Исаак Лакедем - Дюма Александр - Страница 9

— Как! — вскричал Наполеоне Орсини. — Эта гробница возведена в честь простого гражданина?

— Не совсем так, и вы сейчас убедитесь в этом… Вы обратили внимание, монсиньор, на имя Аврелий? Оно указует на потомка великого семейства Аврелиев — Марка, которого усыновит и возведет на трон император Антонин. Аврелий Котта выстроил гробницу из камня; Марк Аврелий приказал облечь ее в мрамор, перенес в нее останки предков и повелел, чтобы его собственный прах и прах его потомков был погребен здесь же. А отсюда следует, монсиньор, что раскрытая вами гробница, разбитые урны и пепел, при каждом порыве ветра развеваемый по земле древнего Лация, принадлежат сенатору Аврелию Котте, благородному Аннию Веру, божественному Марку Аврелию и отвратительному Коммоду!

Молодой капитан провел рукой по вспотевшему лбу. Испытал ли он угрызения совести за святотатство? Или же нетерпение от того, что рассказчик медлил на пути к цели?

Если у путника могли возникнуть сомнения на этот счет, то они немедленно рассеялись бы от нетерпеливой реплики Наполеоне Орсини:

— Однако, любезный гость, не вижу, каким образом сюда может быть замешано сокровище.

— Подождите же, монсиньор, — отвечал незнакомец. — При достойных повелителях деньги не прячут, но настает черед Коммода… Этот внук Траяна и сын Марка Аврелия начинал хорошо: в двенадцать лет, найдя, что ванна слишком горяча, он приказал, чтобы отправили в печь раба, который ее грел. И хотя нетрудно было б охладить воду, он не пожелал искупаться, прежде чем раб был изжарен! Взбалмошная натура будущего императора мужала только в том, что касалось жестокости, а посему его неоднократно пытались убить. Среди других злоумышлении против него нас интересует заговор двух братьев Квинтилианов. Обратите внимание, монсиньор: именно им принадлежала вилла, перестроенная вами под парадные апартаменты.

И незнакомец указал посохом на прекрасно сохранившиеся — если не полностью, то в отдельных фрагментах — остатки того, что некогда было имением обоих братьев.

Наполеоне Орсини одновременно кивнул и сделал досадливый жест рукой. Первое означало: «Я вас понял», второе — «Да продолжайте же!»

И путник продолжил:

— Нужно было просто-напросто убить Коммода. Однако половину своей жизни император проводил в цирке. Он был очень ловок: у одного парфянина он научился владеть луком, у некоего мавра — метать дротик. Однажды в цирке, в противоположном от императора конце арены, пантера вцепилась в человека и стала его терзать. Коммод схватил лук и так метко пустил стрелу, что убил пантеру, не затронув ее жертву. В другой раз, почувствовав, что любовь плебса к нему охладевает, он велел объявить в Риме, что убьет сто львов сотней дротиков. Как вы можете догадаться, цирк ломился от зрителей. В императорскую ложу принесли сотню дротиков, на арену выпустили сто львов. Ком-мод метнул сотню дротиков и убил всех львов! Геродиан повествует об этом событии как современник и очевидец. Кроме того, Коммод был ростом в шесть с половиной ступней и очень силен: ударом палки он перебивал ногу лошади, ударом кулака сбивал с ног быка. Завидев однажды мужчину необычайной силы и дородства, он подозвал его и, выхватив меч, с одного взмаха рассек надвое! Вот почему он повелел изображать себя с палицей в руках и вместо «Коммод, сын Марка Аврелия» называл себя «Геркулес, сын Юпитера». Отнюдь не легко и не безопасно выступать против такого человека, но братья Квинтилианы, ободренные Луциллой, свояченицей императора, решились на это, хотя и прибегли к некоторым предосторожностям, зарыв все, что они имели в звонкой монете и драгоценностях… Терпение, монсиньор, мы уже близко от цели! Затем они подготовили лошадей для побега, в случае если предприятие не удастся, и стали поджидать императора под темной и узкой аркой на пути из его дворца к амфитеатру. Сначала казалось, что фортуна улыбается заговорщикам: Коммод появился перед ними почти без охраны. Они окружили его, один из братьев бросился вперед с кинжалом, прокричав: «Вот, Цезарь, это тебе от имени сената!» И разгорелась жестокая схватка. Коммод был лишь слегка задет. Удары почти не причиняли ему вреда, зато его собственный кулак каждый раз, опускаясь, убивал кого-нибудь из нападавших. Наконец ему удалось схватить старшего из Квинтилианов, того, который его ударил кинжалом. Император обхватил его шею железными пальцами и сдавил. Умирая, тот крикнул младшему брату: «Спасайся, Квадрат, все погибло!» Младший вскочил на коня и умчался во весь опор. Вслед ему отрядили погоню. Это была бешеная скачка: дело шло о жизни одного и об огромной награде для других. Исход ее был предрешен, но, к счастью, Квинтилиан предвидел это и прибег к уловке, весьма странной, но вполне правдоподобной, поскольку Дион Кассий повествует об этом так: «В маленьком кувшине беглец захватил с собой немного заячьей крови, ибо заяц — единственное животное, чья кровь долго сохраняется свежей, не свертываясь и не меняя цвета. Он набрал полон рот крови и как бы случайно упал с лошади. Когда воины подскакали, они увидели его корчившимся в пыли; его рот извергал кровь». Решив, что он умирает и уже не очнется, они раздели его догола и оставили прямо на дороге. Коммоду же доложили, что враг его мертв, и описали, какова была его смерть. Тем временем, как вы, монсиньор, можете догадаться, Квинтилиан спасся бегством…

— Так и не вернувшись за сокровищем? — прервал его Наполеоне Орсини.

