Ангатир (СИ) - Журкович Андрей - Страница 62

Опустив взгляд, он ее уже не узнал. Как и не узнал самого себя, вгрызаясь в горло и захлебываясь горячей кровью, хлещущей во все стороны.

Грул тихо постанывал в тревожном сне, то и дело ворочаясь. Светозар поглядывал то на него, то на остальных. Никто в этом месте не нашел себе покоя. Все то и дело всхлипывали, постанывали, да перекладывались, хоть и не открывая глаз. Охотник прождал до первых лучей рассвета, так и не разбудив Гату. Когда тот очнулся, тотчас упрекнул за это.

— У нас тяжелая дорогая. Почем геройствуешь зазря? — зевая спросил Гату. — Я могу дольше вашего не спать.

— Да что-то не хотелось, — уклончиво ответил Светозар.

Белоглазый оглядел посапывающих, просыпающихся спутников, как вдруг взгляд остановился на пустом лежаке, который с вечера занимал Братислав. Парня не было.

— Куда? — обронил Гату, оборачиваясь на Светозара.

— К колодцу пошел, — кинул тот.

— Я же сказал не пущать, — охнул Гату. — Давно ушел?

— Да спали все, я разбудить вас не хотел, — ответил Светозар, хмурясь. — А ведь порядком уж нет его… Задремал что ль там?

Белоглазый уже не слушал его, бросившись в глубь пещеры. Только проснувшаяся Беляна удивленно шарила глазами, ничего не понимая. Наконец сообразив, что к чему, она прыснула вслед за чудем, побежала вниз да так и налетела на его могучую спину. Гату замер, глядя на черный провал, заполненный водой. Рядом с мертвыми камнями кладки колодца на земле лежала деревянная фигурка Велеса, которую Братислав носил на шнурке на шее.

Глава 27. Шишок

— И явился пред Мораною муж могучий на коне вороном, в одной руке череп животного, на другой ворон сидит, злобно зыркает. Ничего не успела сделать богиня-мать, схватил Чернобог ее, поперек коня закинул, да и деру дал, только копыта и промелькнули, огонь высекши.

— Не уж-то Морана за себя постоять не смогла?

Ягиня усмехнулась. В зубах у нее торчал колосок, в руках она держала маленькую деревянную фигурку лошади, которую сама же только что вырезала.

— Что, Тодорка, похож на тебя? — она прищурилась, вытянула руку с лошадью вперед и подвела к жующему траву коню, как картинки, сравнивая. Люта всегда подозревала, что Тодорка не прост, претворяется неразумной животиной, а на деле не глупей хозяйки. Вот и сейчас, коняка фыркнул, топнул копытом и помотал башкой.

— Ну и гуляй отседова! — беззлобно выругалась Яга, выкидывая деревянную лошадку в костер. Лютка только ахнула. Красивая ведь была фигурка, чего ж жечь-то сразу. — На чем там я остановилась… ах да. Морана за себя постоять могла, да за мужа, Даждьбога боялась, знала, что Чернобог сильней. Хотя все равно от беды не уберегла.

— Убил что ль?

— Нет, на страдания обрек. Распял того на Мировом Древе, чтобы кровь животворящая стекала в Подземный мир и питала его, укрепляла тамошних обитателей.

— А что же Морана?

— А что она, ей и того хуже пришлось. Силушку Черна-Матери Чернобог выпивал, что водицу студеную, с большой охотою, и вызволить некому было ее. Да случай помог. Пришел Велес спасти Даждьбога, а Чернобог очень уж любил выходить в мир Яви в человечьем обличии, да не простом, тогда-то и подловил его Велес, да и рубанул то обличие секирой своей двузубой. Тем и воспользовалась Морана. Ослаб Чернобог после удара, не успел вовремя вернуться в мир Нави и остановить пленницу. Скрылась ото всех Черна-Мать, и никто не знает где она да куда подалась, редко-редко являет себя, вот как с тобой получилось, когда избрала она тебя жрицей своей.

— И не уж-то не искал ее Чернобог? — Люта угрюмо рассматривала ночной лес, что завораживал чернотой бездонной и так и упрашивал ступить в самую гущу, суля защиту. Да только знала она, то морок. Ступишь — пропадешь.

— Да как же не искал! Все искали, но хорошо схоронилась Морана, уверившись, что только на себя надеяться и может.

