Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

У Ветра твои глаза (СИ) - Осокина Анна - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Глава 1

Они пришли в белесых предрассветных сумерках. Высокие как на подбор, широкоплечие, облаченные в объемные шубы поверх темных кожаных доспехов, с оголенными изогнутыми клинками в громадных ладонях.

Они несли смерть и беды.

* * *

— Горим! Люди, горим! — кричал кто-то, голос прорывался сквозь плотно закрытые ставни.

Мирослава была уверена, что это продолжение ее тяжелого, суетного, прерывистого сна. Она всю ночь промучилась, беспокойно вздрагивая, пытаясь прогнать кошмары, но те упорно никуда не хотели уходить, продолжая вгрызаться в голову железными челюстями.

Отчаянный крик продолжался, пока резко не оборвался на самой высокой ноте. Мирослава подхватилась с колотящимся сердцем. На улице все резко стихло. Ох, не к добру это. Молодая женщина слезла с печи, на которой спала. Переминаясь с ноги на ногу на стылом полу, в темноте избы не сразу нашла, где оставила башмаки, а когда все же смогла надеть их, распахнула ставни. Но с этой стороны улица оказалась совершенно пуста. Мира принялась впопыхах натягивать тулуп прямо поверх длинной нижней рубахи. Не успела.

Входная дверь с грохотом распахнулась, хлипкий засов жалобно звякнул, отлетев. Один миг — и вход в сени тоже оказался нараспашку. Внутрь проник холодный осенний воздух, пахнущий дымом, и слабый утренний свет.

Тулуп полетел на пол. Мирослава замерла, не смея двинуться с места. Ноги стали древесными стволами, укорененными глубоко в землю. В нескольких шагах от нее, вглядываясь в темноту хаты, стояли трое гигантов. Монойцы. Кошмар всех вятичей. Каждый из чужестранцев сжимал в руке перед собой по огромному ножу. Мужчины были готовы к любой обстановке в доме, могли отразить нападение. Или, вернее, защиту. Но этого не потребовалось, ведь там находилась лишь одна хрупкая селянка. Растрепанная после сна и напуганная.

Через несколько мгновений, когда зрение их прояснилось, тот, который стоял посередине, бросил через плечо несколько резких слов. Чужая грубая, гортанная речь больно резанула слух. Мирослава прижала руки к груди, пытаясь унять скачущее галопом сердце.

Двое безмолвно отступили и вышли на улицу. Третий задержался. Рассвело уже достаточно, чтобы разглядеть его лицо. Страшное. С резкими чертами, будто из камня вырезанными скулами, раскосыми черными узкими глазами и темными раскидистыми бровями. Его кожа была непривычно смугла. Он целую вечность смотрел на хозяйку дома, не отводя взгляд, а потом мучительно медленно стал опускать его, оглядывая ее довольно полную грудь и тонкую талию, переходящую в круглые бедра. Легкая белая ткань почти ничего не могла скрыть от сковывающего морозом внимания. Мира знала, что за глаза деревенские бабы смеются над ней, слишком хлипкой всегда та была. С таким телосложением трудно работать в поле, силы в ее руках гораздо меньше, чем у соседок. Но, кажется, чудовища, стоявшего перед ней, это вовсе не смущало.

Не глядя он запахнул за собой дверь и сделал шаг навстречу. Женщина наконец отмерла и попятилась. Но вскоре уперлась в стол. Страшное лицо все приближалось. Вот он стоит уже в полушаге от нее, такой высокий, что ей пришлось бы задрать подбородок, чтобы еще раз заглянуть в эти черные глубокие колодцы. Но она не делала этого — страшилась. Опустила голову, зажмурилась, вся сжалась.

Мира прекрасно знала, что ее ждет. Ее некому защитить. Муж, который мог бы, уже полгода как почил, она развеяла его прах над чистым полем. Его унес ветер. Что она, тростинка, может сделать против этого дуба?

На их селение нападали нечасто, но каждый такой налет оставлял за собой сожженные и ограбленные дома, покалеченные трупы пытавшихся сопротивляться мужчин да горюющих вдов и матерей. А еще истерзанных девиц, которые, если выживали, приносили на этот свет нежеланных, нелюбимых и всеми презираемых детей с заранее поломанными судьбами. Некоторые трогались умом, нередко выживших через несколько седмиц* после такого кошмара находили в реке. Те предпочитали расстаться с жизнями, когда понимали, что носят во чревах отпрысков этих извергов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она услышала глухой стук и украдкой приоткрыла веки: он положил клинок на стол. В следующий миг ее еще горячего после сна тела через легкую ткань рубахи коснулись холодные руки. Она вздрогнула. Одним резким движением он посадил ее на стол. И что-то произнес на своем грубом наречии. Она ни слова не поняла, тогда он схватил ее за подбородок, заставив смотреть на себя. Глаза в глаза. От него пахло дымом и солью. Вся одежда насквозь пропиталась тем особым ароматом моря, который ни с чем не спутаешь.

