Две Дианы - Дюма Александр - Страница 60

– Но все-таки вернется, – сказал Монморанси, – и в один прекрасный день пожелает узнать: а что же сталось с его верным Мартен-Герром?

– Увы, ваша светлость, – понурился Арно, – ему скажут, что бедняга Мартен-Герр вместе с выкупом был схвачен на пути испанцами и они, по всей вероятности, обчистили его, выпотрошили и, чтобы обеспечить его молчание, повесили недалеко от нуайонских ворот.

– Как! Тебя повесят?

– Меня уже повесили, монсеньор, – вот до чего дошло мое усердие! Возможно, что сведения о том, в какой именно день меня повесили, будут противоречивыми. Но кто поверит этим грабителям, которым выгодно скрыть истину? Итак, монсеньор, – весело и решительно продолжал наглец, – учтите, что я принял все меры предосторожности и что с таким бывалым человеком, как я, ваша светлость никогда не попадет впросак. Я повторяю: в этой бумаге вы подтвердите сущую истину! Я вам и в самом деле служил немалый срок, многие ваши люди могут это засвидетельствовать… и вы мне пожаловали десять тысяч экю… – так закончил Арно свою великолепную речь. – Угодно ли вам взять эту бумагу?

Коннетабль не удержался от улыбки.

– Ладно, плут, но в конце…

Арно дю Тиль его перебил:

– Монсеньор, вас удерживает только формальность, но разве для высоких умов формальность что-нибудь значит? Подписывайте без церемонии! – И он положил на стол перед Монморанси бумагу, на которой не хватало только подписи и печати.

– Но все-таки, как же имя того, кто держит Диану де Кастро в плену? В каком же городе?

– Имя за имя, монсеньор. Поставьте свою подпись внизу – и узнаете остальное.

– Идет, – согласился Монморанси и изобразил на бумаге размашистую каракулю, которая заменяла ему подпись.

– А печать, монсеньор?

– Вот она. Теперь доволен?

– Как если бы получил от вас десять тысяч экю.

– Ладно. Где же Диана?

– Она в Кале, во власти лорда Уэнтуорса, – сказал Арно, протягивая руку за пергаментом.

– Погоди, – сказал Монморанси, – а где виконт д’Эксмес?

– В Кале, во власти лорда Уэнтуорса.

– Значит, они встречаются?

– Ничуть, ваша светлость. Он живет у городского оружейника, а она – в губернаторском особняке. Виконт д’Эксмес не имеет ни малейшего понятия – могу в том поклясться, – что его любезная так близко от него!

– Я спешу в Лувр, – сказал коннетабль, вручая ему документ.

– А я – в Артиг, – ликующе вскричал Арно. – Желаю успеха, монсеньор, постарайтесь быть коннетаблем уже не на шутку.

– И тебе успеха, плут! Постарайся, чтоб тебя не повесили всерьез!

И они разошлись, каждый в свою сторону.

IV. Ружья Пьера Пекуа, веревки Жана Пекуа и слезы Бабетты Пекуа

Прошел уже месяц, а в Кале ничего не переменилось. Пьер Пекуа все так же изготовлял ружья; Жан Пекуа вернулся к ткацкому ремеслу и от нечего делать плел веревки какой-то невероятной длины; Бабетта Пекуа проливала слезы. Что же касается Габриэля, то он переживал как раз те стадии, о которых говорил Арно дю Тиль коннетаблю. Первые пятнадцать дней он действительно ждал терпеливо, но потом начал терять терпение. Его визиты к лорду Уэнтуорсу стали редки и крайне коротки. Некогда дружеские отношения резко охладились с того дня, когда Габриэль невзначай вторгся в так называемые личные дела губернатора. Между тем сам губернатор становился день ото дня все угрюмее. И беспокоило его вовсе не то, что после отъезда Арно дю Тиля к нему приезжали один за другим целых три посланца от короля Франции. Все трое (первый – учтиво, второй – с колкими намеками, третий – с угрозами) требовали одного и того же: освобождения герцогини де Кастро, заранее соглашаясь на тот выкуп, который назначит губернатор Кале. И всем троим он давал один и тот же ответ: он намерен держать герцогиню как заложницу на случай какого-нибудь особо важного обмена; если же будет установлен мир, он вернет ее королю без всякого выкупа. Он твердо придерживался своих прав и за крепкими стенами Кале пренебрегал гневом Генриха II. И все-таки не эта забота тяготила его. Нет, больше всего удручало его возраставшее оскорбительное безразличие прекрасной пленницы. Ни его покорность, ни предупредительность не могли смягчить ее презрения и высокомерия. А если он осмеливался заикнуться о своей любви, то в ответ встречал лишь скорбный, презрительный взгляд, который уязвлял его в самое сердце. Он не дерзнул сказать ей ни о том письме, с которым она обратилась к Габриэлю, ни о тех попытках, которые предпринимал король для ее освобождения. Не дерзнул потому, что слишком боялся услышать горький упрек из этих прекрасных и жестоких уст.

