Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Дюма Александр - Мадам Лафарг Мадам Лафарг

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мадам Лафарг - Дюма Александр - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

Суд отказал ему и остался глух ко всем аргументам, которые свидетельствовали в пользу Марии Лафарг.

Виновна или безвинна?

Перечитывая сегодня в «Газетт де Трибюно» отчеты о судебных заседаниях, невольно удивляешься недоброжелательности прокурора. Об этом пишет и ранее цитированный Пьер Ларусс:

«Не было процесса, где суд с такой страстью настаивал бы на преступлении и с такой враждебностью или безразличием отметал все, что могло смягчить приговор или полностью оправдать обвиняемую.[6] Прокурор и судьи городя Тюля стремились к желанному результату с таким упорством и злой волей, что могли бы погубить не одну, а десять невинных»[7].

Давление прокурора на свидетелей, говорящих в пользу подсудимой – на Эмму Понтье, на Клементину Серва, – было вопиющим. Последнюю даже грозились привлечь к ответственности за лжесвидетельство. Зато свидетельства жителей Легландье в пользу семейства Лафарг, оскорбительные для обвиняемой, выслушивались как святое Евангелие.

Суд не обратил никакого внимания на запутанные денежные операции Шарля Лафарга, на сомнительные предприятия, которыми он пытался поправить свои финансовые дела, на исчезновение по прибытии из Парижа двадцати пяти тысяч франков, одолженных ему нотариусом семьи Каппель в Дижоне. Желая прояснить некоторые обстоятельства, защита хотела пригласить в качестве свидетеля Дени Барбье, слугу Шарля Лафарга и его доверенное лицо. Барбье участвовал в изготовлении фальшивых векселей и был рьяно заинтересован в том, чтобы погубить Марию Лафарг после ее свидетельства против него. Однако Дени Барбье исчез, и суд ничуть не обеспокоился, узнав об этом. Так, может, Дени Барбье и был главным преступником?

Два немецких юрисконсульта – Темме и Тернер, внимательно изучая впоследствии материалы процесса, признали, что подозрения должны были бы пасть скорее на слугу, чем на супругу Шарля Лафарга:

«Дени Барбье помогал Лафаргу совершать мошеннические махинации и, вполне возможно, подталкивал его на них. Если бы Шарля разоблачили, Барбье разделил бы его участь. Дени приехал в Париж за несколько дней до получения посылки и находился там тайно. В Легландье, например, не знали, что он тоже отправился в Париж. О его пребывании там Шарль никому так и не решился сказать. Стало быть, в Париже слуга и помощник Лафарга мог действовать совершенно безнаказанно. Предположить, что именно такой человек способен на преступление, было бы естественнее всего. Разве не он в первую очередь был заинтересован в смерти Лафарга, поскольку тот знал о всех его мошенничествах? Разве не мог он подложить яд в злосчастный песочный корж? Когда Лафарг вернулся, посылка была уже открыта. Свидетели передают, что слышали восклицание Дени: „Теперь я буду хозяином!“ Вернулся Дени в Легландье на три дня раньше Шарля и находился при нем до самой его смерти. Яд оказался в его распоряжении при самых подозрительных обстоятельствах, и он, отводя от себя подозрения, бесстыдно врал. Именно он передал обвиняемой тот самый пакет, который впоследствии вырыли и где не нашли мышьяка. Именно он находился при больном неотлучно. Злобными разговорами он навел домашних на мысль об отравлении и, хотя никто не предъявлял ему никаких обвинений, старался оправдаться, утверждая, что он не отравитель. Мы не хотим обвинить Барбье, но считаем, что у прокурора было гораздо больше оснований заподозрить в совершившемся Барбье, а не мадам Лафарг».

Ожесточенность суда против обвиняемой объясняется отчасти той симпатией, какую она – поначалу обвиняемая, потом осужденная – вызывала у общественности (ходили слухи, что мэтр Бак, один из ее защитников, высказал желание просить ее руки, если она будет освобождена). Несмотря на необъяснимое и подозрительное стечение обстоятельств, сердце принимает сторону умной, образованной, обаятельной, молодой женщины, а не ее деляги-мужа, грубого и вульгарного, не его обуреваемых жадностью родственников, которые вскрыли завещание, воспользовались судебным процессом, чтобы запустить руку в кошелек покойного, и не скрывали от публики, что с нетерпением ждут осуждения обвиняемой, чтобы завладеть остатками ее состояния.

