Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич - Страница 65

По крутым ступенькам с легкостью поднялась на второй этаж, где находится спальня. Сердце билось гулко, как в молодости, — сладостно-тревожно. Интересно, Ванечка уже спит? Или еще читает? По ее приказу, должен регулярно читать, повышать ученость, расширять кругозор. Список книг составляла она сама. Он, когда увидел, за голову схватился: дескать, мне не одолеть до конца своей жизни! Ничего, успеешь, коли постараешься.

Тихо надавила на бронзовую ручку, приоткрыла дверь. На столе горела свеча в затейливом канделябре. Желтое неяркое пламя освещало шелковые обой, шелковый приспущенный балдахин и разбросанную по полу одежду. Вот неряха! Отчего не позвать слугу, чтобы тот помог барину раздеться?

Сердце замерло. И дыхание прекратилось. Господи Иисусе! В страхе оцепенела. Округлившиеся глаза вперила в лежащие посреди прочего белья дамские чулочки. Несомненно, дамские! И подвязки тут же. Нет, не может быть! Ванечка? Ее Ванечка? Нагло, беспардонно обманывать, у нее под носом?! Он сошел с ума? Разве ж мыслимо изменять ей, императрице, государыне-матушке, благодетельнице его?!

Из груди Екатерины вырвался громкий, щемящий стон. Жалобно-тоскливый.

Кто-то завозился под одеялом, высунул голову наружу.

Ванька. Чертов Ванька. Волосы всклокочены, заспанное лицо. И спросонья глазки-щелочки. Ничего не понимающий взгляд.

— Вот как, значит, ты благодаришь за мою любовь?

Сердце ее стучало гулко, но уже ровнее. И дышала часто, но уже глубоко. К ней вернулось прежнее самообладание.

Он растерянно что-то лепетал. И потом не нашел ничего лучшего, как, скатившись с ложа, будучи в одной кружевной сорочке, с голым задом, рухнуть на колени ей в ножки.

— Катенька, прости! Бес попутал!

— Прочь, дурак! — оттолкнула его сафьяновой туфелькой. — Слушать не желаю. Ты неблагодарная тварь. Ванька-Каин.

Говорила с чуть заметным акцентом. Отчего-то акцент усиливался всегда, если самодержица гневалась.

Сделала шаг к одру. Протянула руку в перчатке и со всей силы дернула за край одеяла. Не могла уйти, не увидев, кто ж ее соперница — та, которую он предпочел великой императрице.

Женщина сидела, закрывая лицо руками. Ну, конечно, блондинка. Кто бы сомневался. Только блондинка с птичьими мозгами станет отбивать царского любимчика.

— На меня смотреть! — приказала владычица. — Я велю смотреть! Голову ко мне!

Вздрагивая плечами, сотрясаясь от страха, та покорно стала разлеплять пальцы.

Самодержица даже охнула.

— Вы?! Екатерина Петровна?! Вот не ожидала.

По щекам любовницы потекли слезы. Продолжала вздрагивать, всхлипывать и тянуть носом; но молчала, губы сжав страдальчески, не произносила ни слова в свое оправдание.

— Что же вы молчите, сударыня?

— Что сказать мне, ваше величество? — выдавила со вздохом прелюбодейка. — Виновата. Каюсь.

— «Виновата, каюсь»! — зло передразнила царица. — Что-то я не слышу раскаяния. Как же вы могли, матушка? И меня обидеть, и мужа — славного, милейшего Александра Сергеевича? Или совесть потеряли совсем?

Неожиданно дама ей ответила:

— Нет, не потеряла.

— Неужели? — изумилась императрица.

— Я люблю Ивана Петровича, очень, очень сильно люблю. И ни гнев вашего величества, ни угрозы мужа не заставят меня его разлюбить. Делайте со мной, что хотите.

Сморщив нос, самодержица хмыкнула:

— Фуй, какие страсти-мордасти. Любит она его. При живом-то муже. И при маленьких детках. Говорит, словно так и надо. Мало ль мы кого любим! Сердцу не прикажешь. Но на то мы и люди, а не звери, что имеем долг. Перед Богом, перед родными. Забывать о долге грешно.

Повернулась и произнесла с отвращением:

— Впрочем, вы такие грешники, что читать вам проповеди нелепо. Я не поп. — Отмахнулась от любовников резко: — Скройтесь с глаз моих. Чтоб к концу недели духу вашего в Петербурге не было. Ясно?

