Плата за молчание - Продель Гюнтер - Страница 44

- Господин Польман, не предложили ли вам люди, возможно причастные к убийству, четверть миллиона марок за молчание?

Большего не могли бы сделать для Польмана и защитники. Он благодарно улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

Одна газета писала: «После освобождения Польмана из-под стражи, когда иллюстрированный журнал начал печатать репортаж о деле и пообещал вскрыть его подоплеку, родные одного клиента Нитрибитт, испугавшись позорных разоблачений, поручили некоему гамбургскому адвокату предпринять необходимые шаги. Адвокат встретился с Польманом, который, говорят, требовал вначале миллион марок, но затем согласился на двести пятьдесят тысяч».

Упомянутый гамбургский адвокат Мюллер выступил в последний день судебного следствия свидетелем зашиты и под присягой подтвердил, что вел с Польманом означенные переговоры. Правда, вместо выражения «плата за молчание» он употребил юридический термин «откуп личных неимущественных прав». Сообщить размер гонорара и назвать своих доверителей адвокат отказался, сославшись на профессиональную тайну. Не пожелал назвать полученную сумму и Польман.

12 июля 1960 года этот судебный спектакль закончился. Польман, как ему и обещали, был оправдан за недостаточностью улик. Расходы по процессу отнесены за счет казны.

Продажный, десятикратно судимый Хейнц Кристиан Польман спас представителей высшего общества от позора. Но несмотря на это или, скорее, благодаря этому дело Нитрибитт превратилось в показательное для Федеративной Республики Германии.

МЕСТА В ТЮРЬМЕ БЫЛИ НАРАСХВАТ

Там, где магистральная дорога на Париж делает большую дугу, где открывается чудесный вид на долину Соммы, стоит полицейская префектура местечка Монтежур, заметная уже издали по двум вечно торчащим из окна предметам: выцветшему, обтрепанному трехцветному флагу и усам префекта Клау-диуса Бродекена. Монтежур насчитывает примерно 3 тысячи душ - усердных виноградарей и земледельцев, которые все на «ты» со стражей закона и не причиняют ему серьезных хлопот. Преступность в Монтежурё равна или, точнее сказать, была равна нулю, и три тюремные камеры деревни почти круглый год пустовали.

Понятно поэтому, что префект Бродекен несколько даже испугался, когда от него решительно потребовали немедленного полицейского вмешательства. Квартира кюре подверглась ограблению, похищены большой мешок с деликатесами и сорок тысяч франков из кассы общины. Такой подлости деревушка не знала за всю свою четы-рехсотпятидесятилетнюю историю. Охваченное священным негодованием, население Монтежура почти в полном составе явилось в префектуру с требованием покарать богохульника.

В соответствии с предписаниями префекту Бродекену надлежало только обеспечить охрану места преступления и вызвать из города уголовную полицию. Но префект, взглянув на часы, заколебался. Было уже 16.30. Через полчаса, которые уйдут на то, чтобы связаться с городом, в полиции не останется ни души. Бродекен сам был в достаточной мере чиновником, чтобы знать, как точно заканчивают государственные учреждения свой рабочий день. Значит, к исполнителю сообщение попадет не раньше следующего утра. Пока будет выписано командировочное предписание, выдан аванс и закончены прочие формальности, наступит полдень. А после полудня по средам автобуса в Монтежур нет. От Перонна присланному из города сыщику придется добираться пешком, и на месте он будет опять-таки к 17 часам, то есть к концу своего рабочего дня. Следовательно, за розыски преступника он примется только послезавтра утром!