Неужели личные воспоминания?

Александр Дюма не был ни лафаргистом, ни антилафаргистом. Но если он даже и верил в виновность Марии Каппель, то находил для нее множество смягчающих обстоятельств. В одной из статей, напечатанных в его неаполитанской газете «Индепенденте» за три года до публикации текста, который мы сейчас издаем[8], он описывает чувства, какие, очевидно, испытывала молодая женщина:

«Стремясь выдать замуж Марию[9], семья Каппель обратилась к г-ну Фуа, брачному агенту, публиковавшему рекламу во всех газетах. Г-н Фуа приехал. Ему показали движимое имущество, назвали сумму приданого, и спустя неделю агент нашел покупателя.

Им был Лафарг.[10]

Вы называете этого человека благодетелем Марии Каппель, сударь? А я вас спрошу, чем Лафарг мог облагодетельствовать молодую девушку со ста тысячами приданого, родственницу посла в Португалии и директора Французского банка, племянницу короля Луи-Филиппа, который дал ей приданое и тем самым публично признал свое родство? Этот неотесанный мастеровой с грязными руками, грубым лицом и примитивным умом, не имеющий ничего, кроме железоделательного завода, который не работал из-за отсутствия денег и доходы от которого он бесстыдно преувеличил, будучи женихом, не облагодетельствовал, а обманул Марию, когда свой дом – жалкую развалину – назвал замком и рассказывал о нем небылицы, стремясь пленить воображение своей нареченной.[11]

Марию Каппель выдали замуж поспешно и безоглядно за человека ниже ее со всех точек зрения – по рождению, по уму, по богатству.

Мария выросла в Вилье-Элоне, цветущем оазисе, и покинула его, переселившись б Париж, в апартаменты, расположенные в здании банка, с гостиными, обитыми бархатом и атласом. Г-н Лафарг увез молодую жену, привыкшую к прекрасным пейзажам и утонченной цивилизации, в Легландье, которое называл своим поместьем, но на деле в полуразрушенный дом, где разбитые стекла заменяли промасленной бумагой. Под жалким кровом молодую женщину ждала не похожая на ее бабушку старая аристократка с изысканными манерами, остроумная, полная очарования красавица, несмотря на преклонный возраст, – а сварливая старуха-свекровь, в прошлом кухарка, прожившая, не выпуская метлы из рук, едва умевшая читать и писать. В кухню свободно входили свиньи; куры и гуси навещали гостиную. Если Мария хотела принять ванну, новая родня смеялась над ней. Если она просила принести таз, ей приносили кувшин. Не оставим в стороне, сударь, и более интимные подробности: молодой женщине достался муж грубый даже тогда, когда самые грубые существа становятся нежными и ласковыми, муж – не знаю уж, как и сказать вам об этом, сударь, – которому обычные супружеские права с первой ночи показались недостаточными и который попытался оскорбить жену таким же образом, каким обитатели города – не хочу его называть, но находился он на берегу Мертвого моря и давно уже сожжен небесным огнем, – оскорбляли Господних ангелов!»[12].

От вышесказанного до оправдания преступления один только шаг. Своим рассказом Дюма стремится снять с молодой женщины клеймо преступницы, сделав явными множество подспудных связей, а пометка в рукописи: «из личных воспоминаний» – означает, что высказанное мнение – субъективная точка зрения автора. Однако разберемся, что же в его записках личного и есть ли оно вообще.

Действительно, Жак Коллар, дедушка Марии Каппель, «глава семьи, которую ужасный и загадочный процесс, связанный с Легландье, сделал печально известной», 10 мая 1806 года был назначен опекуном дочери и сына генерала Дюма, поскольку генерал умер.

вернуться

6

вернуться

7

Пьер Ларусс, «Большой энциклопедический словарь XIX века»

вернуться

8

«Индепендепте», год III, № 208, 17 сентября 1863: «Неаполь, 16 сентября 1863, сеньору Антонио Раньери», с. 1-4. Текст на итальянский переведен Шанталь Шемла

вернуться

9

вернуться

10

вернуться

11

вернуться

12

На судебных заседаниях не было речи о содомии