Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр - Страница 69

– Косвенные доказательства? – переспросила графиня, ни слова не понимавшая из того, о чем говорила де Беарн, однако слушавшая ее с самым серьезным видом.

– Да, графиня, косвенные доказательства.

– Косвенные доказательства принимаются судом во внимание, – заметил Жан.

– Вы знаете это наверное, господин виконт? – вскричала старуха.

– Да, – с важным видом отвечал виконт. – Ну что ж, с помощью косвенных доказательств я убедила бы суд, что долговое обязательство на двести тысяч ливров – а на сегодня эта сумма с учетом процентов составляет миллион – было погашено. Обязательство да тируется тысяча четырехсотым годом и было предъявлено к оплате Ги Гастону Четвертому, графу де Беарн, а к четыреста семнадцатому году вся сумма была полностью выплачена. Сохранилось написанное им собственноручно завещание, в котором говорится: «На смертном одре клянусь, что никому ничего не должен и готов предстать перед лицом Божиим…»

– Ну и что же? – спросила графиня.

– Как что? Вы понимаете, что если он никому ничего не должен, значит, он расплатился и с Салюсами. В противном случае он сказал бы: «Я остаюсь должен двести тысяч ливров» вместо «Я никому ничего не должен».

– Несомненно, он так бы и сказал, – согласился Жан.

– А у вас нет других доказательств?

– Кроме честного слова Гастона Четвертого – нет, графиня. Однако следует помнить, что его называли Гастоном Безупречным!

– А у ваших противников имеется на руках долговое обязательство?

– Да, именно это обстоятельство сбивает следствие. Ей следовало бы сказать, что это обстоятельство проясняет дело. Но у де Беарн был свой взгляд на вещи.

– Итак, сударыня, вы убеждены, что ничего не должны Салюсам? – спросил Жан.

– Да, господин виконт, – с жаром отвечала де Беарн, – я убеждена в своей правоте.

– Знаете, что я вам скажу, Жан, – убежденно заговорила Дю Барри, обратившись к своему брату, – это косвенное доказательство, о котором говорит графиня де Беарн, совершенно меняет дело.

– Да, да, – согласился Жан.

– И не в пользу моих противников, – подхватила старая сутяга. – Выражения, в которых составлено завещание Гастона Четвертого, вполне недвусмысленны: «Я никому ничего не должен».

– Это не только очевидно, но и вполне логично, – заметил Жан. – Он расплатился со всеми долгами, следовательно, никому ничего не должен.

– Итак, он никому ничего не должен, – повторила Дю Барри.

– Ах, почему мой судья – не вы! – вскричала старая графиня.

– В былые времена в подобных случаях не стали бы прибегать к помощи трибуналов, а Божий суд мгновенно разрешил бы это дело. Для меня, например, правота графини де Беарн настолько очевидна, что в случае, если бы суд захотел узнать мое мнение, клянусь, я встал бы на вашу сторону, – Благодарю вас!

– Я поступил бы так же, как мой предок, Дю Барри-Моор, имевший честь принять сторону королевской семьи – Стюартов, когда она боролась против юной и очаровательной Эдит де Скарборо. Дю Барри взял своего противника за горло и вырвал у него признание в том, что тот солгал. К несчастью, – продолжал виконт со вздохом сожаления, – сейчас другое время: отстаивая свои права, дворянин вынужден обращаться за помощью к крючкотворам, неспособным понять такие ясные слова: «Я никому ничего не должен».

– Послушайте, брат! Эти слова были написаны триста лет тому назад, – перебила его сестра, – необходимо принять во внимание то, что суд называет, если не ошибаюсь, сроком давности.

– Это не имеет значения, – возразил Жан, – я убежден, что если бы его величество слышал доводы графини де Беарн, которые она нам только что привела…

– Мне удалось бы его убедить, не так ли? Я в этом совершенно уверена!

– Я тоже.

– Да, но что предпринять, чтобы он меня выслушал?

– Для этого достаточно было бы, чтобы вы как-нибудь заехали ко мне в Люсьенн – его величество довольно часто оказывает мне честь своими посещениями…

– Вы правы, дорогая графиня, но ведь это дело случая.

