Инженю - Дюма Александр - Страница 68

— Поэтому вы понимаете, — продолжал Сантер, — что не надо приходить сюда и убеждать нас, будто они хорошо сделали, стреляя в народ, ибо одно из двух: или вы аристократ, но тогда вы видите, что многие из них пострадали, или вы патриот, и тогда несомненно, какие большие опустошения произошли в наших рядах!

Дилемма была столь убедительной, что Ревельон промолчал; поэтому спор показался законченным; но из страха, что этого не случится, Ретиф поспешил сменить тему разговора, направив его по другому руслу:

— Дорогой господин Ревельон, все-таки необходимо сказать, для чего я к вам пришел.

— Надеюсь, что, как всегда, — ответил торговец обоями, — навестить нас и остаться с нами поужинать.

— Нет; сегодня мой приход преследует особую цель: я пришел просить вас об одном одолжении.

— Каком именно?

— Вы знаете о гнусной западне, чьими жертвами наверняка оказались бы моя дочь и я, если бы не помощь ваших храбрых рабочих.

— Да, конечно, черт возьми! Мои рабочие даже крепко отделали одного из тех порочных аристократов, о которых вы только что нам говорили, дорогой мой Сантер… Поэтому расскажите об этом соседу, Ретиф.

Ретиф ничего другого и не просил; он поведал эту историю со всеми прикрасами, какие могло прибавить воображение романиста.

Рассказ живо заинтересовал Сантера.

— Браво! — вскричал он, выслушав перечисление тех ударов, что посыпались на нападавших. — Прекрасно! Да уж, если за дело берется народ, то бьет он больно!

— И чем же все это закончилось? — спросил Ревельон. — Вас беспокоят? Господин граф д'Артуа предпринимает что-нибудь?

— Нет, — ответил Ретиф, — наоборот, кое-что предпринять пытается виновный.

— Значит, если он суетится, — громко смеясь, заметил Сантер, — я знаю лишь одно средство: надо его добить!

— Бесполезно, — ответил Ретиф.

— Почему бесполезно?

— Это ни к чему, он раскаивается и со всеми пожитками переходит на нашу сторону.

И тут Ретиф, как и в первый раз, подробно рассказал об отречении Оже от его прежних взглядов.

Его выслушали в исполненной сочувствия тишине; в то время это уже было немало — преданность такого человека, как Оже, народу, особенно если к его достоинствам верного человека прибавлялось звание перебежчика.

Сантер ликовал от радости.

— Вот это, черт возьми, честный малый! — восклицал он. — Какое раскаяние! Как глубоко искупает он свою вину! И в какую ярость придет граф, когда узнает об этом!

— Об этом я предоставляю судить вам, — сказал Ретиф.

— Но дело не в этом, надо, чтобы этот честный малый был вознагражден, — продолжал Сантер. — Как вы его назвали?

— Оже, господин Сантер.

— Ну что ж, надо подумать, что можно для него сделать, — сказал пивовар, захваченный порывом патриотической радости.

— Именно об этом я имел честь вас просить, — заметил Ретиф. — Сию минуту я рассказал вам, что несчастный малый со всеми пожитками дезертировал из лагеря аристократов; но нет, наоборот, он пришел к нам без пожитков; ибо честный малый не захотел забрать ничего из того, что принадлежало ему у графа! Вот почему он беден, вот почему он голоден, вот почему он хочет работать и полностью принять крещение патриотизмом!

— Браво! — вскричал Сантер, аплодируя округленной и цветистой фразе Ретифа. — Браво! Этот молодец не должен умереть с голоду: я беру его к себе!

— Правда? — спросил Ретиф.

— Беру рабочим, — продолжал Сантер. — У меня он будет зарабатывать экю в день, и я буду его кормить. Черт побери! В предместье это произведет прекрасное впечатление! Как будут ворчать аристократы!

При этих словах Сантера Ревельон почувствовал, какая жалкая роль ему выпала, и решил хотя бы немного перехватить инициативу, которую в этом деле он упустил.

Сантер подавил его, а прослыть в квартале непатриотичным было не особенно приятно.

— Постойте! — сказал он, вспомнив вдруг о том зловещем предсказании, которое сделал Сантер по поводу его обоев. — Эк вы разгорячились!

— Ну да! Ведь меня-то безразличным не назовешь! — отпарировал Сантер.