Женщина сидела на кровати согбенно. Ванька продолжал стоять на коленях, полуголый, униженный. Государыня мельком посмотрела на его мужское достоинство, выдающееся, способное голову вскружить любой даме, и сказала горько:

— Дурак!

Нервно порылась в ридикюльчке, что висел у нее на левой руке, вытащила ключ от черного хода его дворца. Бросила Ивану в лицо. Ключ царапнул нос, показалась кровь.

— Дрянь такая! — И ушла, звонко хлопнув дверью.

А теперь давайте познакомимся ближе с этими героями.

Он — Иван Римский-Корсаков, бедный дворянин из Смоленска[65]. Будучи военным, ратной славы никакой не снискал, но «вступил в случай», как тогда говорили: свел знакомство с самим Потемкиным, а светлейший князь, подивившись красоте молодого человека, рекомендовал его государыне — соискателем в должность милого друга. Но вначале предстояло испытание мужской силы кандидата — в спальне близкой подруги самодержицы, в шутку именуемой «пробир-дамой». Проба эта прошла блестяще! И придворный врач, осмотрев Ивана, также констатировал исключительное здоровье молодца. Что ж, императрица не пожалела и в который раз искренне влюбилась. Ах, она влюблялась действительно в каждого из своих избранников! Простодушно надеясь, что теперь-то перед ней идеальный мужчина, тот, который являлся к ней в мечтах с ранней юности.

Но Иван Римский-Корсаков, как вы понимаете, идеалом не был: да, красавчик, да, Аполлон, и души добрейшей, человек приятный, вместе с тем — неуч и профан в чем бы то ни было, кроме алькова, вкусной пищи и верховой езды. Счастье государыни не могло длиться долго.

А любовницей Ивана оказалась баронесса Екатерина Строганова, тридцати пяти лет от роду. Урожденная княжна Трубецкая (дочь сенатора и действительного статского советника), выдана была за барона десять лет назад и казалась вполне счастливой в браке. Вместе долго жили в Париже, лишь недавно возвратились на родину. Хлебосольные хозяева, с удовольствием устраивали у себя во дворце балы, шумные приемы, с музыкой, танцами, фейерверками. Обожали своих детей — сына Павла и дочку Софью. И никто не мог заподозрить, что мадам способна на банальный адюльтер. Как? Екатерина Петровна? Яркий образец супруги и матери? Умная, начитанная, настоящая светская львица? С этим вертопрахом, петиметром, полушутом, фаворитом императрицы? Быть того не может! Получалось — может.

А ее супруг — Александр Сергеевич Строганов, был из первых богатеев страны. Дед барона сколотил несметное состояние на продаже соли: обладая землями в Пермской губернии, где его крестьяне добывали каменную соль, обеспечивал этим неотъемлемым продуктом всю Россию. Даже породнился в свое время с царствующим домом: тетя Александра Сергеевича вышла замуж за Мартына Скавронского, доводившегося Екатерине I (что была в девичестве Мартой Скавронской) родным племянником.

Клан соледобытчиков Строгановых увеличивался с каждым десятилетием. Но богатств хватало на всех: дело продолжалось, и обозы с солью шли с Прикамья бесперебойно. Деньги превращались в дворцы, усадьбы, галереи живописи, золото, драгоценности, обеспечивали сытую жизнь и отличный статус в обществе.

Александр Сергеевич неизменно входил в ближний круг общения Екатерины П. Он ведь оказался одним из тех, кто способствовал ее воцарению. Даже ходили слухи, будто Строганов, дока в разных точных науках, в том числе и в химии, отравил Петра Ш. Чушь, конечно, но любопытная. Говорили также, будто Александр Сергеевич тем же способом погубил и первую супругу, умершую безвременно и скоропостижно. А затем, не выждав траурного года, сочетался браком в красавицей Трубецкой… Злые языки горазды поливать грязью успешного человека. В том, что Строганов — честный, порядочный и великодушный человек, непредвзятым людям сомневаться не приходилось.

Жил он во дворце на углу Невского проспекта и набережной Мойки, выстроенном по проекту замечательного Растрелли[66]. Трехэтажный, величественный, дом мог считаться по праву настоящим шедевром русского барокко. Пышность фасада не уступала пышности внутреннего убранства. А собранию живописи барона позавидовал бы любой европейский коллекционер.