Две Дианы - Дюма Александр - Страница 22

– Говорите же, я буду повторять за вами эту вашу клятву.

И действительно, Диана повторила за Габриэлем:

«Вечным спасением своим в настоящей и в грядущей жизни клянусь никому в мире не открывать тайны, которую вы мне сообщите, никогда ею не пользоваться вам во вред и во всем поступать так, словно она оставалась и навсегда останется мне неизвестной».

– Так, герцогиня, – сказал Габриэль, – благодарствуйте за первое доказательство снисхождения. Теперь вам все объяснят два слова: имя мое – Габриэль де Монтгомери, и Жак де Монтгомери – мой отец.

– Ваш отец! – воскликнула пораженная Диана.

– Таким образом, – продолжал Габриэль, – если Диана де Кастро – дочь графа, то та, кого я люблю, – моя сестра.

– А, понимаю… – протянула, несколько опомнившись, Диана де Пуатье. «Вот что спасает коннетабля», – подумала она.

– А теперь, сударыня, – твердо заявил побледневший Габриэль, – окажите мне милость, поклянитесь на этом распятии, что герцогиня де Кастро – дочь короля Генриха Второго! Вы молчите? Почему вы молчите, герцогиня?

– Потому что не могу поклясться в этом.

– О боже мой! Диана – дочь моего отца? – пошатнувшись, спросил Габриэль.

– Этого я не говорю. И никогда не скажу! – воскликнула госпожа де Валантинуа. – Диана де Кастро, конечно же, дочь короля.

– Правда? О, герцогиня, как вы добры! Но простите, быть может, слова эти подсказаны вам вашими личными интересами?.. Поклянитесь же, сударыня, поклянитесь. Во имя дочери вашей принесите клятву и в этом!

– Не принесу! – отрезала герцогиня. – С какой стати мне клясться?

– Но ведь вы только что принесли подобную же клятву лишь для удовлетворения собственного любопытства, а теперь, когда дело касается человеческой жизни, когда вы можете несколькими словами спасти от гибели двух людей, вы спрашиваете: «С какой стати мне клясться?»

– Сударь, вы слышали: я не поклянусь, – холодно и решительно повторила Диана.

– А если я все же женюсь на госпоже де Кастро, сударыня, и если она мне сестра, вы думаете, что грех не падет на вашу голову?

– Не на мою, – ответила Диана, – потому что я ни в чем не поклялась.

– Это ужасно, ужасно! – воскликнул Габриэль. – Но не забудьте, что я могу повсюду рассказывать о вашей связи с графом де Монтгомери, о вашей измене королю…

– У вас нет никаких доказательств, – едко усмехнулась Диана. – Вам просто не поверят. Заметьте к тому же, что я могу преподнести государю дело так, будто вы посмели объясниться мне в дерзновенной любви, угрожая оклеветать меня, если я вам не уступлю. Тогда вы не избежите гибели, господин Монтгомери. Но простите, – прибавила она, вставая, – я вынуждена с вами расстаться, сударь. Я очень интересно провела с вами время, право же, очень, и ваша история принадлежит к числу самых необыкновенных.

Она позвонила.

– О, как это подло! – вскричал Габриэль, потрясая сжатыми кулаками. – Ах, отчего вы женщина? И отчего я дворянин? Но берегитесь, герцогиня! Вы не безнаказанно надругались над моим сердцем и над моею жизнью… Вы еще ответите мне, ибо, повторяю, вы совершаете подлость.

– Вы находите? – сказала Диана, сопровождая эти слова свойственным ей одной сухим, издевательским смешком.

В этот миг паж, явившийся на зов, приподнял портьеру. Она иронически кивнула Габриэлю и вышла из комнаты.

«Коннетаблю решительно везет», – подумала она.

Габриэль вышел вслед за Дианой, ничего не видя от ярости и обиды.

XV. Екатерина Медичи

Но Габриэль был человеком сильным и мужественным, с решительным и твердым характером. Ошеломленный в первую минуту, он подавил в себе приступ отчаяния, поднял голову и велел доложить о себе королеве. Ведь могли же дойти какие-нибудь слухи до Екатерины Медичи об этой безвестной трагедии соперничества ее мужа с графом Монтгомери. Как знать, не играла ли она в ней и сама какую-либо роль? В ту пору ей было лет двадцать. Молодая женщина, красивая и покинутая, должна была наверняка зорко и неотступно следить за всеми происками и ошибками своей соперницы. Габриэль рассчитывал, что ее воспоминания смогут осветить ему ту темную дорогу, по которой он брел пока еще ощупью.