Но Диана, не встречая больше своей камеристки, которой она доверила письмо, поняла наконец, что и эта отчаянная возможность ускользнула от нее. Однако она не теряла мужества: она ждала и молилась. Она надеялась на бога, и в крайнем случае – на смерть.

В последний день октября – крайний срок, который Габриэль назначил себе самому, – он решил обратиться к лорду Уэнтуорсу с просьбой отправить в Париж другого посланца.

Около двух часов он вышел из дома Пекуа и направился прямо к особняку губернатора.

Лорд Уэнтуорс был как раз в это время занят и попросил Габриэля немного подождать. Зал, в котором находился Габриэль, выходил во внутренний двор. Габриэль подошел к окну, взглянул во двор и машинально провел пальцем по оконному стеклу. И вдруг его палец наткнулся на какие-то шероховатости на стекле. Видимо, кто-то нацарапал бриллиантом из кольца несколько букв. Габриэль внимательно пригляделся к ним и явственно разобрал написанные слова: Диана де Кастро.

Вот она, подпись, которой не хватало на том таинственном письме, что он получил в прошлом месяце!.. Будто облако затянуло глаза Габриэлю. Чтобы не упасть, он прислонился к стене. Значит, тайное предчувствие не обмануло его. Диана, его невеста или его сестра, находится во власти бесчестного Уэнтуорса! Значит, именно этому чистому и нежному созданию он твердит о своей страсти!

В этот момент вошел лорд Уэнтуорс.

Как и в тот раз, Габриэль, не говоря ни слова, подвел его к окну и указал на уличающую подпись.

Губернатор сперва побледнел, но мгновенно овладел собой и спросил со всем присущим ему самообладанием:

– И что же?

– Не это ли имя вашей безумной родственницы, той самой, которую вам приходится здесь охранять? – задал вопрос Габриэль.

– Вполне возможно. А что дальше? – спросил высокомерно лорд Уэнтуорс.

– Если это так, милорд, то эта ваша дальняя родственница мне несколько знакома. Я неоднократно встречал ее в Лувре. Я предан ей, как всякий французский дворянин французской принцессе крови.

– И что еще? – повторил лорд Уэнтуорс.

– А то, что я требую у вас отчета о вашем поведении и вашем отношении к пленнице столь высокого ранга.

– А если, сударь, я вам откажу так же, как уже отказал королю Франции?

– Королю Франции? – удивился Габриэль.

– Совершенно правильно, сударь, – все так же хладнокровно ответил Уэнтуорс. – Подобает ли англичанину давать отчет чужеземному властителю, особенно тогда, когда его страна в состоянии войны с этим властителем? Тогда, господин д’Эксмес, не отказать ли мне заодно и вам?

– Я вас заставлю мне дать ответ! – воскликнул Габриэль.

– И вы, без сомнения, надеетесь поразить меня той шпагой, которую вы сохранили благодаря моей любезности и которую я могу хоть сейчас потребовать у вас обратно?

– О, милорд, – с бешенством выкрикнул Габриэль, – вы мне заплатите за это!

– Пусть так, сударь. Я не откажусь от своего долга, но не раньше, чем вы уплатите свой.

– Черт возьми, я бессилен! – в отчаянии воскликнул Габриэль, сжимая кулаки. – Бессилен в тот миг, когда мне нужна сила Геркулеса!

– Н-да, вам, должно быть, и в самом деле досадно, что ваши руки скованы совестью и обычаем, но сознайтесь, для вас, военнопленного и данника, неплохо было бы получить свободу и избавиться от выкупа, перерезав горло своему противнику и кредитору.