Людовик XV и его эпоха - Дюма Александр - Страница 69

Дело было сделано так, как было приказано; но, несмотря на то, на другой день пронесся слух, который заставил Людовика XV сказать:

— Право, если бы моя невестка не была такая честная женщина, то я бы сказал, что дофин не внук мне!

Нам остается упомянуть здесь о важном споре, поднявшемся при дворе по случаю данного в нем бала. В тот же вечер на свадебном бале принцы Лотарингского дома и родственники их не по прямой линии, как, например, принц Ламбсек, заняли в танцах места непосредственно после принцев крови и выше пэров Франции. Король, в доказательство своего благорасположения к Марии-Терезии, которая просила этой чести для принцев и принцесс, своих союзников, согласился на это нарушение права пэрства. Вследствие этого со стороны герцогов и пэров объявлен был на это протест под председательством графа Броглио, епископа и графа Нойонского, на который ответом было следующее письмо короля:

«Посланник императора и императрицы-королевы на аудиенции, которую он имел у меня, просил меня от имени своего государя, — а я обязан верить всему, что он говорит, — соблаговодить оказать некоторое отличие принцессе Лотарингской при настоящем случае бракосочетания внука моего с эрцгерцогиней Марией-Антуанеттой Австрийской.

Так как танцы на бале составляют единственную вещь, которая не может повлечь за собой дурных последствий, потому что выбор танцующих зависит только от моей воли, без различия мест или чинов, званий или достоинств, исключая принцев и принцесс моей крови, которые ни в коем случае не могут быть сравниваемы и поставляемы наряду с каким-нибудь иным французом; и так как, сверх того, я не хочу вводить у себя при дворе ничего нового, то надеюсь, что вельможи и дворянство моего королевства, по верности, покорности, привязанности и даже дружбе, которые они всегда оказывали мне и моим предшественникам, никогда не сделают ничего такого, что могло быть мне неприятно, а особливо в этом случае, когда я хочу показать императрице Австрийской мою признательность за сделанный ею мне презент, который, как надеюсь, будет отрадой остальных дней моей жизни.

Людовик».

Несмотря на это приглашение, которое очень было похоже на просьбу, большая часть герцогов и пэров не явились, однако, на бал.

Глава 9

В продолжение некоторого времени внимание всех во Франции было обращено на ее высочество дофину; все ею интересовались, все старались узнавать, что она где говорила или что делала.

О Марии-Антуанетте судить было очень легко; она не была большой загадкой для общества, и потому недолго затруднялись, какого быть о ней мнения.

Мария-Антуанетта, дочь австрийской императрицы Марии-Терезии, была, как мы знаем уже, в супружестве с его высочеством дофином, внуком короля Людовика XV. Она воспитывалась в Шенбрунне со свойственным немцам либерализмом, так что, когда она приехала во Францию, ей очень трудно казалось подчиниться правилам этикета французского двора. Герцогиня Ноайль, которой было поручено напоминать молодой принцессе об исполнении правил придворного этикета, от которых она иногда отступала, прозвана была за это дофиной госпожой Этикет.

Мария-Антуанетта поняла, впрочем, что, дабы иметь возможность действовать по своему произволу и вести себя так, как ей хочется, надобно было прежде всего заставить себя полюбить престарелого короля. В этом ей очень легко было успеть: принцесса, как женщина хорошенькая, тотчас сумела очаровать собою Людовика XV.

— Какую должность занимает при дворе дю Барри? — спросила однажды Мария-Антуанетта герцогиню Ноайль.

— Какую должность? — отвечала с некоторым замешательством Ноайль. — У нее одна должность.., или, лучше сказать, одна обязанность — нравиться королю и потешать его.

— В таком случае, — возразила дофина, — скажите дю Барри, что она во мне имеет соперницу!

И действительно, Мария-Антуанетта была соперницей г-жи дю Барри: она, так же как и дю Барри, нравилась королю и забавляла его. Будучи хороша собой и притом знатного происхождения, имея живой, веселый характер, она распространила при французском дворе ту бойкость и живость в обращении, которые так нравились королю-старику. Она была для Людовика XV тем же, чем была для Людовика XIV герцогиня Бургундская. Зато уж как и любил король свою внучку, которая утром и вечером приходила к нему в прельстительном неглиже своего туалета, без всякого соблюдения правил этикета, дав ему поцеловать себя в лоб; и всегда старик долго беседовал с нею, много шутил и смеялся; и всегда он с удовольствием ждал того времени, когда придет побалагурить с ним его хорошенькая внучка.

Мария-Антуанетта любила шумные, веселые прогулки и местом для них выбрала в особенности Трианонские сады. Молодые принцы и принцессы отправлялись прогуливаться в эти сады большой кавалькадой, но не на лошадях, а на ослах, которых герцог Шартрский, поклонник английской моды, выписал из Лондона в Париж.

На одной из этих прогулок Мария-Антуанетта свалилась со своего новомодного коня. Ей хотели было помочь подняться.

— Нет, нет, — сказала она, — отыщите сперва мадам Этикет, она скажет, с каким церемониалом надобно поднимать невестку короля, когда она свалилась с осла.

Острота тем более понравилась обществу, что дофина упала с осла весьма нескромным образом; но так как она была хороша собой и в особенности хорошо сложена, то этот случай не слишком еще ее огорчал. Когда же граф д'Артуа сделал ей какой-то комплимент, который, конечно, не сделал бы ей дофин, она в ответ ему сказала:

— Кто ездит на осле, тот не может с него не свалиться.

Мария-Антуанетта была кокетка: она любила наряжаться и большую часть дня проводила за своим туалетом. У нее были прекрасные волосы, и она довела до совершенства искусство причесывать голову.

Первый артист, которому она предоставила убирать себе голову, был некто Леонар. До этого времени женщинам убирали головы женщины, парикмахеров у них не было: Мария-Антуанетта первая ввела их в моду.

Леонар приобрел некоторую известность: это был гений в своем роде; надобно было иметь слишком живое воображение и изобретательный ум, чтобы помогать кокетству Марии-Антуанетты. Никому другому, как только Леонару, обязаны теми фантастическими прическами, которые в продолжение пяти или шести лет были в такой моде и вскружили всем головы; это были прически самые необыкновенные, самые отчаянные, как-то: прически herisson (взбитые), прически a I'anglaise (по-английски), прически jardin (с цветами), прически montagms (высокие), прически fonts (косматые) и проч., из которых каждая представляла на вид именно тот предмет, название которого носила.

После морского сражения генерала Клошетери, в котором неприятель был разбит наголову, появились прически a la Belle Poule-, женщины носили в своих волосах фигуру, представляющую фрегат.

Такая изобретательность на головные уборы смело могла давать Леонару право на титул академика причесок.

Правда, что в то же время девица Бертен успела уже заслужить себе титул министра мод.

Она написала даже целую книгу под заглавием «Трактат о модных женщинах», в которой, между прочим, говорила:

«Свет дал женщинам в их полное, вечное и потомственное владение великое благо — моду, которая есть живое произведение ума и фантазии. Мода неуловима, всех прихотей ее перечесть невозможно.

Первой необходимостью модной женщины есть — произвести эффект; для этого она часто должна жертвовать вкусом в своем наряде; но всегда надобно, чтобы это было сделано искусно, привлекательно. Секрет состоит в выборе нарядов необыкновенных, особенных (excentriques), которые были бы к лицу, в выборе туалета, приятного для глаз, но смешного, если разобрать его без пристрастия.