Исаак Лакедем - Дюма Александр - Страница 77

Исаак зашатался. Но тут же посреди всеобщего возмущения природы он овладел собой, выпрямился и, простирая руку в сторону Христа, произнес:

— Или ты Бог, или человек. Если ты человек, я с легкостью одолею тебя. Если ты Бог, я буду сражаться с тобой, ибо проклятие сделало меня равным тебе: всякий бессмертный — Бог!

И пройдя мимо креста, с угрожающим жестом, от которого лошадь Лонгина поднялась на дыбы, а палачи отшатнулись, он спустился по восточному склону Голгофы, перепрыгивая с утеса на утес, и пропал из глаз. Тьма, сгущавшаяся с каждым мгновением, поглотила его.

XX. ВОСКРЕСЕНИЕ

Иисус был мертв!

За ужасающей катастрофой, потрясшей всю природу, последовали часы всеобщего оцепенения и упадка сил. Казалось, жизнь человечества при последнем вздохе и нить ее дрожит, грозя прерваться.

Снова, как при рождении Богочеловека, остановилась работа творения.

В этот священный миг на Голгофе остались благочестивые жены: Богоматерь, Магдалина, Мария Клеопова, Саломия и с ними Иоанн; кроме них — Лонгин на лошади, объятые ужасом лучники, мертвецы, вышедшие из могил, чтобы воздать хвалы Иисусу, да Исаак, мечущийся между крестом злого разбойника и распятым сыном Божьим, изрыгающий ругательства и проклятья.

Когда Исаак исчез, уже ничто не нарушало воцарившегося молчания и неподвижности.

А затем из груди Божьего творения словно бы раздался долгий вздох: природа, переводя дыхание, возвращалась к жизни.

При этом дуновении обновленного мира мертвые исчезли с глаз и могилы затворились.

Тут как раз появились из Древних ворот восемь солдат, посланных Пилатом. Шестеро несли железные лестницы, заступы и веревки, седьмой — железный лом, а восьмым был их предводитель центурион Авен Адар.

Шестеро со своими орудиями шли снять с креста и захоронить распятых, в обязанность седьмого входило раздробить их члены, как того требовал обычай; Авен Адар надзирал за тем, чтобы все делалось как положено.

Увидев их, Иоанн, Мария Клеопова и Саломия, уступая им место, отошли в сторону, но Пресвятая мать Христова бросилась к кресту, обхватив его руками, а Магдалина, движимая тем же порывом, не желая, чтобы тело Спасителя подвергли новым оскорблениям, преградила дорогу лучникам.

— Он мертв, мертв! — вскричала Мария. — Что еще вы хотите от него? Магдалина же упала на колени, рыдая, протягивая к ним руки и повторяя вслед за Богоматерью:

— Он мертв, мертв!..

Лучник с железным ломом косо глянул на Христа и, ничего не обещая, проговорил:

— Пусть так! Займемся сначала разбойниками. Приблизившись к Гестасу, двумя ударами лома он перебил ему голени, а двумя другими — берцовые кости.

Затем, велев солдату прислонить лестницу к крестному древу, он нанес четыре торопливых удара по рукам умирающего выше и ниже локтя.

На каждый Гестас отзывался воплями и чудовищными богохульствами. Наконец, чтобы положить предел его мукам, стражник тремя ударами лома раздробил ему грудь; после третьего — несчастный проклял судей и палачей и умер.

Наступил черед Димаса. Глаза его были обращены к Иисусу; казалось, черпая у него силы, он отвечал на каждый удар лишь стоном, а между предпоследним и последним произнес следующие слова:

— О божественный Искупитель, вспомни об обещании, которое ты мне дал! И, не отрывая взгляда от Иисуса, он испустил последний вздох. Но даже после этого его открытые глаза смотрели на Спасителя; можно было подумать, что и за порогом смерти он обращается к тому, с кем связаны все его упования.

И вот, пока остальные стражи принялись снимать с креста обоих разбойников, человек с ломом подошел к Иисусу.

Но Богоматерь бросилась к Лонгину, на лице которого — а в этом матери не ошибаются, — она уловила некую тень сострадания.

— О, смилуйся! — взмолилась она. — Скажи этому человеку, что сын мой мертв и увечить его — ненужная жестокость!..