— Но, дорогой мой, давайте немного поймем друг друга, — настаивал Ревельон. — Я безразличен не больше вас, если речь идет о том, чтобы совершить поступок порядочного человека, и, чтобы вам это доказать, хотя сейчас мне никто не нужен, на работу Оже беру я и поселяю в моем доме.

Ретиф, радостно улыбаясь, повернулся к Ревельону, ведь его предложение стало предметом торга.

— Ну уж нет! — возразил Сантер. — Вы признались, что вам никто не нужен, а у меня в пивоварне хватит дела еще для сотни рабочих.

— А разве я каждый день, невзирая на убогие времена, не обеспечиваю работой множество несчастных? — спросил Ревельон, стремясь превзойти Сантера. — Кстати, по-моему, господин Ретиф обращался именно ко мне.

Ретиф поклонился в знак согласия.

— И еще мне кажется, — продолжал Ревельон, — что если кому-нибудь и следует отдать предпочтение, то именно более старому другу.

Ретиф взял руку Ревельона и с чувством ее пожал.

— Согласен, — сказал Сантер. — Но, говоря между нами, сосед, если надо поселить в доме врага аристократов, то полагаю, место ему скорее у меня, чем у вас.

— Пустяки! — усмехнулся торговец обоями. — Скажите, кто из нас дал Оже великолепную взбучку, убил его товарища и едва не прикончил его самого? Господин Ретиф, кюре сказал, что товарищ Оже умер, да или нет?

— Он сказал, что тот умер.

— Сдаюсь, — ответил Сантер, побежденный последним доводом. — Ваше право быть патриотом или делать вид, что вы им являетесь, делу это не повредит.

И он сопроводил свои слова взглядом, который послужил к ним многозначительным комментарием.

Ретиф и Ревельон поняли смысл этого взгляда; он раскрывал всю Революцию, олицетворенную в этом человеке, призванном позднее, сам того не зная, сыграть в ней столь большую роль.

Ревельон проводил Сантера до ворот, и оба без злобы обменялись рукопожатием.

Политики прекратили спорить, негоцианты договорились друг с другом. Сантер отдал вежливый поклон Ретифу, которому пивовар понравился, тем более что и писатель пришелся тому по душе; он галантно попрощался с девицами, пообещав прислать им яблок, так как пришло время варить сидр; потом он ушел, оставив о себе в доме самое приятное впечатление.

Девушки увели Инженю в свою комнату.

Оставшись вдвоем, Ретиф и фабрикант обоев переглянулись.

— Итак, значит, вы берете Оже? — спросил Ретиф.

— Да, но надо будет посмотреть, что он умеет делать, — сказал Ревельон весьма ворчливым тоном, который не сулил Оже в доме промышленника безмятежной жизни.

Ретиф почувствовал в этих словах, что торговец обоями решился сделать это лишь под его нажимом.

Он захотел убедить Ревельона, что тот сделал не столь плохое дело, нежели считал.

— Помимо того, что вы совершите превосходный политический жест, — убеждал его Ретиф, — и это утвердит во всем квартале вашу репутацию просвещенного патриота, кем вы и являетесь, и честного гражданина, — вы, говорю я вам, кроме этого, заключите выгодную сделку: кажется, Оже действительно получил образование.

— Образование! Образование! — проворчал Ревельон. — По-моему, оно — не первая необходимость для рабочего, печатающего обои.

— Почему же? — спросил Ретиф, тешивший себя идеями передового человека. — Образование ведет ко всему.

— Даже к тому, чтобы растирать краски? — рассмеялся Ревельон. — Я не вижу, какую еще работу могу предложить вашему протеже.

— Гм! Мой протеже, мой протеже! — проворчал и Ретиф. — Вы согласитесь, мой дорогой друг, что у него есть особые права на мое покровительство.

— Согласен, есть, потому что вы мне его рекомендуете.

— Я вам его рекомендую, это верно, — сказал Ретиф. — О, тут я больше ничего вам сказать не могу.

— Хорошо, тогда присылайте его ко мне; когда он придет, мы с ним побеседуем, выясним, на что он годится, и посмотрим, куда его деть. Но, черт побери, — сквозь зубы процедил Ревельон, — пусть только он не злоупотребляет моим доверием, ваш господин Оже!