Изабелла Баварская - Дюма Александр - Страница 39

Как только послы отбыли, герцог и герцогиня Бургундские занялись сбором денег, предназначавшихся для выкупа пленников; они покинули Париж и удалились в Дижон, чтобы самим определить сумму налога, которым они намеревались обложить своих вассалов.

Таким образом, вся власть перешла в руки герцога Орлеанского. Он немедленно и очень ловко воспользовался обстоятельствами, так что король полностью доверил ему управление государством и дал ему право замещать его, когда он сам будет не в состоянии управлять страной.

А в это время в Англии вспыхнула революция, Франции предстояло испытать на себе ее влияние.

Граф Дерби, приезжавший, о чем говорилось раньше, на празднество, устроенное в честь королевы Изабеллы, чтобы помериться силой и ловкостью с герцогом Орлеанским, был, как известно, сыном герцога Ланкастера и пользовался мощной поддержкой в Англии. Его отец недавно скончался, оставив после себя богатое наследство, однако король Ричард отказал, вопреки закону, графу в праве наследования: он боялся, как бы благодаря огромному состоянию у графа не появились новые сторонники. Граф Дерби оказался на сей раз во Франции не как королевский посланец, а как изгнанник. Небольшая стычка графа Дерби с графом Ноттингемом оказалась для короля достаточным предлогом, чтобы удалить из Англии того, в ком король видел своего врага.

Этот несправедливый по отношению к графу Дерби акт оказал действие прямо противоположное тому, на какое рассчитывал король; вся знать и духовенство приняли сторону изгнанника. Народ, раздавленный налогами, страдавший от «набегов» ратников, — им не платили, и они пробавлялись грабежом, нападая то на земледельцев, то на торговцев, — народ, уставший от этих напастей, роптал и, казалось, ждал только случая, чтобы присоединиться к знати и выступить против короля. Граф Дерби ждал, в свою очередь, подходящего случая. Таковой вскоре представился. Ричард отправился в поход на Ирландию, а граф тем временем получил письмо, где говорилось, что если у него хватит мужества, чтобы поставить голову против королевства, то настало время переплыть пролив. Граф Дерби немедля распрощался со своим кузеном герцогом Бретонским, который приютил его у себя, и отплыл из Гавра; спустя два дня и две ночи он высадился в Равенспуре, в Йоркшире, находящемся между Холлом и Брэнтоном.

Его путь к Лондону был сплошным триумфом, так ненавидели короля Ричарда. Жители городов отворяли ворота и, преклонив колени, протягивали ему ключи, менестрели сопровождали его шествие хвалебными песнями, женщины бросали к его ногам цветы. Когда Ричарду стало известно все это, он вернулся вместе с армией в Англию и остановился у стен столицы. Но его солдаты отказывались сражаться за него, и это вынудило короля сдаться в плен. Его препроводили в Лондонскую тюрьму с необычайно толстыми стенами. Было проведено следствие по делу короля, он был низложен обеими палатами, а граф Дерби провозглашен королем Генрихом IV. Он получил корону и скипетр из рук того, кого он лишил власти.

Эту новость принесла во Францию госпожа де Куси, приближенная королевы Изабеллы; бедняжка, познавшая в любви лишь разочарование, а в обладании властью — одно лишь горе, возвращалась во Францию вдовой при живом еще, но уже осужденном на смерть муже. Каждый понимал: короне Франции брошен вызов, и это не должно оставаться безнаказанным, но что было делать, когда в стране не хватало ни денег, ни людей. Герцога Орлеанского огорчала эта беспомощность, но он был настолько взбешен наглостью графа Дерби, что послал к нему от своего имени вызвать его на поединок герольда своего Орлеана и начальника своих герольдов Шампаня, герцог предлагал драться до последнего, не щадя друг друга, место и оружие пусть укажет сам король. Генрих IV ответил отказом.