— Так и не вернувшись за сокровищем, — подтвердил рассказчик.

— Так значит, — и глаза капитана заблестели, — все осталось здесь?

— Это еще предстоит узнать, — произнес странник. — Пока же нам известно, что Квинтилиан исчез.

Наполеоне Орсини перевел дух, и на его губах затеплилась улыбка.

— Через десять лет, — продолжал меж тем незнакомец, — все смогли вздохнуть спокойно под властью Септимия Севера. Коммод был уже мертв: императора отравила его любимая наложница Марция и задушил приближенный к нему атлет Нарцисс. Империей завладел Пертинакс, но он позволил, чтобы через полгода у него отняли ее вместе с жизнью. Потом Дидий Юлиан попытался купить Рим и весь мир в придачу, но Вечный город еще не привык выставлять себя на продажу: он с этим освоится позже!.. А в тот раз он восстал; впрочем, еще потому, что покупатель забыл оплатить свое приобретение. Септимий Север воспользовался бунтом, сделал все, чтобы убить Дидия Юлиана, и взошел на престол.

Наконец-то, как я уже говорил, между Коммодом и Каракаллой мир смог перевести дух. И вот тогда в Риме разнесся слух о возвращении Квинтилиана…

— О! — выдохнул, мрачно нахмурившись, Наполеоне Орсини.

— Имейте терпение, монсиньор. История любопытна и достойна того, чтобы выслушать все до конца… Действительно, некий человек, приблизительно того же возраста, что и Квинтилиан, и всеми по обличию за такого признанный, вернулся в Рим, подробно и тщательно описав, как он бежал, как жил в изгнании и как возвратился. Чуть позже, когда уже ни у кого не возникало сомнений в подлинности его происхождения, он потребовал у Септимия Севера возвращения имений, конфискованных у братьев императором Коммодом. Новому властителю просьба показалась вполне правомерной, но он, однако, пожелал побеседовать с Квинтилианом — Септимий некогда знавал его — и вполне убедиться, что воскресший из мертвых действительно имеет права на наследство. Когда тот явился к императору, он выглядел вполне тем, за кого себя выдавал. «Здравствуй, Квинтилиан!» — произнес по-гречески Септимий Север. Пришедший покраснел, что-то забормотал, попытался ответить, но лишь выдавил из себя ничего не значащие слова, не принадлежащие ни одному языку. Квинтилиан не знал греческого? Велико было удивление императора: когда-то — и он прекрасно помнил это — они беседовали с Квинтилианом по-гречески. «Государь, прости меня, — взмолился изгнанник, — но, скитаясь, я так долго жил среди варварских племен, что позабыл язык Гомера и Демосфена». — «Пустяки, — ответил император. -

Это не помешает мне пожать твою руку, руку старого друга». И властительная длань протянулась к изгнаннику. Тот не осмелился отказать императору в рукопожатии, но, едва он коснулся ладонью руки Септимия Севера, тот воскликнул: «О-о! Что это? Похоже на мозоли простолюдинов, у которых Сципион Назика спрашивал: „Скажи, друг мой, разве ты ходишь на руках?“„ Затем, уже серьезным тоном, он произнес: «Это ладонь раба, а не патриция. Ты вовсе не Квинтилиан!.. Но признайся, расскажи по совести, кто ты, и тебе ничего не будет“. Бедняк тотчас пал в ноги императору и во всем признался: действительно, он не был благородных кровей, не был патрицием. Мало того, что он не был Квинтилианом, не знал его и никогда не видел; самозванец не подозревал даже о существовании человека с таким именем. Но однажды в одном из городов Этрурии, куда он пришел, чтобы обосноваться, некий сенатор остановил его, назвал Квинтилианом и своим другом. Через день-два другой сенатор поступил так же, а вскоре и третий. Этим троим он сказал правду, но, поскольку они настаивали и к тому же, не желая верить его словам, убеждали, что теперь ему нечего опасаться за свою жизнь и при новом императоре он может вернуться в Рим и потребовать назад отнятое добро, — их доводы подтолкнули его к обману. Он сказал, что действительно зовется Квинтилианом, сочинил правдоподобную историю, объясняющую бегство и долгое отсутствие, и отправился в Рим. Здесь его тоже все приняли за подлинного Квинтилиана, даже император, и он чуть было не получил огромное состояние, если бы незнание греческого не разоблачило его. Искренность признания растрогала Септимия Севера. Он, как и обещал, простил лже-Квинтилиану его прегрешение и даже назначил небольшую пожизненную пенсию в десять-двенадцать тысяч сестерциев, но виллу несчастных заговорщиков оставил себе…