Графиня де Монсоро. Том 2 - Дюма Александр - Страница 62

– Письмо, – шепнул Реми.

– Черт бы тебя побрал! Из-за какого-то письма ты отрываешь меня от важнейшего разговора, который я вел с монсеньером герцогом Анжуйским.

Эта вспышка гнева, по всей видимости, отнюдь не обескуражила Реми.

– Есть письма – и письма, – сказал он. «Он прав», – подумал Бюсси.

– Откуда это письмо?

– Из Меридора.

– О! – живо воскликнул Бюсси. – Из Меридора! Благодарю, мой милый Реми, благодарю!

– Значит, вы больше не считаете, что я допустил ошибку?

– Разве ты когда-нибудь можешь ошибиться? Где письмо?

– Оно потому и показалось мне особо важным, что посланец желает передать его вам в собственные руки, – И правильно. Он здесь?

– Да.

– Приведи его.

Реми отворил одну из дверей и сделал знак человеку, по виду конюху, войти.

– Вот господин де Бюсси, – сказал он, указывая на графа.

– Давай письмо. Я тот, кого ты искал, – сказал Бюсси.

И вручил посланцу полупистоль.

– О! Я вас хорошо знаю, – ответил конюх, протягивая ему письмо.

– Это она его тебе дала?

– Не она, он.

– Кто он? – с живостью спросил Бюсси, разглядывая почерк.

– Господин де Сен-Люк.

– А!

Бюсси слегка побледнел, потому что при слове «он» решил, что речь идет не о жене, а о муже, а господин де Монсоро имел это свойство – заставлять бледнеть Бюсси всякий раз, как Бюсси о нем вспоминал.

Молодой человек отвернулся, чтобы прочесть письмо и скрыть при чтении то волнение, которое боится выдать каждый, кто получает важное послание, если он не Цезарь Борджа, не Макиавелли, не Екатерина Медичи и не дьявол.

И бедняга Бюсси поступил правильно, потому что, едва он пробежал глазами известное нам письмо, как кровь прихлынула к его мозгу, прилила к глазам, словно разбушевавшееся море. Из бледного он сделался пурпурно-красным, постоял мгновение как оглушенный и, чувствуя, что вот-вот упадет, был вынужден опуститься в кресло возле окна.

– Ступай, – сказал Реми конюху, удивленному действием, которое оказало принесенное им письмо. И подтолкнул его в спину. Конюх поспешно скрылся. Он решил, что принес плохую весть, и испугался, как бы у него не отобрали назад полупистоль.

Реми подошел к графу и потряс его за руку.

– Смерть Христова! – воскликнул он. – Отвечайте мне немедленно, иначе, клянусь святым Эскулапом, я пущу вам кровь из всех четырех конечностей.

Бюсси встал. Он больше не был ни красным, ни оглушенным, он был мрачным.

– Погляди, – сказал он, – что сделал ради меня Сен-Люк.

И протянул Реми письмо. Реми жадно прочел его.

– Что ж, – заметил он, – мне кажется, все прекрасно и господин де Сен-Люк галантный человек. Да здравствуют умные люди, умеющие отправить душу в чистилище! Оттуда ей уже нет возврата!

– Невероятно! – пробормотал Бюсси.

– Конечно, невероятно, но это ничего не меняет. Наши дела теперь обстоят так: через девять месяцев у меня будет пациенткой некая графиня де Бюсси. Смерть Христова! Не беспокойтесь, я принимаю роды, как Амбруаз Паре.

– Да, – сказал Бюсси. – Она будет моей женой.

– Мне кажется, – отвечал Реми, – что для этого не так уж много придется сделать, ибо она уже была больше вашей женой, чем женой своего мужа.

– Монсоро мертв!

– Мертв! – повторил Одуэн. – Это написано пером.

– О! Мне кажется, что я сплю, Реми. Как! Я не увижу больше этого подобия привидения, всегда готового встать между мною и счастьем? Реми, мы заблуждаемся.

– Нет, мы ни чуточки не заблуждаемся. Перечтите письмо, смерть Христова! Упал на маки, видите, да так неловко, что тут же и умер. Я уже замечал, что падать на маки очень опасно, но до сих пор думал, что это опасно только для женщин.

– Но в таком случае, – сказал Бюсси, не слушая шуток Реми и следя лишь за одной мыслью, которая вертелась у него в мозгу, – Диане не следует оставаться в Меридоре. Я этого не хочу. Надо, чтобы она отправилась куда-нибудь в другое место, где она сможет все забыть.

– Я думаю, что для этого вполне подходит Париж, – сказал Одуэн. – В Париже забывают довольно быстро.

– Ты прав. Она снова поселится в своем домике на улице Турнель, и десять месяцев ее вдовьего траура мы проживем в тени, если только счастье может оставаться в тени, и брак будет для пас всего лишь завтрашним днем сегодняшних радостей.

– Это верно, – сказал Реми, – но, чтобы отправиться в Париж…

– Ну?

– Нам кое-что нужно.

– Что же?

– Нам нужен мир в Анжу.

– Верно, – сказал Бюсси, – верно. О! Бог мой! Сколько времени потеряно, и потеряно впустую!

– Это значит, что вы сядете на коня и помчитесь в Меридор.

– Нет, не я, ни в коем случае не я, а ты. Я обязательно должен остаться здесь, и к тому же мое присутствие там в подобную минуту было бы почти непристойным.

– А как я с ней увижусь? Войду в замок?

– Нет. Иди сначала к старой лесосеке, возможно, она будет гулять там: ждать меня. – А если там не увидишь, иди в замок.

– Что ей сказать?

– Что я почти обезумел.

И, пожав руку молодому лекарю, на которого опыт приучил его полагаться, как на самого себя, Бюсси поспешил вернуться на свое место за драпировками у потайного входа в альков принца.

В отсутствие Бюсси Екатерина попыталась отвоевать обратно ту территорию, которую потеряла благодаря его присутствию.

– Сын мой, – сказала она, – я считала, что никогда не бывает так, чтобы мать не сумела договориться со своим ребенком.

– Тем не менее, матушка, вы видите, что иногда это может случиться.

– Никогда, если она действительно хочет договориться.

– Вы желаете сказать, государыня, если они хотят договориться, – поправил герцог и, довольный этими гордыми словами, поискал глазами Бюсси, чтобы получить в награду одобряющий взгляд.

– Но я этого хочу, – воскликнула Екатерина, – вы слышите, Франсуа? Я этого хочу.

Тон ее голоса не соответствовал словам, ибо слова были повелительными, а топ почти умоляющим.

– Вы этого хотите? – переспросил герцог Анжуйский с улыбкой.

– Да, – сказала Екатерина, – я этого хочу и пойду на любые жертвы, чтобы достигнуть своей цели.

– А! – воскликнул Франсуа. – Черт возьми!

– Да, да, мое дорогое дитя, скажите, что вы требуете, чего вы желаете? Говорите! Приказывайте!