Мадам Лафарг - Дюма Александр - Страница 18

Осмелюсь сказать, что природа совершила ошибку, когда наделяла тетю и племянницу – нет, не сердцем, а воображением.

Луиза, обладавшая неизъяснимой притягательностью, чаровавшая поэтичностью, отличалась на диво спокойным нравом и рассудительностью.

Мария, скорее дурнушка, чем красавица, лишенная свежести и шарма, равняла себя с героинями романов.

В пятнадцать лет Луиза, сияя ослепительной красотой, будучи в родстве с королевским домом, могла бы мечтать о знатном женихе, молодом элегантном красавце. Но она вышла замуж за Поля Гара, дворянина со вчерашнего дня, внешне непривлекательного – а какая девушка не украшает свои мечты о любви красотой и обаянием? – но зато он занимал высокое положение в мире финансов.

Мария в пятнадцать лет, сирота, без единого из очарований своей тети, вообразила себе – словно могла рассчитывать на другого супруга, нежели тот, который согласился бы взять ее в жены, – идеального жениха, заняв им все свои помыслы. Она честолюбиво возжелала для себя из ряда вон выходящего мужа – он должен был выделяться или красотой, или элегантностью, или знатностью рода, или собственной одаренностью. Ей было безразлично, в чем именно он будет превосходить всех, но превосходить он должен был непременно, так как, если вдруг не проснется любовь, она будет любить его из гордости.

«Сколько раз я пыталась, – пишет она, – согнуть спину, подставив ее под свинцовый плащ, который общество набрасывает на тех, кто соглашается принять его ярмо, но безуспешно. Развлечение я видела только в одном – в возможности учиться.

В развитии своих способностей я видела возможность быть любимой и оттачивала свой ум ради того, кого надеялась встретить в будущем, кого ждала как спутника моей жизни. Если я записывала какую-нибудь достойную мысль, я читала ее ему , если преодолевала трудность в игре на фортепьяно – ему демонстрировала свою победу. Я гордилась, когда дарила ему радующий меня поступок, но не решалась думать о нем, когда бывала недовольна собой. Я мечтала, но мечтала не о мужчине, не об ангеле – о том, кто должен был любить меня . Я остерегалась говорить о своем идеале с тетей. Раз или два я попробовала, но она мне ответила, что моя мечта и реальный муж не имеют ничего общего; что мечты мои неподобающи и опасны; что девушкам положено мечтать о достойном месте в свете, удовольствиях, богатстве, хорошем приданом, прекрасных подарках от жениха, а все остальные желания, если они, по несчастью, возникают, нужно держать под семью замками»[80].

Мария Каппель обозначает только инициалами первого претендента на ее руку и удивительно правдиво передает свое впечатление от сделанного ей предложения, которому не сопутствовало ни одно из тех необыкновенных обстоятельств, какие обычно сопровождают любовное объяснение в романах.

«В начале этой зимы моей руки попросил г-н де Л. Не могу передать охватившего меня глубокого волнения, когда моя тетя де Мартен передала мне слова любви – первые, обращенные ко мне. Я почувствовала себя сильнее, сердце мое забилось быстро-быстро, глаза заблестели жизнью, оживилось лицо. Я была польщена, я почувствовала благодарность. Мне не хотелось выходить замуж за г-на де Л., но я увидела в нем провозвестника великого счастья, о котором мечтала в будущем. Г-на де Л. я видела всего несколько раз, он был молод и красив, чудесно пел, был очень любезен. Думаю, скажи он мне шепотом, что любит меня, я приняла бы его предложение, но он объявил о своей любви во всеуслышанье и сказал о ней не мне, а моей тете. О своем чувстве он объявил столь надлежащим образом, что опоэтизировать его не было никакой возможности. Я же не могла решиться и зажить реальной жизнью, прежде чем не расцветут, а потом не увянут мои иллюзии. Мне представлялось, что, отказавшись от своих мечтаний, я сожгу лучшие страницы в книге своей судьбы, торопясь добраться до последней страницы. Но я не хотела оказаться в конце, не прожив начала»[81].