Екатерина приняла виконта д’Эксмеса с той подчеркнутой благосклонностью, которую выказывала ему всякий раз, когда к этому представлялся случай.

– Это вы, прекрасный победитель? – улыбнулась она. – Какой счастливой случайности обязана я вашим милым посещением? Вы редко наведываетесь к нам, господин д’Эксмес, и впервые, кажется, попросили у меня аудиенции. Между тем вы всегда для меня желанный гость, так и запомните.

– Государыня, – ответил Габриэль, – я не знаю, как вас благодарить, и знайте, что моя преданность…

– Оставим в стороне вашу преданность, – перебила его королева, – и перейдем к цели вашего прихода. Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезна?

– Да, ваше величество, мне кажется, что можете.

– Тем лучше, господин д’Эксмес. – И Екатерина поощрительно улыбнулась. – Если в моей власти то, о чем вы собираетесь меня просить, заранее обещаю исполнить вашу просьбу. Это, быть может, несколько неосторожное обещание, но вы, конечно, им не злоупотребите.

– Боже меня упаси от такого намерения, государыня!

– Итак, я слушаю вас, – вздохнула королева.

– Я дерзнул явиться к вам, ваше величество, только для выяснения одного обстоятельства, в котором для меня заключается все. Простите ли вы меня, если я коснусь воспоминаний, весьма неприятных для вашего величества? Я говорю о событии, относящемся к тысяча пятьсот тридцать девятому году.

– О, в ту пору я была очень, очень молода, – сказала королева.

– Но были уже несомненно красавицей, достойной любви, – заметил Габриэль.

– Иной раз мне приходилось это слышать, – ответила королева, приятно взволнованная оборотом, который принимала беседа.

– И тем не менее, – продолжал Габриэль, – другая женщина уже осмеливалась захватить права, данные вам богом, происхождением и красотой. И женщина эта не удовлетворилась тем, что ваш супруг отвратил от вас свое сердце. Она изменила ему, полюбив графа Монтгомери. Впрочем, в своем справедливом презрении вы, быть может, не сохранили об этом никаких воспоминаний?

– Нет, у меня еще свежи в памяти, – ответила королева, – и этот случай, и все уловки той, о ком вы говорите. Да, она полюбила графа Монтгомери. Затем, увидев, что страсть ее обнаружена, она трусливо заявила, что ломала комедию, дабы испытать сердце дофина, а когда Монтгомери исчез – и, быть может, по ее приказу, – она его не оплакивала и на следующий же день появилась на балу веселая, кокетливая. Да, никогда я не забуду первых интриг, которыми эта женщина подкапывалась под власть молодой королевы; из-за них я дни и ночи проводила в слезах. Но позже во мне проснулась гордость. Своим достойным поведением я заставила всех уважать во мне супругу, мать и королеву. Я подарила семерых детей королю и Франции. Теперь же я сохранила к мужу только спокойную любовь, как к другу и к отцу моих детей. Я достаточно жила для общего блага. Разве нельзя мне пожить немного и для себя? И если бы я заметила чье-то юное и пылкое влечение ко мне, разве было бы преступлением отвергнуть его, Габриэль?

Взгляды Екатерины дополняли ее слова. Но мысли Габриэля витали далеко. Он уже не слушал королеву, а думал о чем-то своем. Задумчивость эту Екатерина объяснила себе по-своему. Но вскоре Габриэль нарушил молчание:

– Разрешите вас просить, государыня, еще об одном разъяснении, чрезвычайно важном для меня. Вы ведь добры ко мне! Направляясь к вам, я недаром предчувствовал, что уйду отсюда удовлетворенным. Довершите же ваше благодеяние. Раз вам хорошо знакома эта мрачная история с графом Монтгомери, то не знаете ли вы, чья дочь герцогиня де Кастро, родившаяся через несколько месяцев после исчезновения графа? Злые языки называют отцом Дианы господина Монтгомери.

Несколько мгновений Екатерина Медичи молча глядела на Габриэля, как бы желая проникнуть в скрытый смысл этих слов. Наконец, решив, что разгадала загадку, она улыбнулась: