Двадцать лет спустя - Дюма Александр - Страница 77

— Ах, — сказал принц, подавая крестьянину свой кошелек, — вот тебе за Рокруа. Что же, нужна тебе лошадь или ты предпочитаешь идти пешком?

— Пешком, монсеньер, пешком; я все время служил в пехоте. Кроме того, я намерен вести ваше высочество по таким дорогам, где вам самим придется спешиться.

— Хорошо, едем, — сказал принц, — не будем терять времени.

Крестьянин побежал вперед и в ста шагах от деревни свернул на узенькую дорожку, терявшуюся в глубине красивой долины. Около полумили продвигались они под прикрытием деревьев. Выстрелы раздавались так близко, что казалось, каждую секунду мимо может просвистать ядро. Наконец им попалась тропинка, уводившая в сторону от дороги и извивавшаяся по склону горы. Проводник направился по этой тропинке, пригласив принца следовать за ним. Тот сошел с коня, приказал спешиться одному из адъютантов и Раулю, а остальным ждать его, держась настороже, и начал взбираться по тропинке.

Минут через десять они достигли развалин старого замка на вершине холма, откуда открывался широкий вид на окрестности. Всего в четверти мили от них виден был Ланс, защищающийся из последних сил, а перед ним вся неприятельская армия.

Принц одним взглядом окинул всю местность от Ланса до Вими. В одно мгновение в голове его созрел весь план сражения, которое должно было на следующий день вторично спасти Францию от нашествия. Он вынул карандаш, вырвал из записной книжки листок и написал на нем:

Затем, обратившись к Раулю, сказал:

— Сударь, скачите во весь опор к господину де Граммону и передайте ему эту записку.

Рауль поклонился, взял записку, быстро спустился с горы, вскочил на лошадь и помчался галопом.

Четверть часа спустя он явился к маршалу.

Часть войска уже прибыла, другую часть ожидали с минуты на минуту.

Маршал де Граммон принял командование над всей наличной пехотой и кавалерией и направился по дороге к Вандену, оставив герцога де Шатильона дожидаться остальной армии.

Вся артиллерия была уже в сборе и выступила тотчас же.

Было семь часов вечера, когда маршал явился в назначенный пункт, где принц уже ожидал его. Как и предвидел Конде, Ланс был занят неприятелем почти немедленно вслед за отъездом Рауля.

Прекращение канонады возвестило об этом событии.

Стали дожидаться ночи. В сгущающейся темноте все прибывали затребованные принцем войска. Был отдан приказ не бить в барабаны и не трубить в трубы.

В девять часов совсем стемнело, но слабый сумеречный свет еще озарял равнину. Принц стал во главе колонны, и она безмолвно двинулась в путь.

Пройдя деревню Оней, войска увидели Ланс. Несколько домов были объяты пламенем, и до солдат доносился глухой шум, возвещавший об агонии города, взятого приступом.

Принц назначил каждому его место. Маршал де Граммон должен был командовать левым флангом, опираясь на Мерикур; герцог де Шатильон находился в центре, а сам принц занимал правое крыло, впереди деревни Оней. Во время битвы диспозиция войск должна была остаться той же. Каждый, проснувшись на следующее утро, будет уже там, где ему надлежало действовать.

Передвижение войск произошло в глубоком молчании и с замечательной точностью. В десять часов все были уже на местах, а в половине одиннадцатого принц объехал позиции и отдал приказы на следующий день.

Помимо других распоряжений, особое внимание начальства было обращено на три приказа, за точным соблюдением которых оно должно было весьма строго следить.

Первое — чтобы отдельные отряды сообразовались друг с другом и чтобы кавалерия и пехота шли в одну линию, сохраняя между собой первоначальные расстояния.

Второе — чтобы в атаку шли не иначе как шагом.

И третье — ждать, чтобы неприятель первый начал стрельбу.

Графа де Гиша принц предоставил в распоряжение его отца, оставив Бражелона при себе, но молодые люди попросили разрешения провести эту ночь вместе, на что принц охотно дал свое согласие.

