии, в каком она находится, или мы применяем статью 8 сентябрьского закона и ссылаемся на ее отказ прибыть в зал суда.

Адвокат Пайе: По содержанию этого закона недееспособность обвиняемой вполне может быть эквивалентна отказу.

Заместитель прокурора: Мы проведем эту процедуру и в случае необходимости сошлемся на сентябрьский закон.

Суд осуществляет процедуру привлечения в обязательном порядке подсудимой и посылает судебного исполнителя с вооруженным конвоем за Марией Каппель, вдовой Лафарг, чтобы доставить ее в зал суда, а в случае невозможности оформить протокол об отказе.

Полчаса уходит на эту судебную формальность, и все это время в зале царит все та же мертвая тишина. Из-за ограды, где собралась огромная толпа, слышатся крики – люди стоят в полной темноте перед зданием суда, им уже известно, какое решение вынесли присяжные.

Возвращается судебный исполнитель и сообщает, что нашел Марию Лафарг лежащей на кровати, на его вопросы она ничего не пожелала ответить. Суд принимает решение огласить заключение присяжных.

Заместитель прокурора называет законы, на основании которых просит вынести виновной наказание: приговорить ее к пожизненным каторжным работам.

Г-н председатель суда: Что имеет сказать защита относительно наказания?

Адвокат Пайе: Защитникам было отказано в присутствии на судебном заседании.

Г-н председатель суда: Этот ваш ответ мы занесем в протокол.

Суд присяжных после часового совещания возвращается в зал и выносит окончательный приговор Марии Каппель, вдове Лафарг: она приговорена к пожизненным каторжным работам и позорному столбу на площади города Тюля».

Бог, как говорится в Евангелии[114], не посылает ветра только что остриженным овцам. Пожизненные каторжные работы были заменены пожизненным заключением. Хотя и этот приговор был не менее ужасен, ведь обвиняемой исполнилось только двадцать четыре года. А значит, она была обречена добрых пятьдесят лет не дышать свежим воздухом, не любоваться природой, не видеться с людьми. Правда, только в том случае, если отличалась крепким здоровьем.

По счастью, здоровье Мария Каппель было хрупким. Она могла надеяться, что умрет гораздо раньше.

И все-таки пожизненное заключение было большой милостью. И Мария радовалась ей, когда вдруг 24 октября 1841 года почувствовала, что ей на плечо упала слеза ее верной Клементины. Мария вздрогнула: какое еще нежданное несчастье подстерегает ее? Она принялась расспрашивать Клементину, но та плакала, однако отвечать не желала.

Г-н Лашо, адвокат Марии, защищавший ее не холодным умом, а горячим сердцем, страстной убежденностью, а не сухим исполнением долга защитника, тоже был здесь и молчал. Вне всякого сомнения, он не решался заговорить, боясь, что голос у него дрогнет, выдав его чувства. Мария Каппель подняла на него глаза, но задать вопрос не отважилась.

В это время вошел тюремщик, подозвал к себе Клементину, и осужденная услышала ужасные слова: «тюремная карета».

– Счастливы мертвецы! – воскликнула Мария Каппель.

И почти тотчас же в комнату вошел ее врач, доктор Вантажу, вместе с господином Лакомбом, его мадам Лафарг называла своей опорой. Г-н Лашо прошептал несколько слов на ухо г-ну Вантажу, и они оба вышли, намереваясь повидать префекта.

Г-н Лакомб остался в комнате.

Мария Лафарг посвятила ему целую страницу, согретую сердечной теплотой:

«Дружба, которой дарил меня г-н Лакомб, была так необычна, что я не сомневалась: ее мне послало Провидение. Нотариус в городе Тюле г-н Лакомб пользовался в этих краях необычайным уважением. На протяжении долгих лет он был связан деловыми отношениями с семьей Лафарг, а с некоторыми ее членами общался по-дружески. Во время моего процесса его контора стала местом сбора моих самых лютых врагов. И, стало быть, он присутствовал при всех перипетиях ужасной интриги, которая втайне плелась против меня с тем, чтобы привести к не менее ужасной развязке на суде присяжных, тоже настроенных против меня.