Катрин Блюм - Дюма Александр - Страница 40

Увидев мэра, Ватрен хотел было свернуть в лес, но тот узнал его. Мсье Рэзэн остановил свою коляску, спрыгнул на землю и побежал к нему со всех ног, крича:

— Эй! Мсье Ватрен! Дорогой мсье Ватрен!

Ватрен остановился. Чувство стыда, которое всякий порядочный человек испытывает в глубине души, когда совершает нечестные поступки, и которые заставляют его краснеть за постыдные действия других людей, заставило мэра в столь ранний час направиться в дом дядюшки Ватрена. Ведь как мы помним, предложения, которые торговец лесом сделал дядюшке Ватрену, отнюдь не были честными.

Остановившись, дядюшка Гийом спросил себя, что еще хочет от него мэр. Он ждал, стоя к нему спиной, и лишь когда мэр подбежал к нему, круто повернулся.

— Ну? — резко спросил он. — Что там еще?

— Дело в том, мсье Ватрен, — заговорил мэр, держа шляпу в руке, в то время как его собеседник и не думал снимать свою, — дело в том, что с тех пор, как я вас покинул, я много думал.

— Правда? — спросил дядюшка Ватрен. — И о чем же?

— Обо всем, дорогой мсье Ватрен, и в частности о том, что нехорошо желать блага своего ближнего, даже если этот ближний — принц!

— По какому поводу вы мне это говорите, мсье, и что это за блага я себе пожелал? — спросил старик.

— Дорогой Ватрен, — со смирением ответил мэр, — поверьте мне, что я имел в виду совсем не вас! — А кого же тогда? — Только меня самого, мсье Ватрен, и мои бесчестные предложения по поводу молодых деревьев, которые растут на границе с моей партией!

— И это вас привело ко мне?

— Конечно, ведь я понял, что я был не прав и что я должен извиниться перед достойным и честным человеком, которого оскорбил!

— Передо мной? Но вы меня вовсе не оскорбили, мсье мэр.

— Нет, я оскорбил вас тем, что сделал вам предложение, которое честный человек ни в коем случае не может принять!

— Право, не стоило беспокоиться из-за такой мелочи, мсье Рэзэн, — сказал Гийом.

— Вы считаете мелочью, когда встречаешь человека и, краснея, не можешь подать ему руки? Мне кажется, это вовсе не мелочь! И я прошу вас простить меня, мсье Ватрен!

— Меня? — спросил старший лесничий.

— Да, вас.

— Но я не аббат Грегуар, чтобы прощать вас, — сказал старик, смеясь, хотя в глубине души был тронут.

— Нет, но вы, мсье Ватрен, как все честные люди, принадлежите к одному обществу, а я в какой-то момент вышел из него, так дайте мне руку, чтобы вернуться туда, мсье Ватрен!

Мэр произнес эти слова таким проникновенным тоном, что на глазах у старого лесничего заблестели слезы. Он снял левой рукой шляпу, как обычно делая перед инспектором, мсье Девиаленом, и протянул мэру руку.

Мэр взял ее и крепко пожал; Гийом ответил таким же крепким дружеским пожатием.

— Мсье Ватрен, это еще не все! — сказал мэр.

— Как, еще не все? А что же еще, мсье Рэзэн?

— Я был не прав не только перед вами этой ночью.

— А! Вы говорите о вашем обвинении против Бернара? Теперь вы видите, что ваше заключение было слишком поспешно! — Я понимаю, мсье, что мой гнев был несправедливым и толкнул меня на такие действия, за которые мне будет стыдно всю жизнь. И если мсье Бернар меня не простит… — О, Боже мой! Вы можете быть спокойны. Бернар так счастлив, что уже, наверно, все забыл!

— Да, дорогой мсье Ватрен, но в какой-то момент он может об этом вспомнить, и тогда он подумает: «Все равно, господин мэр — плохой человек».

— О! — смеясь, сказал дядюшка Ватрен. — За то, что он по думает в плохом настроении, я не могу ручаться!

— Есть только одно средство, чтобы он забыл об этом или, по крайней мере, старался об этом не думать!

— Какое?

— Если он меня простит от всего сердца, как это сделали вы!

— Что до этого, то я вам за него отвечаю, как за себя самого.

Бернар совсем не способен долго помнить зло. Так что можете считать дело законченным. Но чтобы вы не беспокоились — тем более, что он младше вас, — он зайдет к вам.

— Я надеюсь, что он зайдет, и не только он, но и вы сами, и матушка Ватрен, и Катрин, и Франсуа, и все лесничие вашего округа!

— Хорошо! И когда?

— После свадебной церемонии!

— По какому случаю?

