Храмовый раб (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 12

Конница, с точки зрения Макса, была и вовсе убогой. Он, конечно же, не ожидал увидеть тут рыцарей, закованных с ног до головы в готический доспех. Но и одетые в безрукавки лучники-персы на пони, и немногочисленные аристократы со своими личными отрядами, на регулярную конницу в его понимании, не тянули. Хороший пластинчатый доспех по ассирийскому образцу был далеко не у всех. По большей части, конники использовали те же толстые кожаные рубахи и плащи. В отличие от средних веков, где конница служила для коронного выхода в виде таранного удара длинными копьями, тут всадник был стреляющим лучником, либо лучником, который подъезжал к полю битвы и стрелял стоя, либо для охвата с флангов и добивания бегущей пехоты булавами и мечами.

Попытка ударить в копья была бы заведомо провальной из-за банального отсутствия стремян и высоких седел, которых тут еще даже не придумали. Всадник сидел на попоне, фиксированной ремнями к брюху лошади, и управлял последней движением ног и довольно зверскими, по сравнению с нашими гуманными временами, удилами. Счастливец, уконтропупивший врага копьем на полном скаку, был обречен на красивый полет в туманную даль, и благополучно затаптывался более умелыми товарищами из второй шеренги. Поэтому копьями били, используя тактику коротких уколов, иначе копье становилось одноразовым оружием, что было очень обидно для его владельца.

Что касается кавалерии, то, оказывается, лучшие боевые кони, пригодные для перевозки тяжелого всадника, доставлялись из страны Мидян (тысяча километров на север), и их нужно было кормить зерном. Эта скотина сжирала семь-восемь кило ячменя в день и стоила, как самолет-истребитель пятого поколения. А посему более-менее похожих на кавалерию, в понимании Макса, конников, было процентов десять, и это была верхушка местной воинской аристократии. А еще, тут не знали подков, и охромевшая лошадь была делом столь же обычным, сколь и печальным для любого кавалериста той эпохи.

Колесницы, в отличие от Египта, Вавилона и Ассирии, тут не прижились и использовались для перевозки припасов. Причину этого Макс не понял. Возможно, из-за того, что существенных отличий ее функций от обычной конницы просто не было. А потому, вместо гордого звания колесниц, они вполне заслуживали более тривиального названия, и были просто телегами.

Такого рода отряд сопровождала пара медиков, один из которых был врачом в современном понимании этого слова, а второй заклинателем духов. Причем, если первый нес реальную ответственность за свои действия, то второй всегда мог сказать, что пациент неугоден богам и сделать ничего нельзя. Парадоксальным в этой ситуации было то, что врач мог сделать трепанацию, убрать бельмо с глаза и обработать рану, но при этом считался ремесленником, получал невеликие деньги и в высшее общество допущен не был. А вот заклинатель был человеком очень загадочным и уважаемым, ибо общался с потусторонним миром, недоступным всяким докторишкам. В общем, если маг стриг бабки и ни за что не отвечал, то врач получал немного и мог реально лишиться руки за неудачную операцию. Вот такая вот вселенская несправедливость, живо напомнившая Максу горячо любимую Родину.

Все это сборище людей непрерывно шумело, толкалось, жрало и мусорило. В город подходили новые отряды, пешие и конные. Перед городскими воротами организовали лагерь, куда подходили верблюды, собранные для похода, и собирался караван телег, управляемых крестьянами, исполняющими повинность. В телеги укладывали провиант, горшки с маслом, связки стрел и дротиков, котлы, походные кузни, ручные мельницы, инструмент шорников для починки упряжи и многое, многое другое. Ведь только в представлении таких знатоков, как Макс, война и сражение были синонимами. В действительности, любая война- это прежде всего сложнейшая логистическая задача, когда нужно не просто победить врага, а для начала дойти для него сытым, с полным боезапасом, не волоча за собой лазарет из бедолаг, стерших ноги в дерьмовой обуви. Город напоминал пчелиный улей, и только проститутки обоих полов радовались, зарабатывая в день недельную выручку.

Вся эта кутерьма касалась Макса очень и очень опосредованно. Для него война была чем-то из разряда компьютерной игры, где можно было нанять бесконечное юнитов за деньги, заработанные на продаже леса или зерна, которые как-то там сами получались. Он так и служил в своей школе, научившись читать, писать и пользоваться местными математическими инструментами вроде абака и таблиц с корнями и степенями. Он не афишировал свои умения, справедливо решив, что нужно быть поближе к кухне и подальше от начальства.

