Гувернантка для монстра (СИ) - Орланд Лилия - Страница 14

Я подняла на неё заплаканные глаза и призналась:

– Мы с тобой умрём от голода.

Потом, чуть успокоившись, рассказала о своей несостоятельности в качестве кухарки и призналась, что до этого никогда не растапливала печь.

Мы дождались, пока кухня проветрится, и зашли внутрь. Запах гари всё ещё держался, но, по крайней мере, дым больше не выедал глаза.

– Ты забыла открыть заслонку, – сообщила мне Лючина, проведя анализ моих ошибок, – поэтому дыму некуда было уходить.

Девочка потянула какую-то металлическую штуковину, глядя на меня так, будто это было что-то элементарное, что знал даже ребёнок.

– Откуда ты это знаешь? – поинтересовалась я.

Лючина смутилась, но ответила.

– Папа часто уезжает, и я топлю печку. Если не топить – холодно.

– А почему у вас нет прислуги, которая должна этим заниматься? – я уже успокоилась, и теперь была решительно настроена докопаться до истины.

Девочка покраснела и отвернулась от меня, мгновенно замкнувшись в себе.

– Ладно, неважно, – тут же пошла я на попятный. – Мы с тобой и сами справимся. Если, конечно, ты мне поможешь.

Последние слова я произнесла заискивающе, давая понять Лючине, что без неё мне не справиться. И это было вовсе не педагогическим ходом, а правдой. Хоть и не очень хотелось себе в этом признаваться.

На Лючину мои слова подействовали воодушевляюще. По крайней мере, она больше не пыталась уйти или отвернуться. Наоборот, охотно объясняла, что и почему нужно делать.

Девочка показала мне, как выгрести из печи мокрые обгорелые поленья и золу. Всю эту воняющую гарью гадость мы вынесли на улицу. Затем Лючина сложила в печь сухие дрова, проложив их берестой, и подожгла.

Я с некоторым трепетом ожидала нового облака чёрного дыма, но печь вскоре весело загудела, затрещали внутри поленья. А от плиты повеяло жаром.

– Ну, – повеселела я, – давай готовить завтрак. Предлагаю сварить сладкую кашу с сухими фруктами.

– Но ведь папа приготовил нам еду. Её нужно только разогреть, – засомневалась Лючина. И тоже призналась: – Я не умею варить кашу. Я всегда только грела…

На меня накатило вдохновение. Я встала в позу оратора. Одну руку положила себе на грудь, а другую отставила в сторону. Задрала подбородок и начала говорить голосом театральных актёров, не забывая добавлять пафоса:

– Мы с тобой – женщины, а женщины могут всё, если захотят. Мы не обязаны во всём слушаться мужчин. И если мы хотим кашу на завтрак, мы можем сварить кашу!

– Хм, – девочка подхватила мою игру, приложила к подбородку указательный палец, как будто размышляя, а потом улыбнулась: – Давай варить кашу.

И я поздравила себя с очередной педагогической победой. Кажется, мне удалось найти подход к ребёнку. Пусть и выставила себя неумёхой.

Кастрюльку мы выбрали небольшую, потому что нас – всего две девушки, и кушаем мы мало, чтобы не растолстеть. Насыпали две трети крупы, добавили побольше сахара, потому что каша должна быть сладкой. Насыпали сухофруктов. И залили всё водой, так, чтобы она примерно на один палец не доставала до края. Потом накрыли кастрюльку крышкой и приготовились ждать.

А чтобы жать было нескучно, я принесла из своей комнаты несколько книг, собираясь сразу же проверить уровень подготовки моей первой (и единственной пока) ученицы.

Чему-то же её учили?

На книги она смотрела как на чудо. И я возгордилась тем, что выбрала правильные – с яркими иллюстрациями, крупным шрифтом, доступным текстом.

– Прочитай мне, пожалуйста, эту строчку, – попросила Лючину, указав на предложение под картинкой, где ушастый заяц грыз огромную морковку.

Девочка поникла, снова опустила глаза и даже отошла на шаг от стола. Наверное, это ещё слишком сложно. Попробуем что-то попроще, я перелистнула несколько страниц назад, почти в самое начало учебника, остановившись на картинке, где женщина в тёмном платье с фартуком мыла окно.

– Ладно, давай сначала прочитаем это, – предложила Лючине.

