Мадам де Шамбле - Дюма Александр - Страница 12

Госпожа де Шамбле не дала мне договорить. Поднявшись, она сказала:

— Сударь, вы, должно быть, понимаете, что я не могу принять подобное предложение.

— Поэтому, сударыня, я делаю его не вам, — возразил я. — Вы лишь укажете мне, где болезнь, которую я могу излечить, или слезы, которые я могу осушить. Я пойду туда, чтобы излечить эту болезнь и осушить эти слезы — от вас же не потребуется даже благодарности. Вскоре, когда станут собирать пожертвования для какой-нибудь бедной семьи, деньги на восстановление храма или покупку места для погребения, я тоже приду к вам, сударыня, и протяну свою руку, а вы положите туда луидор. В таком случае, вы дадите мне больше, чем я даю вам сегодня, так как это будут ваши личные сбережения, в то время как я хочу вручить вам две тысячи франков, ниспосланные мне судьбой, а если вы их примете, то скажу — Провидением.

— Вы можете дать мне честное слово, — взволнованно спросила г-жа де Шамбле, — что получили эти деньги при обстоятельствах, о которых рассказывали?

— Клянусь, сударыня, я не стал бы лгать, даже ради того чтобы заслужить право совершить доброе дело.

Госпожа де Шамбле протянула мне руку, и я почтительно поцеловал ее. Почувствовав прикосновение моих губ, женщина вздрогнула и слегка отпрянула.

— Я не вправе мешать вам, сударь, спасти эту семью от отчаяния, — сказала она. — Я пришлю к вам своего подопечного, а лучше — его невесту; бедный юноша будет счастлив вдвойне, если узнает обо всем от нее.

На этот раз поднялся уже я и сказал:

— Я задерживал вас дважды, сударыня, а теперь спешу вернуть вам свободу.

— Не сердитесь, если я воспользуюсь ею, чтобы поскорее сообщить добрую весть моим бедным страдальцам. Вы осчастливите целое семейство, сударь, и Господь воздаст вам за это!

Поклонившись, я проводил г-жу де Шамбле до двери прихожей, где, как уже было сказано, ее ждал слуга.

Когда я остался один, меня охватило необычное состояние духа, или, вернее, души.

Вернувшись в кабинет, я некоторое время стоял возле двери, не понимая, почему я продолжаю стоять, и не осознавая собственных мыслей.

Я лишь вспоминал недавнюю сцену, чувствуя себя во власти могучих чар. Кроме того, я испытывал физическое и нравственное блаженство, какое до сих пор еще не посещало меня, но не отдавал себе отчета в том, чем вызвано это состояние.

Мне казалось, что я обрел небывалое равновесие всех своих способностей. Все мои чувства обострились до такой степени, что, казалось, приблизились к своему апогею.

Я ощущал себя счастливым, хотя ничто в моей жизни не изменилось и ничто как будто не предвещало радости.

Мне было стыдно, ведь я сказал себе после смерти бедной матушки: «Я уже никогда не буду счастлив!»

И вот теперь я думал о своей утрате не с прежней скорбью, а со светлой грустью, заставившей меня обратить взор к Небу.

И тут меня ослепил луч солнца, упавший на лицо.

— О моя добрая, моя обожаемая матушка! — вскричал я вполголоса. — Не ты ли глядишь на меня?

В тот же миг легкое облако заслонило солнце, а затем луч показался снова и засиял еще ярче.

Мне подумалось, что тень смерти промелькнула между солнцем и мной.

Луч же света был улыбкой, и я улыбнулся ему в ответ, а затем снова опустился в кресло, стоявшее напротив того, где только что сидела г-жа де Шамбле.

Я погрузился в мечты, и дальнейшие полчаса показались мне одними из самых приятных в моей жизни.

Из забытья меня вывел слуга Альфреда, сообщив, что пришла девушка, одетая как нормандская крестьянка.

Нетрудно было понять, что это молочная сестра г-жи де Шамбле, которая хочет меня поблагодарить.

Я велел слуге проводить ее в кабинет, а затем взять две тысячи франков из бронзовой чаши на камине и принести их мне.

VI

В самом деле, это была молочная сестра г-жи де Шамбле.