В чужеродных чертах лица она прочитала знакомые эмоции. И, несмотря на испуг, такой сильный, что ее мутило, удивилась. Он сомневался. Вглядывался в ее голубые озера, будто хотел найти там что-то для себя. Но у нее не было ничего для него. Только страх, только затаенная ненависть, которая вот-вот готова прорваться наружу и затопить собой всю душу. Мирослава страшилась и презирала его. Он ждал. Она не смогла бы сказать ему то, что чувствует. Между ними стояла непреодолимая преграда совершенно непохожих друг на друга языков. Но Мирослава позволила всей гамме чувств отразиться в каждой черточке лица. Из пучин голубых озер выплеснулось все отвращение, долгими десятилетиями копившееся у ее народа по отношению к его.

Лишь на мгновение она увидела в нем растерянность. Боль. И даже страх. А потом он усмехнулся, показав крепкие ровные зубы. От этой улыбки Мира затряслась. Не желая больше медлить, злодей невероятно быстрым движением разорвал ткань ее рубахи: от шеи и до самого подола. Мира хотела прикрыть грудь ладонями, но тот не позволил ей сделать это, лишь покачав головой. Ледяными руками он провел по ее плечам — остатки ткани упали на стол. Мира сглотнула горькую вязкую слюну. Его пальцы тревожно медленно направлялись от ее ключиц, огибая мягкие, но упругие холмики, чуть коснулись затвердевших от холода сосков, вниз по ребрам, к животу. И все это время он вглядывался в ее лицо, улавливая малейшие изменения. Она растерялась. Не так представляла себе взятие женщину силой. Что он творит?

Он медленно, но с неотвратимостью приближающейся бури раздвинул ее бедра, придвигая Миру на самый край стола, ближе к себе. Она продолжала его ненавидеть. Но тело помимо воли реагировало на прикосновения. Он не был ей противен, хотя и вызывал ураган разных чувств. От сознания этого и омерзения к самой себе она не смогла сдержаться: две одинокие слезы медленно поползли по щекам, почти встретились на подбородке и продолжили путь по шее. Он наконец оторвал взгляд от ее глаз и проследил за мокрыми дорожками, внезапно отстранившись и сжав кулаки. На его лице отразилось такое явное отвращение, что Мира даже перестала дышать. Неужто она ему настолько противна? Эта брезгливость, исходящая от монойца, даже сквозь испуг и всю гамму эмоций больно кольнула в то самое место внутри, которое называют женским самолюбием.

Но, словно перешагнув через себя, он резко прижал ее к себе. Одной рукой схватил за длинные волосы, распущенные на ночь, причиняя боль, другой впился в спину. Мирослава остро почувствовала, как грудь царапает грубый доспех, а в нее упирается его твердое мужское естество, и прикусила губу, чтобы не застонать. Он уткнулся носом ей в шею, вдыхая запах кожи, еще сильнее натягивая волосы, так, что Мира все же не сдержала глухой то ли стон, то ли всхлип. Этот звук привел чужестранца в чувство. Он отстранился от нее, с высоты своего роста взирая почти бешеными глазами. И снова эта непонятная практически осязаемая гадливость и боль. Чистое, неприкрытое страдание, которое, казалось, можно потрогать.

Но ведь такие, как он, не могут страдать!

Он отшатнулся от женщины так внезапно, что та еле удержалась от падения. Схватил длинный нож, который лежал на столе. Испугавшись этого резкого движения, Мира не удержала короткого вскрика, но тут же закрыла рот ладонью. Моноец попятился на несколько шагов, вложил оружие в ножны на поясе, отвернулся от нее боком. Тяжело дыша, как после бега, он схватился ладонями за виски, что-то бормоча, а потом со всей силы пнул деревянную кадку с чистой водой, что стояла у печи — жидкость огромной лужей растеклась по всему полу. Не медля больше, он выбежал из хаты. Мира осталась. Оглушенная, потерянная, с привкусом горечи во рту и странным чувством жалости к этому страшному великану.