Судите сами – фатальность судьбы Марии Каппель в этих словах: она открыто бунтует против социальных условностей, но если мужчина может порой преодолеть их богатством или гениальностью, то женщина неизбежно потерпит в этой борьбе поражение.

Однако, прежде чем наложить на несчастную Марию Каппель печать отвержения, Провидение послало ей ослепительное счастье. Не будем завидовать, счастье было недолгим. А пока вернемся к нашему рассказу.

Г-жа де Валанс в 1792 году принимала у себя в доме бабушку, а 1834 году приняла внучку. Ее мужа, г-на де Валанса, уже не было в живых, он прожил достойную жизнь, получил воздаяние по заслугам и долгое время пользовался заслуженными почестями. Мало семей в ту эпоху могли гордиться столь основательно заслуженной славой, какой гордился дом де Валансов.

Марию Каппель приняли в этом доме, как дочь. Ей заранее отвели комнату, купили для нее замечательное пианино и определили для услуг старую служанку, которая девчонкой видела г-жу Коллар.

Вот только действительно ли была счастлива Мария в их доме или, по выражению Данте, узнала, «как горестен устам чужой ломоть, как трудно на чужбине сходить и восходить по ступеням»[82]?

Главой дома г-жи де Валанс стал к этому времени ее зять, муж старшей дочери, – добрейший маршал Жерар. Мы все знаем этого великолепного человека – с необычайной простотой носит он одну из самых знатных фамилий Франции, будучи самым отважным и благородным клинком Империи. Я часто виделся с ним во время июльской революции. Имел счастье видеть его два или три раза и позже у него в министерстве и с его помощью спасти жизнь и честь сына его однополчанина, который с не меньшим достоинством носил свою фамилию разночинца.

В семье г-жи де Валанс жизнь Марии, окруженной аристократической роскошью, в которой она так нуждалась, текла мирно и спокойно. До того, как г-жа де Валанс вставала, Мария занималась музыкой и брала уроки пения. Как только начинался день г-жи де Валанс, Мария входила к ней в спальню и завтракала возле ее постели. День занимали приходившие с визитами гости, прогулки в лесу, вечер проводили в семейном кругу, музицировали.

Музыка – добрая помощница семейных людей, если им не о чем поговорить друг с другом. Для каждого из них она уединение, благодаря которому можно отдаться течению собственных мыслей, желаниям, надеждам. Проведя полчаса наедине с музыкой, каждый согласно своему темпераменту вновь обретает веселость, меланхоличность или мечтательность, и разговор оживляется: музыка помогла каждому вернуться к своим особенностям.

Людям творческим, живущим напряженной работой мысли, спорами, дискуссиями, поэтам и политикам музыка не так нужна. Они предпочитают беседу, потому что беседа для них всегда борьба и турнир.

Когда гостиная пустела, а пустела она к полуночи, Мария Каппель проскальзывала к г-же де Валанс – та, привыкнув к жизни при свечах, спать ложилась последней. Мария приносила ей чашку чая и, ластясь, садилась вместе с ней у камина. В ответ на просьбы девушки г-жа де Валанс, женщина изысканного ума и тонкого остроумия, возвращалась в прошлое и рассказывала Марии, переполненной скорее обилием чувств, нежели честолюбивыми желаниями, о блестящей жизни аристократов.

Старая женщина, которая рассказывала, и молодая, которая слушала, не нуждались в музыке. Приди к ним музыкант и предложи вместо слов звуки – пусть на пианино играла бы г-жа Плейель, на валторне Вивье, на скрипке Вьетан, – его предложение не порадовало бы собеседников.

В Париже Мария вновь встретилась с мадам де Монбретон. Через мадам де Монбретон она познакомилась и с м-ль Николаи.

Мы не будем здесь обсуждать кражу бриллиантов – в глазах иных проступок более серьезный, чем даже убийство. Мы признаем виновность Марии по двум причинам: во-первых, из уважения к вынесенному судом решению, во-вторых, из почтения к семье Николаи. Известная своей репутацией семья не могла пойти на лжесвидетельство. Этот вопрос мы рассмотрим с другой стороны – с точки зрения медицины.