Авен Адар, надзиравший над соблюдением распоряжений Пилата, приблизился к Лонгину и спросил:

— Правда ли, Лонгин, что тот, кого они называют Христом, мертв?

— Клянусь благополучием кесаря, это так! — торжественно провозгласил тот.

А поскольку Авен Адар, видимо, еще сомневался и палач уже подходил к кресту, Лонгин дал шпоры коню, сам изогнулся вперед и на скаку пробил копьем грудь Иисуса. Копье вошло с правой стороны груди и вышло из левой.

— Вот, посмотри, — сказал он.

У Богоматери вырвался крик: она неправильно истолковала намерения Лонгина. Она увидела только то, что он сделал, и ей показалось, что копье пробило ее собственное сердце!

Тут силы покинули ее, она упала навзничь, прикрыв ладонями глаза, и ударилась бы о камень, если бы Магдалина не бросилась поддержать ее.

Но именно в эту минуту произошло то, о чем за двадцать лет до того Иисус говорил Иуде:

«Они пронзят мой правый бок копьем, и из раны с остатком крови вытечет остаток жизни!»

Действительно, из раны, нанесенной Лонгином, вытекло много воды и крови.

И вдруг этот последний бросился на колени с криком: «Чудо!»

Несколько капель крови попали ему на веки, и глаза, до того такие слабые, что Лонгин едва мог свободно передвигаться, внезапно стали ясными и зоркими.

А Господь благоволил, чтобы вместе со зрением телесным открылось и зрение духовное — вот почему Лонгин на коленях кричал: «Чудо!»

Конечно, это чудо не могло бы помешать новоприбывшим поступить с Христом как и с остальными двумя, но воины Лонгина, присутствовавшие здесь с самого начала казни, обступили крест и говорили, качая головами:

— Нет, этот мертв, совсем мертв, и нечего его трогать! Приходя в себя, Богоматерь расслышала эти слова.

— Будьте благословенны, — прошептала она, — да спасутся те, кто сжалился над матерью!

Авен Адар подал знак, и пришедшие с ним лучники отступили на несколько шагов.

Как раз в это время на холме появилось два человека, закутанные в широкие плащи. Они двигались в сопровождении большого числа слуг, одни из которых несли лестницы, другие — клещи, третьи — свертки полотна и корзины с мазями и благовониями.

Стражи хотели было преградить им дорогу, но один из них сунул руку за пазуху и показал центуриону бумагу с печатью Понтия Пилата, прокуратора римского кесаря.

На пергаменте было начертано, что пришедшим разрешено снять тело Иисуса и похоронить его в отдельной гробнице.

Пречистая Дева вскрикнула от радости: в показывавшем центуриону свиток она узнала Иосифа Аримафейского, а в том, кто держался справа от него, — Никодима, не убоявшегося защищать Иисуса перед Каиафой и Пилатом и сохранившего верность мертвому, как до того был верен живому.

Оба они предстали перед Пилатом и просили римского претора об особой милости: позволить им похоронить Иисуса в отдельной гробнице. Сначала Пилат колебался, боясь навлечь на себя неприятности. Но Клавдия, вошедшая к нему в эту минуту, присоединила свою просьбу к мольбам Иосифа Аримафейского и Никодима, и Пилат не смог устоять перед их настойчивостью.

Мало того, когда разрешение было получено, Клавдия сделала иудеям знак следовать за ней и вынесла из своих покоев амфору с самым драгоценным из благовоний.

Обзаведясь пергаментом и взяв сосуд с благовониями, два советника синедриона тотчас повелели своим слугам собрать все необходимое для снятия с креста и погребения и поспешили к Голгофе.

Приказ Пилата разрешал все трудности. Авен Адару и его подручным оставалось лишь заняться телами Димаса и Гестаса, предоставив тело Христа попечению близких.

Выбрав плоский, как стол, камень, удобный для предстоящих погребальных трудов, слуги Никодима и Иосифа Аримафейского поставили подле него два или три плетеных короба с благовониями, несколько кожаных мешочков с порошками и притираниями и алебастровую амфору, подаренную Клавдией.

Одновременно один из них раскладывал молотки, клещи, губки, флаконы, принесенные им в кожаном фартуке.

Затем в печальной и благоговейной сосредоточенности они начали снятие с креста.