Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Дюма Александр - Мадам Лафарг Мадам Лафарг

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мадам Лафарг - Дюма Александр - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

Слава Богу, такого не случилось. Луиза взяла меня под руку, объявила, что нуждается в отдыхе, и перенесла свои вальсы и кадрили. Мы заговорили о Вилье-Котре, о Вилье-Элоне, о мадам Коллар, о моей матери, о напугавшей меня г-же де Жанлис, о парке, о разоренных нами гнездах, словом, о нашем детстве – словно застоявшаяся и хлынувшая вновь река, оно играло, сверкало, бурлило, бросало на нас розовые отблески зари, золотило лучами утреннего солнца.

Мне исполнилось двадцать восемь, ей двадцать шесть, она сияла красотой, меня осияли первые лучи славы. Я написал уже «Генриха III», «Кристину», «Антони»[65], она аплодировала моим пьесам. Нас связывала чистая и святая детская дружба, драгоценная и лучезарная. Словно лучистый бриллиант, она окутала нас блеском счастья и укрыла от всего остального мира, унесла далеко от него и, что еще отраднее, вознесла высоко над ним.

Но мы не могли остаться сидеть так навек – рядышком, держась за руки.

Пора было спускаться с цветущих высот, где царит вечная весна первых пятнадцати лет нашей жизни. Потихоньку мы вернулись в сегодняшний день и оказались среди самых красивых женщин Парижа и среди самых знаменитых его мужчин.

На час Луиза забыла обо всем, даже о своих победах. Забыл обо всем и я, даже о своем честолюбии.

– Мы будем видеться часто, очень часто, – сказала она мне, выпуская мою руку и приготовившись вернуться на место, где сидела.

– Нет, – возразил я ей, удерживая еще на миг ее руку, – напротив, мы будем видеться очень редко, дорогая Луиза. Повторяясь, волшебный вечер будет раз от разу тускнеть, пока не потускнеет окончательно. А этот вечер – обещаю! – я не забуду никогда.

С тех пор прошло тридцать шесть лет. Я сдержал свое слово: тот вечер все так же свеж у меня в памяти, как если бы был вчера – да нет, он неподвластен времени, ведь если теперь меня спрашивают: «Что вы поделывали вчера?», я честно отвечаю: «Не помню».

И еще один вечер оставил о себе точно такую же неувядаемую память. Случился он лет пятнадцать спустя, совсем под другими небесами, и эта встреча никак не была связана с моими воспоминаниями о прошлом, произошла она на великолепном балу, который открывала королева. Юная девушка, предназначенная странной прихотью случая стать в один прекрасный день первой среди великосветских дам, оперлась на мою руку и, несмотря на приглашения принцев, тогда могущественных и знатных, сегодня забытых или изгнанных, оставалась весь вечер подле меня и говорила так романтично, словно была героиней «Романса о Сиде». Она была самой прекрасной на балу, и мне, стало быть, больше всех завидовали. Вознесенная надо всеми, помнит ли она об этом вечере? Сомневаюсь. И попадись ей на глаза эти строки, она, вполне возможно, спросит: «Интересно, о ком это ему захотелось рассказать?»

Мне захотелось рассказать о вас, мадам. В благодарность за несколько подаренных мне часов я вот уже двадцать лет преданный друг вам и ваш защитник, за несколько ваших изысканных слов я положил к вашим ногам свою жизнь[66].

Вернемся, однако, к Марии Каппель. Из подростка она стала превращаться в девушку и в пятнадцать лет получила разрешение расширить круг чтения. Она принялась за Вальтера Скотта и нашла свой идеал в Диане Вернон[67], которая стала не только спутницей ее мечтаний, ее воображаемой сестрой, но благородным и ярким образцом для подражания.

Да будет нам позволено привести здесь еще один портрет, начертанный рукой Марии Каппель, – портрет ее родственницы, г-жи де Фонтаниль.

«Трудно было быть более снисходительной и более жертвенной, чем она, – она забывала о себе полностью. Если мне доводилось проводить с ней утро, я была счастлива. Глаза не позволяли ей читать, и я предоставляла ей свои. Чтобы отблагодарить меня, она читала мне свои чудесные переводы из Шиллера и Гете, стихи были так оригинальны и хороши, что их хотелось назвать переложениями, а не переводами.

У г-жи де Фонтаниль детей не было, но был муж и тоже такой же добрый. История их знакомства похожа на небольшой роман. Г-н де Фонтаниль приехал из Гаскони в Париж, мечтая пожить разгульной молодой жизнью, любя все, что есть на свете хорошего. Больше всего на свете его пленяли хорошенькие ножки, он даже составил коллекцию из изящных туфелек, достойных его восторга, и носил на груди кокетливый атласный башмачок, принадлежавший его очередной возлюбленной. Дела призвали его в Страсбург, там в одной из гостиных он увидел ножку, она стояла на спине позолоченного сфинкса, который был подставкой для камина. Ножка была просто чудо – очаровательная, шаловливая, резвая, удивительно изысканная, ни дать ни взять фарфоровая.