Взвесив все это, Бродекен решил сам взяться за дело, пусть даже пришлось бы потратить на него какую-то часть своего свободного времени. Преступник не мог быть местным: даже самые отпетые из монтежурских греховодников не посмели бы забраться в кладовую к господину кюре и ограбить приходскую кассу. К тому же еды у местных жителей хватало, а деньги проще было стащить прямо из кошеля для пожертвований во время мессы. Нет, преступник явно был нездешний. С момента ограбления не прошло еще и часа. До ближайшей железнодорожной станции 11 километров, то есть почти два часа ходу. Значит, если повезет, грабителя удастся догнать. И Бродекен поспешно выкатил из гаража префектуры свой мотоцикл.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В трех километрах от Перонна, как раз когда у него кончился бензин, Бродекен наткнулся на небритого, грязного старика, который, сидя на траве у самой обочины, хладнокровно уплетал стянутые у кюре деликатесы. В тот момент, когда он отхлебывал из бутылки большой глоток вина, префект приставил к его груди пистолет. Клаудиус Бродекен был по натуре человеком добродушным, однако наглость, с какой старик, прежде чем удостоить его вниманием, опустошил бутылку, вывела его из себя.

- Каналья несчастная! - вскричал он, схватив бродягу за отвороты ветхой куртки и рывком поставив его на ноги. - И не стыдно тебе было вломиться в дом господина кюре? Сколько стоит Монтежур, в нем не видывали подобного свинства! Гореть тебе за это в аду!

Старик равнодушно пожал плечами и стал неторопливо складывать в мешок разложенные вокруг баночки, свертки и кулечки.

- Его преподобие как-нибудь переживет такую потерю. У него в кладовой достаточно добра.

Вырвав мешок, Бродекен наставил дуло пистолета на карман старика.

- Что у тебя там еще? А ну выкладывай!

Старик со вздохом вытащил пачку ассигнаций.

- Ну слава богу! - облегченно пробормотал префект, отбирая деньги. У него камень с души свалился: средства общины были спасены.

Транспортировка арестованного была сопряжена с трудностями. Прицепив мешок к рулю, Бродекен стал правой рукой толкать мотоцикл, а левой с пистолетом подгонять бродягу. До Монтежура было восемь бесконечно длинных километров по сильно пересеченной местности. Уже через два километра Бродекен почувствовал, что выдыхается. Пот градом катился по его лицу, и, хотя он расстегнул воротничок мундира, легче ему от этого не стало. О свободном вечере нечего было и мечтать. В конце концов префект изменил тактику - заставил толкать мотоцикл бродягу. Однако меньше чем через сотню метров старик выбился из сил.

- Месье, - задыхаясь произнес он, - это счишком суровая кара. Мне 62 года. И я не сделал ничего такого, за что полагается смертная казнь. Я буду жаловаться министру юстиции. Причинение арестованным физических страданий законом строго запрещено. Я хорошо в этом разбираюсь, но мне не хотелось бы доставлять вам неприятности.

Итак, Бродекен снова был вынужден сам, кряхтя и бранясь, толкать машину до Монтежура.

В деревне измученного префекта чествовали как героя. Монтежурцы убедились, что на французскую полицию можно положиться. А кроме того, случившееся внесло некоторое разнообразие в их монотонную жизнь. Подумать только, настоящий грабитель в Монтежуре! Собравшаяся у префектуры толпа оживленно обсуждала прегрешения, которые, по ее мнению, пойманный субъект должен был иметь на совести. Крестьяне вспоминали, что у кого пропало за последние месяцы, и приписывали все кражи ничего не подозревавшему бродяге, а он тем временем подвергался в префектуре первому допросу.

- Имя? - решительно начал Бродекен, кое-как затолкав в разбитую пишущую машинку формуляр протокола.

- Пьер-Батист Розуа, родился в 1894 году в Марманде, последнее место жительства Пон-л'Эвек, - привычно отрапортовал бродяга, демонстрируя хорошее знание процедуры допроса.

- Род занятий?

- Нету, - покорно ответил Розуа и начал играть лежавшей на столе ручкой.

Отняв ее, префект укоризненно переспросил:

- Что значит «нету»? Должны же вы на что-то жить?

В официальной обстановке он заставил себя перейти с арестованным на «вы».

- Месье, - начал старик, - мой отец был батраком и не имел ни денег, ни терпения, чтобы обучить меня какому-нибудь ремеслу. Пока я ходил в школу, я помогал отцу работать в имении. Но толку в этой работе не видел и в 14 лет удрал. Вот с тех пор я и бродяжничаю. Во всяком случае, летом.