И вот, незадолго до выхода отряда в поход, в школу заявился эну Хутран. Макса позвали, и он, сверкая пятками, устремился, помня, что тот мог и посохом приласкать за недостаточное рвение.

Высокое начальство стояло во дворе, сверкая на солнце отполированной лысиной, и о чем-то разговаривало с директором, который тут назывался «Отец школы».

— Ну что, он тут научился чему, или только девок ублажал? — поинтересовался эну у местного руководства, полностью игнорируя стоящего рядом Макса, пересчитывающего собственные пальцы на ногах, и жадно ловящего каждое слово.

— Да, девки часто забегают, — хмыкнул «Отец школы». — И что только нашли в нем, ни кожи, ни рожи.

— Да он и у нас там отличился, эну Нибиру хотел евнухом его сделать, да Халти отговорил. Так что с учебой у него?

— Читает бегло, пишет. Считает просто отлично. Можете забирать.

Эну Хутран повернулся к Максу.

— Собирайся, пойдешь со мной.

— Простите, господин, — ради съедающего его любопытства, Макс рискнул нарваться на пяток палок. — Но как вы догадались? Я же никому ничего не говорил.

«Отец школы» посмотрел на него, как на недоразвитого.

— Тебе давали половинную нагрузку. Тебя посадили в класс мять глину и подавать воду, хотя это всегда делают младшие ученики. Я видел, как ты брал в руку табличку и с какой скоростью клал на место, прочитав. Когда ученики решали задачи, у тебя на лице было удовлетворение в тот момент, когда ты находил правильный ответ. Я учу детей тридцать лет. Ты считаешь, что я не могу понять такие простые вещи? Тогда ты глупее осла, раб.

Пунцовый от стыда Макс, считавший себя очень умным и хитрым, низко поклонился и подняв голову, посмотрел обоим по очереди прямо в глаза.

— Отец, эну Хутран. Я никогда не забуду то, что вы для меня сделали, и отплачу добром при первой же возможности. Спасибо. — И он снова поклонился, опустив глаза вниз.

— Иди за мной, — эну Хутран не поменялся в лице и вышел из ворот школы.

— Хороший парень, — подумал «Отец школы», — не повезло только, рабом стал. — И глаза странные, никогда таких не видел.

Эну Хутран свернул в другую сторону от Храма, и пошел к воротам. Через двадцать минут они уже были в лагере, готовившемся к выступлению.

— Наденешь тунику и плащ. Тут война ожидается, а не поход по девкам. Ночью холодно. Вот мои вещи. Отвечаешь за сохранность головой. Выступаем завтра на рассвете. А сейчас спать, завтра тяжелый день.

Глава 10, где Макс судорожно вспоминал школьную программу

С восходом, под рев верблюдов и ослов, войско, поднимая пыль, потянулось на север. Наместник провинции, в легкой тунике пурпурного цвета, украшенной бахромой, ехал впереди, окруженный личным отрядом конницы. Все шли легко одетые, как и положено на марше. Макс с удивлением узнал, что напяливать доспехи в отсутствие врага, было глупостью несусветной. Он-то, насмотревшись фильмов, думал, что военные даже спят в панцирях и кольчугах. К счастью, идиотов подобного масштаба в войске не было, и у всех были шансы добраться до врага, сохранив здоровье и амуницию. Для того, чтобы обеспечить поход такого отряда, вперед и в стороны уходили конные разведгруппы, которые при малейшей опасности должны были послать гонца. Головной отряд разведки занимал места стоянок и охранял колодцы, поджидая основное войско. Макс шел пешком, а эну Хутран, как лицо, отвечающее за милость богов в этом походе, ехал на повозке вместе с медицинским персоналом. Макс шел рядом, ему пользоваться транспортом было не по чину. С легкомыслием, свойственным жителю мегаполиса, он считал войну чем-то абстрактным, уже забыв свой небольшой опыт с нападением разбойников в пустыне. Пройти двадцать пять — тридцать километров налегке для молодого и здорового парня было несложно. Но пять тысяч с лишним пехотинцев тащили свою поклажу на себе, и эну, увидев такой праздный образ жизни, немедленно навьючил на Макса какой-то упакованный груз. Всегда, во все времена пехотинец в полной выкладке тащил на себе минимум килограмм двадцать, что делало пешую прогулку на палящем солнце очень тяжелым делом. Макс, бредущий за телегой, слушал разговор местной интеллигенции.