Плата за молчание - Продель Гюнтер - Страница 42

- Видел вас кто-нибудь в это время?

- Не могу сказать. Я никого не встретил.

- И позже в тот день или вечер тоже никого не видели, господин Польман?

- Вечером, около восьми, вернулся мой квартирант.

- Значит, что вы делали между пятнадцатью и двадцатью часами, никто сказать не может?

Польман с раздражением ответил:

- Если вы хотите этим заявить, что у меня нет алиби, вы правы. Но могу вас заверить: будь я преступником, я бы здесь не сидел.

Брейтер добродушно усмехнулся:

- Правильно, господин Польман. В этом случае вы сидели бы уже в камере. Но господин обер-комиссар ни чего такого не имел в виду. Мы должны проверить знакомых Нитрибитт, чтобы исключить всех, кто не имеет касательства к убийству.

Однако уже следующим своим вопросом, заданным тем же добродушным тоном, Брейтер показал, что все-таки подозревает Польмана:

- Скажите, господин Польман, Нитрибитт ведь хотела срочно с вами поговорить. Почему же на другой день вы не отправились к ней?

Вопрос не попал в цель. На этот раз улыбнулся Польман:

- Потому что 30 октября в 6.30 я вылетел в Гамбург и вернулся только вчера в 22.10. Я работаю представителем одной гамбургской фирмы, и у меня были там дела. - Достав из кармана карточку фирмы, он положил ее Брейтеру на стол: - Здесь есть адрес фирмы. Вы можете проверить мои показания. К тому же я зарегистрирован в списках пассажиров авиакомпании.

Брейтер пододвинул ему назад визитную карточку:

- Мы вам и так верим, господин Польман. Мы просто обязаны были спросить. Вы ведь знаете, полиция должна все проверить.

Прежде чем Польман успел спрятать карточку, Мертель, встав, потянулся за ней.

- А-а, мне знакома эта фирма. Давно вы там работаете?

- Больше трех лет.

Мершель вернул ему карточку, отметив в уме название фирмы и адрес. Брейтер выжидательно посмотрел на начальника и, так как у того не было больше вопросов, сказал:

- Да, господин Польман, думаю, ваш визит продвинул нас на шаг вперед. Сердечное вам за это спасибо. - И он протянул Польману на прощанье руку.

Мершель только сдержанно кивнул и спросил, когда Польман был уже у двери:

- На случай, если у нас возникнут к вам еще вопросы, господин Польман, надеюсь, мы можем на вас рассчитывать?

- Насколько мне позволит время, буду рад, - холодно ответил Польман и вышел.

- Что вам еще от него нужно? - спросил Брейтер. - Как убийца он ведь исключается.

- Почему?

- Потому что Нитрибитт, по словам женщины из квартиры под ней, убили не раньше 30-го, то есть когда

Польман был уже в Гамбурге. Или вы думаете, что он нам наврал? Слишком уж глупая была бы ложь.

От необходимости отвечать Мершеля избавил приход директора уголовной полиции, который, находясь в другой комнате, с помощью специального устройства слышал весь допрос Польмана.

- Нитрибитт убили не 30-го, а 29-го, между пятнадцатью и шестнадцатью часами. Вот протокол вскрытия, произведенного доктором Вегенером, - объявил Кальк и, протянув Мершелю документ, распорядился: - Установите наблюдение за Польманом, проверьте, на какие средства он живет, сколько зарабатывает, есть ли у него долги, ну, и все такое. Обеспечьте необходимый обвинительный материал. А до тех пор допрашивайте Польмана каждые два дня. Разработку всех других версий мо жете прекратить.

Брейтер подумал, что ослышался:

- Серьезно, ничего больше не делать?

- Разве вам мало изобличить этого человека, Брейтер?

Обер-комиссар решился на последнее возражение:

- Однако, если с Польманом нас постигнет неудача, господин директор, все другие следы к тому времени будут утеряны.

Вместо ответа Кальк, уже уходя, бросил Мершелю:

- Вам известно, что надо делать. Действуйте, как договорились. А до тех пор ни слова прессе.

Брейтер в ярости кусал губы. Только когда дверь за Калькой захлопнулась, он дал себе волю:

- Не пойму, кто из нас сумасшедший - я или он?