Я увидел, как в кабинет входит прелестная крестьянка, выглядевшая на два-три года моложе своей хозяйки (я употребляю это слово, так как впоследствии узнал, что она выполняет в доме графини обязанности горничной).

Как мне и сказали, посетительница была одета в платье нормандской крестьянки, но весьма кокетливо. Благодаря своему наряду, который чрезвычайно ей шел, она показалась мне одной из самых хорошеньких девушек, каких я когда-либо видел.

Щеки ее пылали от смущения.

— Вы тот самый господин, что… тот самый господин, что… — пролепетала девушка.

— Да, это я, тот самый господин, что… — отвечал я со смехом.

— Дело в том, что госпожа сказала о том, что кажется мне невозможным.

— Что же сказала вам госпожа?

— Она сказала, что вы дадите нам две тысячи франков, чтобы купить замену для Грасьена.

В тот же миг вернулся слуга и передал мне две тысячи франков.

— Это очень даже возможно, — произнес я. — Вот деньги, милое дитя. Протяните руку.

Девушка колебалась.

— Вот видите, вы сами этого не хотите.

Она робко протянула руку, и я положил на ее ладонь две тысячи франков золотом.

— О Господи! — вскричала девушка. — Какая крупная сумма! Сможем ли мы когда-нибудь вернуть вам долг!

— Дитя мое, разве госпожа не сказала вам, что я, напротив, даю эти деньги лишь при условии, что вы не станете их возвращать?

— Но, сударь, вы же не можете дать нам такую сумму просто так?

— Я и не даю эти деньги просто так, а заставлю вас за них расплатиться.

— Боже мой! Каким образом?

— Успокойтесь: вам лишь придется поговорить со мной пять минут о ком-то, кто очень вас любит и не любить кого вам не достанет неблагодарности.

— Я люблю только двух людей на свете, не говоря о моей матушке и младшей сестре: Грасьена и госпожу де Шамбле. Нет, мне следовало бы сказать: госпожу де Шамбле и Грасьена, так как, по-моему, я люблю ее еще больше, чем своего жениха.

— Значит, мы поговорим об одной из этих особ.

— О ком же?

— О госпоже де Шамбле.

— Очень охотно, сударь. Я так люблю ее, что буду говорить о ней с большим удовольствием.

— В таком случае, присядьте, — сказал я, пододвигая к девушке стул, — и доставьте себе это удовольствие.

— О сударь! — воскликнула она, продолжая стоять. Я настаивал на своем, и девушка села.

— Представьте себе, — начала она так страстно, что было ясно: слова льются прямо из ее сердца, — представьте себе, что я никогда не расставалась с госпожой де Шамбле. Она была всегда так добра ко мне, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить ее, даже если буду молиться за нее всю жизнь. Вы видите мой наряд, сударь, и находите его красивым, не так ли? Госпожа де Шамбле хочет, чтобы я была хорошо одета; она говорит, что ей доставляет удовольствие наряжать меня как куклу, словно она опять стала маленькой девочкой. Видите ли, сударь, все это лишь отговорки для того, чтобы придать мне смелости, ведь госпожа де Шамбле уже не раз ссорилась с мужем из-за денег, которые она тратит на мои наряды. Но в этом отношении она всегда думает прежде всего обо мне, и лишь потом о себе.

— Однако, — перебил я девушку, — госпожа де Шамбле говорила, что вы ее молочная сестра, не так ли?

— Да, сударь, я действительно ее молочная сестра.

— Но на первый взгляд она показалась мне несколько старше, чем вы.

— Ах, сударь, конечно, ведь огорчения старят человека. Я почувствовал, как мое сердце сжалось. Значит, я не ошибся: г-жа де Шамбле несчастлива.

— Огорчения? — переспросил я.

Девушка поняла, что она сказала больше, чем ей следовало.

— О! Когда я говорю «огорчения», вы, разумеется, понимаете, сударь, что я подразумеваю под этим заботы. Если человек богат, это еще не значит, что он обязательно счастлив; напротив, нередко деньги, которые иногда так нужны (она с радостью поглядела на золотые монеты, лежавшие в ее руке), становятся причиной многих страданий. К тому же есть пословица «Не в деньгах счастье», не так ли?

— Увы, это правда, бедное дитя! Так гласит пословица, и, поверьте, меня очень опечалит, если она относится к госпоже де Шамбле.