Изумленный, завороженный г-н Фонтаниль попросил представить его владелице чудесных маленьких ножек. С тех пор он лицезрел их каждый день, он пламенел восторгом, и вдруг узнал, что провинциальный сапожник, облеченный высокой миссией обувать божественные ножки, не соответствует своей высокой цели, он мучает их, стесняет, ранит, бесчестит мозолями. Тревога г-на Фонтаниля не знала границ, она была невыносима, но чтобы спасти маленький шедевр, нужно было стать его сеньором и хозяином, поклоняться ему как божеству, дать ему свое имя, сердце и руку. Он сделал предложение. Предложение приняли. Женившись, г-н Фонтаниль каждый год ездил в Париж, и там под его надзором изготавливались туфли для его жены»[68].

Вскоре семья Марии снова оделась в траур – Жанна, маленькая дочка г-на де Коэхорна и мадам Каппель, худея и бледнея с каждым днем, в конце концов угасла без страданий в возрасте шести месяцев. Ни один врач не мог определить недуг младенца, ни одно лекарство не помогало. Она истаяла, словно маленькая звездочка, сиявшая на ночном небе, побледневшая на рассвете и исчезнувшая при свете дня.

Горе мадам де Коэхорн трудно передать. Крошечный гробик закопали под кустом белых роз неподалеку от дома. Муж и жена целыми днями сидели возле могилки. Наконец, обеспокоенные близкие сумели разлучить несчастных супругов с Итенвилем, и они приехали погостить в Вилье-Элон, где уже гостили мадам Гира и мадам де Мартенс, которая стосковалась в Константинополе по родине и приехала во Францию.

Семь лет тому назад г-жа де Мартене рассталась со своей семьей и Францией. Вернулась она, став еще прекраснее, еще женственнее. Восток научил ее томной плавности движений, и ее сходство с матерью еще увеличилось. Мария Каппель в своих мемуарах рисует и ее портрет – из боязни его испортить я не решусь прибавить к нему ни слова:

«Я росла, всегда ощущая любовь моей тети, – пишет она, – и всегда безоглядно верила в ее ум. Теперь у меня достаточно жизненного опыта, чтобы понять, чего стоит моя детская вера, и могу сказать: я верю в ее ум еще безогляднее. Мадам де Мартенс отличалась не только любезностью и остроумием, но еще и бесконечным обаянием, и устоять перед ней было невозможно. Сколько игры, кокетства, изящества было в каждой высказанной ею мысли! В обществе, стремясь нравиться, г-жа де Мартенс избегала серьезности, но случалось, неожиданно брошенное ею слово обнаруживало присущую ей глубину, будя удивительные отклики. Ум ее был сродни прекрасному опалу, в нем сверкала искрами фантазия, пламенел жар сердца»[69].

Впервые с тех пор, как замужние дочери улетели вдаль от родительского гнезда, г-н Коллар вновь видел их всех вместе, он видел дочерей и внучек, но напрасно искал среди склоненных головок стриженую голову мальчугана. Мадам де Мартенс привезла двух своих дочерей – Берту и Антонину. У мадам Гара была одна дочь, кажется, Габриэль. С Марией Каппель и Антониной Каппель мы уже знакомы.

В Вилье-Элоне в тот год жили блестящей светской жизнью, эхо ее докатывалось даже до Вилье-Котре. Дело в том, что в Вилье-Котре охотники держали свои своры, в тот год среди охотников видели племянника герцога де Талейрана, герцога де Валенсе, господ де Легль, де Воблан, а также братьев де Монбретон – их Мария Каппель уже описала. Среди празднеств и увеселений мадам де Коэхорн родила третью дочь[70]. Природа возместила потерю крошки Жанны.

вернуться

65

Благодаря трем своим драмам: «Генрих III и его двор», драма в пяти актах. Театр Франсе, 10 февраля, 1829 г.; «Кристина, или Стокгольм, Фонтенбло и Рим», драма в пяти актах, Одеон, 30 марта, 1830 г.; «Антони», драма в пяти актах, Порт-Сен-Мартен, 3 мая 1831 г. Дюма стал одним из ведущих авторов в новой романтической школе

вернуться

66

Воспоминание относится, без сомнения, к Евгении Монтихо, ставшей императрицей Франции

вернуться

67

Диана Вернон – героиня романа «Роб Рой» (1818) Вальтера Скотта. Племянница Хильдебранда, дяди Френсиса Осбалдистоуна, у которого молодой человек нашел убежище, она влюбляется в него и помогает раскрыть козни Раллея

вернуться

68

с. 53-54

вернуться

69

с. 58

вернуться

70

Элизабет де Коэхорн родилась 24 декабря 1834 г