Нельзя же так односторонне вести расследование. Это бросается в глаза!

Обер-комиссар Брейтер не ошибся. Сделанный им на другой день некоторым знакомым репортерам намек на таинственную записную книжку мгновенно вызвал скандал. Все западноевропейские газеты с жадностью ухватились за пикантную новость и раструбили на весь мир, что в квартире Нитрибитт собирались сливки общества Федеративной Германии. Разыгравшаяся фантазия газетчиков в десятки раз увеличила число записанных в книжечке Нитрибитт высокопоставленных особ. Умершей приписывали самые невероятные истории. С помощью скрытой в цветочной вазе камеры и вмонтированного в кровать магнитофона она якобы увековечивала свои свидания с важными лицами, которых затем шантажировала. Чтобы придать делу политический акцент, некоторые бульварные листки вдобавок превратили покойную в коммунистическую шпионку, выведывавшую у своих влиятельных клиентов важнейшие государственные тайны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Западногерманский институт по изучению общественного мнения, решивший позднее подсчитать все публикации по делу Нитрибитт, получил весьма внушительную цифру - 3231! Ни одно имя так часто не упоминалось в то время в прессе, как имя Нитрибитт. То есть случилось именно то, чего директор уголовной полиции Кальк так боялся.

Но сколько ни кричали об убийстве Нитрибитт и об ее высокопоставленных клиентах, говорилось о них только обобщенно, ни одно имя названо не было. Причины такой удивительной «тактичности» выяснились лишь через год.

Западногерманский иллюстрированный журнал «Квик» начал печатать отчет о деле Нитрибитт и пообещал вскрыть его истинную подоплеку. Репортаж печатался с продолжением и был рассчитан на много номеров, но после пятого выпуска, в котором было объявлено, что далее последует описание дипломатического бала с участием многих поклонников Нитрибитт, публикации прекратились. Картели, от которых «Квик», как и другие западногерманские журналы, зависит, пригрозили не давать в журнал своих рекламных объявлений: наглядный пример того, что в действительности представляет собой хваленая свобода печати.

Но вернемся к работе франкфуртской комиссии по расследованию убийств. Для нее поднятая прессой шумиха имела поистине катастрофические последствия. За одну только неделю в кабинете обер-комиссара Брейтера побывало 311 почтенных промышленников и политиков. Оставив в гаражах свои шикарные автомобили, по которым их могли бы опознать, они приезжали в полицей-президиум на трамвае, чтобы добровольно рассказать о своих отношениях с покойной Нитрибитт и молить о сохранении тайны.

Для сотрудников комиссии по расследованию убийств эти массовые допросы означали бесконечную писанину, не оставлявшую времени ни для какой другой работы.

Криминалисты были завалены грудой бумаг. Между тем весь мир был убежден в том, что убийцу следует искать именно среди этих высокопочтенных личностей. Однако до тех пор, пока все они допрашивались как свидетели, полиция могла скрывать от общественности их имена. Но что если на кого-то из них падет серьезное подозрение или - еще хуже - обнаружатся доказательства его вины?

До этого дело не дошло. Показания и алиби 311 именитых особ не потребовали проверки. Нашелся человек, взявший на себя роль подозреваемого в убийстве. За соответствующую мзду и получив твердое обещание, что в отношении его будет вынесен оправдательный вердикт, он согласился отсидеть год в следственной тюрьме и предстать на процесс. Это был друг Нитрибитт Хейнц Польман! Джентльменское соглашение, заключенное между Польманом и франкфуртской уголовной полицией, было столь неправдоподобно скандально, что по сравнению с ним все прочее, связанное с делом Нитрибитт, выглядело детской игрой.

Детали договоренности, достигнутой между Польманом, директором уголовной полиции Калькой и гамбургским адвокатом Мюллером, ни в одном протоколе не отражены, а заинтересованные лица по вполне понятным мотивам хранят о них молчание и поныне. Но дальнейший ход событий, в особенности же состоявшийся два года спустя судебный процесс, который, как и было условлено, закончился оправданием Польмана за недостаточностью улик, не оставляет сомнений в том, что дело Нитрибитт было похоронено именно таким темным путем.