Что касается герцога Орлеанского, то он был таким управителем, который, по словам мудрого историка Ювенала, сам нуждается в управителе; чтобы ни он сам, ни королева ни в чем не ущемлялись, герцог придумывал все новые налоги: не успевали уплатить один, как уже следовал другой. Выкачав все из простого люда, герцог взялся за духовенство. Но не желая, чтобы его сочли вымогателем, герцог объявил о заеме. Эта мера разделила духовенство на два лагеря: одни отказались от взносов, и только силой у них удалось изъять из амбаров четверть собранного урожая; другие же, прихлебатели и подпевалы герцога Орлеанского, изгнали из общины тех, кто не подчинился приказу. Регента подобный скандал отнюдь не привел в восторг, раскол в духовенстве побудил его огласить новую сумму, общую для всех: для знати, для духовенства и для народа. С этим якобы согласились герцоги Бургундский, Бурбонский, Беррийский, в чьем присутствии, как уверял регент, и был подписан эдикт.

Однако герцоги Бурбонский и Беррийский заявили, что их приплели напрасно; герцог Бургундский был занят выкупом своего сына и, услышав, что граф Невэрский возвращается в Париж, решил тоже отправиться туда, дабы самому уличить во лжи своего племянника.

Узнав, что герцог Бургундский тронулся в путь, герцог Орлеанский смекнул, что при таком обороте событий ему несдобровать, и тут же от имени короля издал новый указ, отменявший предыдущий, на чем, мол, настаивали королева и он сам, — таким образом, последний налог не превышал предыдущего. Но это не остановило герцога Филиппа; в акте отступления он усмотрел признание в слабости своего противника и решил воспользоваться ею. Едва прибыв в Париж, он свиделся с герцогами Бурбонским и Беррийским, которые так же, как и он, были скомпрометированы; самым почтительным образом они попеняли королю и добились созыва совета. Совету надлежало выбрать, кому из двух герцогов управлять страной, а чтобы у него не были связаны руки присутствием претендентов, герцог Филипп соглашался не появляться на ассамблее, но при условии, чтобы и его племянника там не было.

Герцог Орлеанский согласился, хотя и предполагал, что решение будет не в его пользу: за ним охотно признавали качества, присущие славному и смелому рыцарю, но в большинстве случаев отказывались видеть в нем человека государственного ума, — вот почему он был скорее раздосадован, нежели удивлен, когда ему сообщили, что партия герцога Бургундского взяла верх, а что ему советуют заниматься своими делами и не лезть в чужие.

Итак, соперники оказались лицом друг к другу с новой занозой в сердце, но их было уже так много до этого, что одной меньше, одной больше, не имело, как им казалось, значения. Герцог Орлеанский как будто бы нашел утешение в открытом и настойчивом ухаживании за графиней Невэрской, невесткой герцога. Таким образом он мстил за свое поражение. Дальше мы увидим, как отомстил за себя граф Невэрский.

С выкупом у Баязета пяти пленников, — а их осталось только пять, — все было улажено. Пять, потому что сир де Куси умер в плену, о чем не переставали сокрушаться его друзья; император вернул свободу мессиру Жаку де Хелли, всячески превознося его мужество и верность слову. И вот в день отбытия на родину, каковое было разрешено императором, рыцари пришли к нему прощаться. От имени своих друзей и от себя лично граф Невэрский выразил признательность императору, ибо он обращался с ними с надлежащей учтивостью. Тогда Баязет сделал знак приблизиться к нему, граф хотел преклонить колено, но Баязет удержал его, взяв за руку, и сказал по-турецки, а переводчик перевел на латынь такие слова:

— Жак, мне известно, что у себя на родине ты всеми почитаемый человек. Ты сын благородных родителей, у твоего отца предки — королевской крови. Ты молод, и, возможно, по возвращении на родину, тебя начнут порицать, насмехаться над тобой за то, что произошло, — ведь этот поход был как бы твоим посвящением в рыцари, — а ты, дабы уйти от позора, созовешь великое множество людей для нового, как вы говорите, крестового похода. Если б я боялся тебя, то заставил бы тебя, равно как и твоих друзей, поклясться своей верой и своей честью никогда больше не выступать против меня. Но мне это ни к чему, возвращайся к себе на Запад и поступай, как тебе заблагорассудится. Можешь опять собрать огромную армию и опять пойти на меня, я встречу тебя во всеоружии, и ты увидишь, готов ли я для новой битвы. Предупреждаю не только тебя, но всех, кому ты сочтешь нужным это передать. Я рожден для ратных подвигов. Мое дело — завоевывать.