Любовное приключение - Дюма Александр - Страница 13

«Да, конечно, — заметил я, — но каково видеть, как влюбленные питаются только амброзией и пьют нектар… Кстати, друг мой, — продолжал я, сделав знак одному из матросов, исполнявшему обязанности повара: по моей просьбе он принес огромную корзину, — вы вольны питаться любовью и ограничиться ролью зрителя. Что же касается госпожи Д., то она призналась, что желания желудка удерживают ее на грешной земле, и я с готовностью предлагаю ей кусок этого пирога или крылышко этой индейки. Пьетро, принесите вторую корзину. Вторая корзина, мой друг, вещь еще более презренная для влюбленного, чем индейка или пирог: это бордо, довольно посредственный лароз. И на вашем месте я бы к нему даже не притронулся».

«Ну вот еще! — проворчал Фердинан. — Если вы будете есть, я тоже поем».

«Да, чтобы доставить нам удовольствие; но все же сознайтесь, что вы голодны».

«Нет же, честное слово, это вы заставили меня об этом думать».

Мария отведала корочку пирога и крылышко индейки, почти не прикасаясь к ним зубами, и выпила бордо, едва смочив губы в стакане. Она обладала удивительной способностью женщин съедать примерно столько же, сколько мужчины, делая при этом вид, будто ни к чему не притронулась.

Фердинанд тем временем быстро истреблял съестные припасы.

Как видно, начало путешествия не соответствовало тем неприятным предсказаниям, о которых говорил капитан. Дул попутный ветер, наше судно делало два льё в час, а поскольку мы шли в открытое море, то ветер усиливался и казалось вполне вероятным, что мы пойдем еще быстрее.

Но, вопреки этому предположению, которое высказал сам капитан, к вечеру ветер ослабел и скорость нашего маленького судна заметно уменьшилась.

Мы занялись приготовлением ко сну.

Сзади сперонара была оборудована своего рода навесом; он был сделан из круглых дуг, тянущихся от одного борта к другому и покрытых навощенной тканью. Первоначально планировалось, что под этим навесом будет моя спальня. Предполагая путешествовать в одиночестве, я распорядился принести сафьяновый матрас, лучший из матрасов в условиях жарких стран: он остается всегда прохладным.

Однако, когда я подумал о том, что, по всей вероятности, путешествие продлится четыре или пять дней и столько же ночей, то увеличил свое снаряжение на два матраса.

Затем я попытался как можно корректней выяснить у Фердинана степень его близости с Марией. Результаты беседы с ним делали честь замечательной артистке. Тогда было решено, что вечером мы будем вытаскивать два из трех матрасов из-под навеса. Фердинан и я будем спать на палубе, в то время как каюта останется в полном распоряжении Марии.

Занавески, скользившие по металлическому карнизу, составляли единственную преграду на пути в это святилище, которое наша общая уважительность охраняла лучше, чем железные ворота Дербента.

Наступала ночь, и мы, следуя нашему плану, вытащили два наших ложа на палубу. Но ночь была настолько великолепна, столько звезд усыпало небо и отражалось в море, что грех было, как говорят неаполитанцы, закрывать глаза.

И мы сидели на палубе, раскрыв их от удивления.

У одного из матросов было что-то наподобие гитары с тремя струнами. Мария взяла ее и запела.

Через пять минут капитан и матросы кружком сидели вокруг нас. Через десять минут они с восхитительной музыкальной способностью, присущей южанам, уже хором повторяли припевы песен или арий, которые пела Мария.

Неожиданно Мария сыграла и спела, не предупредив и без всякого перехода одну из наиболее популярных сальтарелл.

Весь экипаж воспринял это дружными криками. В течение нескольких минут почтение сдерживало наших мужчин, и они ограничивались тем, что переступали с ноги на ногу. С этого балансирования они перешли на топот, а после топота начались танцы.

Через четверть часа танцевали все. В них действительно участвовали все, ведь танцы у южан поставлены неведомым великим балетмейстером, который, вероятно, предвидел, что наступит время, когда не будет хватать женщин.

В танцах южан не обязательно должна участвовать женщина.