Она покачала головой, сначала неуверенно, а затем всё быстрее. И, отвернувшись от меня, двинулась к выходу. Что происходит? Но сообразить я не успела, от печи раздалось шипение и треск.

И кинув быстрый взгляд в ту сторону, я вскочила на ноги с криком:

– Наша каша убегает.

К плите мы подбежали одновременно. Крышка на кастрюльке подпрыгивала, и каша мощными толчками выбиралась наружу.

– Что делать? – я растерянно смотрела на это булькающее и шипящее действо. Ведь каша, оказавшись на горячей плите, очень быстро обугливалась и начинала источать запах горелого.

– Надо её передвинуть туда, где не так жарко, – первой сообразила Лючина.

Мне это показалось отличным решением. Я схватилась за металлическую ручку и потянула кастрюлю к краю плиты.

– Ой-ой, – пальцы обожгло болью, я отпрянула и тут же затрясла обожжённой рукой. – Ой, как больно-то.

Не раздумывая, рванула к раковине, повернула медный вентиль, и на ожог полилась ледяная вода. Пальцы тут же занемели от холода, но как только я попыталась перекрыть воду, рука начинала пульсировать от боли.

Очень скоро я начала стучать зубами. Сконцентрировавшись на своей беде, лишь краем сознания отмечала, что Лючина взяла полотенце, сложила его втрое и этой прихваткой потянула кастрюлю к краю плиты. Каша тут же перестала убегать через край. Шипение прекратилось.

И почему я сама не догадалась взять полотенце?

Думать об очередном промахе не хотелось. К счастью, мне было так больно, что душевные надрывы от собственной несостоятельности отошли на второй план.

Лючина вышла из кухни и вернулась через пару минут с рулоном плотного полотняного бинта и непрозрачной баночкой, на этикетке которой было нарисовано пламя.

– Иди сюда, – позвала Лючина, положив свою ношу на стол и подвинув локтем книги.

Я в очередной раз завинтила воду, мгновенно почувствовав болезненную пульсацию ожога. По ощущениям было, как будто с пальцев заживо сдирали кожу.

Лючина вытащила деревянную пробку из баночки, зачерпнула пахучей коричневой мази с травяными вкраплениями и густо намазала мои пальцы, затем замотала каждый из них бинтом.

– Моя расчудесная спасительница, – прослезилась я. – Спасибо, спасибо.

Мазь дала почти мгновенный эффект, жжение и пульсация ослабли, а затем и вовсе прекратились. А то, что обмотанные пальцы похожи на бледные толстые сардельки, как-нибудь переживу. Всё равно мой позор видит только Лючина.

Девочка с чувством гордости оглядела мою руку и вопросительно взглянула на меня.

– У тебя явные лекарские способности, – похвалила я воспитанницу. – Ты не теряешь головы в критических ситуациях. Это большая редкость для твоего возраста.

– Папа иногда возвращается раненый, я помогаю, – смутилась девочка, но было видно, что моя похвала ей приятна.

– Ты молодец, – я потрепала её по голове здоровой рукой, от чего она привычно увернулась.

– Как думаешь, каша уже готова? – перевела тему.

Мы окружили кастрюльку, с подозрением приглядываясь к горелым потёкам на стенках. Я взяла свёрнутое Лючиной полотенце и приподняла крышку. На меня смотрело невзрачное светло-коричневое варево с тёмными вкраплениями сухофруктов и некрасивой серой пенкой, налипшей по краям.

Есть это совершенно не хотелось.

Но и признаваться в собственной несостоятельности тоже. Поэтому я улыбнулась и попросила Лючину:

– Принеси, пожалуйста, тарелки. Наш завтрак готов.

Девочка с сомнением смотрела на кашу, а потом перевела взгляд на меня. Моя улыбка стала ещё лучезарнее. А Лючина направилась к буфету, но в каждом её движении проскальзывала неуверенность. Поставив передо мной тарелки, она вернулась к столу, как будто не решалась находиться поблизости.

Я взяла деревянную ложку и решительно воткнула её в кастрюльку. Поначалу пошло очень мягко, а затем движение ложки замедлилось, и мне пришлось приложить усилие, чтобы протолкнуть её глубже.

И что там такое твёрдое? Вроде же крупа должна была развариться?