— Понимаю, — вздохнула Лютка под насмешливым взглядом Ягини. Она тоже только на себя и могла надеяться. Никто ее не спас от Изу-бея, ни отец, ни Милослав, только сама и смогла убечь от ужаса и боли.

— А что же, Чернобог Моране совсем-совсем не понравился? — задала вопрос и тут же пожалела Люта, детским он каким-то получился, глупым. Так потому и получила гадкое в ответ:

— А тебе наместник хазарский, чего ж, тоже совсем-совсем не понравился?

Воспоминания мелькали у Люты в голове, вырываясь яркими, а иногда словно бы ожившими картинками. Всполохи огня плясали в отражении глаз, делая взгляд поистине колдовским. Наткнись она на кого сейчас и тот отпрянет да богов всех позовет в помощь.

Уж как мечталось Гату, да и всей честной компании, что позади горести и беды, а если и не позади, так хоть разногласия утихли. Да куда там. Уж как Беляна кричала, уж как рвалась к Люте с ножом наперевес, да только держал Гату ее крепко. Бесновалась она недолго, повисла на руках белоглазого, слезы глотая, да имя брата повторяя вновь и вновь. На силу встряхнули, идти заставляя. Нечего больше было делать в капище, а и того лучше подальше уйти, чтобы богам не вздумалось еще одну жертву взять в уплату.

— Братислав сам выбрал судьбу, — обронил Гату, когда Беляна, совсем умаявшаяся, уснула тревожным сном, свернувшись у огня калачиком. — Я тоже видел такое, что позабыть хотел. Колодец манил. Но нет в нем самом зла. В нас оно спит, в каждом.

— И я видел, — подтвердил Грул, а остальные отмолчались.

Да и что тут было говорить? Оправдывать себя? Хвалиться, что именно ты сдюжил, да превозмог наваждение? Сейчас, может и да. А потом что? Красноречивое молчание повисло над временной стоянкой. Путники стараясь не пересекаться взглядами разбрелись кто куда, дровишек подсобрать, отвара заварить, или вовсе прогуляться до ветру — лишь бы не разговаривать.

Погода уже не прояснялась, словно буря никак не хотела отпускать истерзанную землю. То и дело припускал дождь, а когда его не было завывал такой ветер, что едва ли не с ног валил. Шли по большей части молчаливо, мерзливо кутаясь в изодранные одежды. Беляна брела на редкость молчаливая и смурная, жалась ближе к Гату, как бы говоря, вот он мой защитничек единственный остался, его держаться и буду. На Люту волком глядела из раза в раз. Теперь былая неприязнь казалось легким ветерком в сравнении с бурей, что бушевала в её сердце.

«Это все она! Она специально! Она нарочно! Она! Это всё она!» — читалось в глазах Беляны.

В какой-то момент Люта поняла, что ей стало все равно. Ну зло таит девка и что? Пусть за спину встает тем, что до неё ожидают расправы над жрицею. Не одна она первая, и уж точно не последняя.

«Да и что она может? — как бы ненароком про себя думала Люта. — Днём сама распну, пусть только пикнет, мокрого места не останется. Ночью Гату не даст шалопутничать».

Спокойствие само отодвинуло весь мир от тревожного взора жрицы. Она вдруг поняла, что близится час её триумфа. Никто и ничто не встанет на пути к заветной цели. От того совсем в себя ушла ведьма, смотрела на огонь, что зачарованная, да перебирала, перебирала в памяти разговоры да дела свои и чужие.

— Чегось ты, ведьмочка совсем не ешь, — рядом плюхнулась Латута, чуть не опрокинув Люту с бревна. — Ты ж умаялась в конец, так и силушек не останется, а кто колдовать-то будет тады?

— Иди ты, Латутка. Нужно мне твое сочувствие, что дереву задница.

Где-то рядом раздался краткий рык волколака. Не любил он, когда девку простую обижали, прикипело волчье сердце к ней. Но встревать не стал.

— И то правда, — Светозар задумчиво перевел взгляд с огня на Люту. — Чего удумала, ведьма?

И хотелось Лютке огрызнуться, да сил внезапно не осталось.

«Ужель вы стали такими боязливыми? А меня ли вам надо опасаться? Я ли вам вред причинить успела? — мрачно подумала жрица, принимая уже как должное клеймо «ведьма», что бросал каждый, едва не сплевывая от отвращения. — Дождь пошел — ведьма виновата. Умер кто — снова ведьма. Яблоко зачервивело, обратно ж ведьма посулила. До чего же просто, до чего удобно, как по-житейски сообразно».