– Виконт! – с очаровательной улыбкой заметила его сестра. – Вы ведь знаете, что я верю в случай. И у меня нет оснований в этом раскаиваться.

– Однако по воле случая может статься, что и неделю, и две, и три ваше сиятельство не увидит его величества.

– Да, вы правы.

– Вот видите! А дело графини де Беарн слушается в понедельник или во вторник.

– Во вторник.

– А сегодня пятница.

– Ну, в таком случае, – с притворным отчаянием воскликнула Дю Барри, – не стоит на это рассчитывать.

– Что же делать? – проговорил виконт; казалось, он глубоко задумался. – Ах, черт побери!

– Может, мне попросить аудиенции в Версале? – робко спросила де Беарн.

– Вы ее не получите.

– Даже с вашей помощью, графиня?

– Моя помощь здесь ни при чем. Его величество терпеть не может заниматься делами; кроме того, сейчас он всецело поглощен одним.

– Вероятно, вы имеете в виду парламентский заговор? – спросила де Беарн.

– Нет, король озабочен моим представлением ко двору.

– Ах, да!.. – проговорила старая сутяга.

– Вы, должно быть, слышали, что несмотря на сопротивление господина де Шуазеля, вопреки интригам господина де Праслена и госпожи де Граммон, король решил, что я должна быть представлена.

– Нет, графиня, я об этом не слыхала, – отвечала старуха.

– Да, это дело уже решенное, – подтвердил Жан.

– А когда состоится ваше представление?

– В самое ближайшее время, – сказала графиня.

– Видите ли, король хочет, чтобы представление состоялось до прибытия ее высочества, – прибавил Жан, – чтобы моя сестра могла принять участие в празднованиях в Компьене.

– А, теперь я понимаю! Так ваше сиятельство рассчитывает на то, что будете представлены? – робко спросила старая графиня.

– О, Господи, ну разумеется! Баронесса д'Алони.. Вы знакомы с баронессой д'Алони?

– Нет, увы, теперь я уж никого не знаю я лет двадцать не была при дворе.

– Ах, вот что!.. Баронесса д'Алони будет поручительницей. За это король осыпает милостями дорогую баронессу: ее супруг получил звание камергера, сын переведен в гвардию и в ближайшее время станет лейтенантом, поместье стало графством, городские акции обменены на боны королевской казны, а в день представления она получит двадцать тысяч экю наличными. Вот почему она тоже нас торопит.

– Ах, теперь мне все понятно! – заметила де Беарн с любезной улыбкой.

– Я было подумал… – заговорил Жан.

– О чем? – спросила Дю Барри.

– Какая досада! – подскочив в кресле, продолжал он. – Как жаль, что я не встретил графиню де Беарн у нашего кузена вице-канцлера хотя бы на неделю раньше!

– Почему?

– Да потому, что в то время мы еще не были связаны словом с баронессой д'Алони.

– Дорогой мой! – заметила графиня Дю Барри. – Вы говорите загадками, я вас не понимаю.

– Не понимаете?

– Нет.

– Могу поспорить, что графиня де Беарн меня понимает.

– Простите, но…

– Еще неделю назад у вас, графиня, не было поручительницы, не так ли?

– Вы правы.

– Так вот, графиня де Беарн… Может быть, мне не следует продолжать?

– Отчего же нет? Говорите!

– Графиня де Беарн могла бы стать вашей поручительницей, и милости, которыми король осыпает госпожу д'Алони, достались бы графине де Беарн.

Старуха вытаращила глаза.

– Увы… – пролепетала она.

– Ах, если бы вы только знали, – продолжал Жан, – как король был бы вам признателен за эту услугу! И вам не пришлось бы ни о чем его просить – он сам предупреждал бы ваши желания. Как только ему сообщили, что баронесса д'Алони вызвалась быть поручительницей Жанны, он воскликнул: «В добрый час! Я устал от всех этих мерзавок, которые, кажется, важничают больше, чем я сам. Расскажите мне об этой даме, графиня: нет ли у нее каких-нибудь тяжб, недоимок, долгов?..»

Старая графиня потеряла дар речи.

– «Правда, меня огорчает одно обстоятельство…» – прибавил король.

– Какое?