— По случаю праздничного ужина.

— О! Нет, мсье Рэзэн, спасибо!

— Не говорите «нет», мсье Ватрен, это вопрос решенный.

Боже мой! Пусть это будет доказательством того, что вы и ваш сын не таите на меня обиды. Я не спал всю ночь, потому что мысль об этом ужине не выходила у меня из головы. Я уже отдал все распоряжения!

— Но мсье Рэзэн…

— Сначала будет ветчина из того кабана, которого вы загнали вчера, вернее, которого загнал Франсуа, кроме того, господин инспектор дал разрешение застрелить косулю; я пойду на пруды Раме, чтобы собственноручно выбрать рыбу. Мамаша Ватрен сделает свое жаркое из кроликов — лучше нее его никто не может приготовить! А еще у нас есть прекрасное шампанское, которое пришлют прямо из Этернау, и старое бургундское, которое только и мечтает о том, чтобы его выпили!

— Однако, мсье Рэзэн…

— Никаких «но», никаких «если», никаких «однако», дядюшка Гийом! Иначе я подумаю: «Рэзэн, ты и вправду негодяй, если на всю жизнь поссорился с самыми честными людьми на земле!»

— Господин мэр, право, я ничего не могу вам сказать!

— Вы ничего не можете мне сказать? Тогда женщины будут очень переживать. Я имею в виду мадам Рэзэн и мадемуазель Эфрозин, вы понимаете… Они мне набили голову разными глупостями, и Бог знает, что подумают… Ах! Мсье аббат был прав, когда сказал, что женщина была причиной гибели мужчины во все времена!

Возможно, что дядюшка Гийом продолжал бы спорить, но вдруг он почувствовал, как кто-то тянет его за карман куртки, и обернулся.

Это был старик Пьер:

— Ах, мсье Ватрен, — сказал добряк, — не отказывайте мсье мэру во имя… во имя… — и он замолчал, думая, во имя чего дядюшка Гийом может сжалиться. — Во имя тех двухсот су, которые вы дали для меня аббату Грегуару, когда вы узнали, что мсье мэр выгнал меня, чтобы взять Матье!

— Еще одна мысль, которую эти чертовки вбили мне в голову! О, женщины, женщины! Только ваша жена святая, мсье Ватрен!

— Моя жена?!! — воскликнул Ватрен. — Видно… — Дядюшка Ватрен хотел сказать: «Видно, что вы ее не знаете», но вовремя, остановился и, смеясь, закончил: — Видно, вы ее знаете! — И, заметив, что мэр ждет ответа в сильном волнении, он добавил: — Решено, мсье Рэзэн. Мы ужинаем у вас в день свадьбы! — А свадьба будет на неделю раньше, чем вы думаете! — радостно воскликнул мэр.

— Как?

— Отгадайте, куда я еду.

— Когда?

— Сейчас.

— Куда вы едете?

— Я еду в Суассон получить у господина епископа разрешение ускорить свадьбу и не тратить время на формальности!

И мэр снова сел в свою коляску вместе со старым Пьером.

— Ну, теперь я отвечаю за Бернара, — смеясь, сказал дядюшка Ватрен. — Вы уже сделали в сто раз больше, чем нужно, чтобы он вас простил!

Мсье Рэзэн подхлестнул своих лошадей, и коляска умчалась. Гийом провожал его глазами до тех пор, пока у него не погасла трубка.

— Черт возьми! — сказал он, когда коляска скрылась из виду. — Я никогда не думал, что он такой достойный человек! — И, зажигая трубку, продолжил: — Он прав… О, женщины, женщины! — С этими словами он выпустил колечко дыма и медленным шагом направился в Новый дом.

Через две недели, благодаря разрешению, полученному мсье Рэзэном у монсеньора епископа Суассонского, в маленькой церкви в Вилльер-Котре состоялась церемония венчания. Бернар и Катин, стоя на коленях перед аббатом Грегуаром, улыбались шуткам Франсуа и крошки Бишь, державших венцы над их головами.

Мадам Рэзэн и мадемуазель Эфрозин, преклонив колени на бархатных подушечках, на которых был вышит их вензель, присутствовали на церемонии, расположившись несколько поодаль от других гостей.

Мадемуазель Эфрозин украдкой бросала взгляды на Парижанина, который был еще бледным после своей раны, но уже достаточно поправился, чтобы присутствовать на церемонии. Однако было заметно, что мсье Шолле больше занят прекрасной новобрачной, краснеющей под венцом, чем мадемуазель Эфрозин. Инспектор вместе со всей своей семьей присутствовал на церемонии, окруженный почетной гвардией из тридцати или сорока лесничих.