Тем временем, используя остатки ветра, судно шло совершенно самостоятельно, по своей воле, как разумное существо.

Мы пели и танцевали до часу ночи.

Наконец Мария ушла в свою каюту, я и Фердинан улеглись спать на палубе, матросы спустились к себе через люки, и только кормчий остался у руля.

Ветер слабел все больше и больше, море было спокойно, как зеркало, движение судна едва чувствовалось.

Можно было сказать, что оно плыло по воздуху.

VIII

Мы проснулись с первыми лучами солнца.

Корабль за всю ночь не проплыл и одного льё. Мы засыпали в виду Капри. Стояла чудесная погода; небо было великолепно, и только влюбленные, если бы они спешили, могли жаловаться на такую погоду.

Мария высунула свою белокурую головку из занавесок каюты.

«Ну, и как?» — спросила она.

«Ну так вот, дорогой друг, — ответил я, — мы тут пробудем с неделю».

«А хватит у нас провизии на неделю?»

«Сударыня, с помощью рыбной ловли мы неделю штиля продержимся».

Она убрала голову, и занавески сомкнулись над светозарным видением.

«А мне! — воскликнул Фердинан. — Для меня у вас ничего нет?»

«О, конечно, есть, — ответил голос из глубины каюты, — для вас море нежности».

«Хм! — отозвался Фердинан. — Море нежности — это так мало».

Я подошел к капитану.

«Как вы думаете, — спросил я, — на сколько дней такая погода?»

«Я ничего не знаю, спросите пророка. Припомните, мы встретили священника, когда отправились на посадку. И я очень удивлюсь, если наше плавание обойдется без происшествий».

Пророком оказался рулевой, старый морской волк по имени Нунцио. Он поднялся на борт в десять лет и плавал уже сорок.

Я направился к нему.

«Погода хорошая, пророк?» — спросил я.

Он взглянул на запад.

«Посмотреть надо», — сказал он.

«Как это, посмотреть надо?»

«Да вот так».

«А зачем?»

«Как долго она сохранится».

«С переменой погоды может прийти ветер, а это неплохо».

«Да, но перемена погоды может принести многое…»

«Что вы имеете в виду, говоря „многое“?»

«Многое — это значит кое-что лишнее».

«Ну-ну… вы опасаетесь шторма?»

«Нет, шквального ветра. Но не говорите об этом при даме».

«Почему?»

«Тогда, возможно, она не будет больше петь».

«О старый пророк, очевидно же, что мы находимся в краю сирен».

«Так ведь вчера вечером она пела песни наших краев, а вы не представляете, какое это удовольствие, когда между небом и водой слышишь песни родины».

«Успокойся, она будет петь».

«Постарайтесь, чтобы она пела, находясь как можно ближе к рулю».

«Я скажу ей о твоем желании, и, поскольку твое желание звучит как похвала, она согласится».

В это время я почувствовал легкий толчок. На нашем судне был только кливер и какое-то подобие фока. Я подумал, что снова поднялся ветер.

«Нет, — заметил мое заблуждение Нунцио, — это ребята: они пробуют грести веслами».

Действительно, шестеро наших матросов достали с нижней палубы шесть длинных весел и начали грести.

Весла, как и на обычных лодках, крепились на уключинах, только матросы гребли стоя, чтобы нижние концы весел доставали до воды и цеплялись за нее.

Это был утомительный труд, но вскоре они решили облегчить его песней, исполненной прелестной грусти; начиналась она со слов:

Sparano la vela… note 3 К концу первого куплета Мария вышла из каюты и слушала стоя, а Фердинан тем временем, держа в руке альбом, записывал эту мелодию необычайной простоты.

На втором куплете Мария подошла ко мне.

«Напишите мне стихи на эту мелодию», — попросила она.

«Хорошо, — сказал я, — но вы же не будете петь ее во время концерта?»

«Нет, но я буду петь ее для себя. Это будет моим воспоминанием».

«Согласитесь, что я очень добр, коль скоро помогу вам сохранить воспоминание о вашем свадебном паломничестве к святой Розалии?»