Для них была поставлена палатка около палатки маршала. Хотя они провели утомительный день, ни тому, ни другому не хотелось спать.

Канун битвы — важный и торжественный момент даже для старых солдат, а тем более для молодых людей, которым предстояло впервые увидеть это грозное зрелище.

Накануне битвы думается о тысяче вещей, которые до того были забыты, а теперь приходят на память. Накануне битвы люди, до тех пор равнодушные, становятся друзьями, а друзья — почти братьями.

Естественно, что если в душе таится более нежное чувство, оно в такой момент достигает наибольшей силы.

Можно было предположить, что каждый из молодых людей переживал подобные чувства, потому что через минуту они уже сидели в разных углах палатки и писали что-то, положив бумагу себе на колени. Послания были длинные, и все четыре страницы, одна за другой, покрывались мелким убористым почерком.

Когда письма были наконец написаны, каждое было вложено в два конверта, так что узнать имя особы, которой адресовалось письмо, можно было только разорвав первый конверт. Затем с улыбкой они обменялись письмами.

— На случай, если со мной произойдет беда, — сказал Бражелон, передавая свое письмо другу.

— На случай, если я буду убит, — сказал де Гиш.

— Будьте покойны, — в один голос ответили оба.

Затем они обнялись по-братски, завернулись в свои плащи и заснули тем безмятежным молодым сном, каким спят птицы, дети и цветы.

Глава 38. ОБЕД НА СТАРЫЙ ЛАД

Второе свидание бывших мушкетеров было не столь торжественным и грозным, как первое. Атос, со свойственной ему мудростью, решил, что лучше и скорее всего они сойдутся за столом; в то время как его друзья, зная его благопристойность и трезвость, не решались и заикнуться об одной из тех веселых пирушек, какие они некогда устраивали в «Еловой шишке» или у «Еретика», он первый предложил собраться за накрытым столом и повеселиться с непринужденностью, некогда поддерживавшей в них доброе согласие и единодушие, за которое их справедливо называли «неразлучными друзьями».

Предложение это всем понравилось, в особенности д'Артаньяну, которому очень хотелось воскресить веселые дни молодости с их кутежами и дружными беседами. Его тонкий живой ум давно не находил себе удовлетворения, питаясь, по его выражению, лишь низкосортной пищей. Портос, готовившийся стать бароном, был рад случаю поучиться у Атоса и Арамиса хорошему тону и светским манерам. Арамис не прочь был узнать у д'Артаньяна и Портоса новости Пале-Рояля и вновь расположить к себе, на всякий случай, преданных друзей, не раз, бывало, выручавших его своими непобедимыми и верными шпагами в стычках с врагами.

Только Атос ничего не ждал от других, а повиновался лишь чувству чистой дружбы и голосу своего простого и великого сердца.

Условились, что каждый укажет свой точный адрес и по зову одного из них все соберутся в знаменитом своей кухней трактире «Отшельник» на Монетной улице. Первая встреча была назначена на ближайшую среду, на восемь часов вечера.

В этот день четверо друзей явились с замечательной точностью в назначенное время, хотя подошли с разных сторон. Портос пробовал новую лошадь; д'Артаньян сменился с дежурства в Лувре; Арамис приехал после визита к одной из своих духовных дочерей в этом квартале; Атосу же, поселившемуся на улице Генего, было до трактира рукой подать. И все, к общему изумлению, встретились у дверей «Отшельника». Атос появился от Нового моста, Портос — с улицы Руль, д'Артаньян — с улицы Фосе-Сен-Жермен-л'Оксеруа, наконец Арамис — с улицы Бетизи.

Первые приветствия, которыми обменялись старые друзья, были несколько натянутыми — именно потому, быть может, что каждый старался вложить в свои слова побольше чувства. Пирушка началась довольно вяло. Видно было, что д'Артаньян принуждает себя смеяться, Атос — пить, Арамис — рассказывать, а Портос — молчать. Атос первый заметил общую неловкость и приказал, в качестве верного средства, подать четыре бутылки шампанского.