Двадцать лет спустя - Дюма Александр - Страница 27

— А ему чего хочется? Быть епископом?

— Представьте себе, — ответил д'Артаньян, не желавший разочаровывать Портоса, — что Арамис стал монахом и иезуитом и живет как медведь; он отрекся от всего земного и помышляет только о спасении души. Мои предложения не могли поколебать его.

— Тем хуже! — сказал Портос. — Он был человек с головой. А Атос?

— Я еще не видался с ним, но поеду к нему от вас. Не знаете ли, где его искать?

— Близ Блуа, в маленьком именьице, которое он унаследовал от какого-то родственника.

— А как оно называется?

— Бражелон. Представьте себе, друг мой, Атос, который и так родовит, как император, вдруг еще наследует землю, дающую право на графский титул! Ну на что ему эти графства? Графство де Ла Фер, графство де Бражелон!

— Тем более что у него нет детей, — сказал д'Артаньян.

— Гм, я слыхал, что он усыновил одного молодого человека, который очень похож на него лицом.

— Атос, наш Атос, который был добродетелен, как Сципион! Вы с ним виделись?

— Нет.

— Ну, так я завтра же повидаюсь с ним и расскажу о вас. Боюсь только, — но это между нами, — что из-за своей несчастной слабости к вину он состарился и опустился.

— Да, правда, он много пил.

— К тому же он старше нас всех, — заметил д'Артаньян.

— Всего несколькими годами; важная осанка очень его старила.

— Да, это верно. Итак, если Атос будет с нами — великолепно; ну, а если не будет, мы и без него обойдемся. Мы и вдвоем стоим целой дюжины.

— Да, — сказал Портос, улыбаясь при воспоминании о своих былых подвигах, — но вчетвером мы стоили бы тридцати шести; тем более что дело будет не из легких, судя по вашим словам.

— Не легкое для новичка, но не для нас.

— А сколько оно продлится?

— Пожалуй, хватит года на три, на четыре, черт возьми!

— Драться будем много?

— Надеюсь.

— Тем лучше в конце концов, тем лучше! — восклицал Портос. — Вы представить себе не можете, как мне с той поры, что я сижу здесь, хочется размять кости! Иной раз, в воскресенье, после церкви, я скачу на коне по полям и лугам моих соседей в чаянии какой-нибудь доброй стычки, так как чувствую, что она мне необходима; но ничего не случается, мой милый.

То ли меня уважают, то ли боятся, что более вероятно. Мне позволяют вытаптывать с собаками поля люцерны, позволяют над всеми издеваться, и я возвращаюсь, скучая еще больше, вот и все. Скажите мне, по крайней мере, теперь в Париже уже не так преследуют за поединки?

— Ну, мой милый, тут все обстоит прекрасно. Нет никаких эдиктов, ни кардинальской гвардии, ни Жюссака и ему подобных сыщиков, ничего. Под любым фонарем, в трактире, где угодно: «Вы фрондер?» — вынимаешь шпагу, и готово. Гиз убил Колиньи посреди Королевской площади, и ничего — сошло.

— Вот это славно! — сказал Портос.

— А затем, в скором времени, — продолжал д'Артаньян, — у нас будут битвы по всем правилам, с пушками, с пожарами, — все что душе угодно.

— Тогда я согласен.

— Даете мне слово?

— Да, решено! Я буду колотить за Мазарини направо и налево. Но…

— Что «но»?

— Пусть он сделает меня бароном.

— Э, черт возьми! Да это уж решено заранее. Я вам сказал и повторяю, что ручаюсь за ваше баронство.

Получив это обещание, Портос, который никогда не сомневался в слове своего друга, повернул с ним обратно в замок.

Глава 14. ПОКАЗЫВАЮЩАЯ, ЧТО ЕСЛИ ПОРТОС БЫЛ НЕДОВОЛЕН СВОЕЙ УЧАСТЬЮ, ТО МУШКЕТОН БЫЛ СОВЕРШЕННО УДОВЛЕТВОРЕН СВОЕЮ

На обратном пути к замку Портос был погружен в мечты о своем будущем баронстве, а д'Артаньян размышлял о жалкой природе человека, всегда недовольного тем, что у него есть, и постоянно стремящегося к тому, чего у него нет. Д'Артаньян, будь он на месте Портоса, счел бы себя счастливейшим человеком на свете. А чего недоставало для счастья Портосу? Пяти букв, которые он имел бы право писать впереди всех своих имен и фамилий, да еще коронки, нарисованной на дверцах кареты.

«Видно, суждено мне, — подумал д'Артаньян, — всю жизнь глядеть направо и налево и так и не увидеть ни разу вполне счастливого лица».

Но не успел он сделать этот философский вывод, как судьба словно захотела опровергнуть его. Едва расставшись с Портосом, ушедшим отдать кой-какие приказания своему повару, д'Артаньян заметил, что к нему приближается Мушкетон. Лицо доброго малого, если не считать легкого волнения, которое, подобно летнему облачку, не столько омрачало его, сколько чуть-чуть затуманивало, казалось лицом вполне счастливого человека.

«Вот то, чего я искал, — подумал д'Артаньян. — Но, увы, бедняга не знает, зачем я приехал».

Мушкетон остановился на приличном расстоянии. Д'Артаньян сел на скамью и знаком подозвал его к себе.

— Сударь, — сказал Мушкетон, воспользовавшись позволением, — я хочу вас попросить об одной милости.

— Говори, мой друг, — сказал д'Артаньян.

— Я не смею, я боюсь, как бы вы не подумали, что благоденствие испортило меня.

— Значит, ты счастлив, мой друг? — спросил д'Артаньян.

— Так счастлив, как только возможно, и все же в ваших силах сделать меня еще счастливее.

— Что ж! Говори. Если дело зависит только от меня, то считай, что оно уже сделано.

— О, сударь, оно зависит только от вас!

— Я жду.

— Сударь, милость, о которой я вас прошу, заключается в том, чтоб вы называли меня не Мушкетоном, а Мустоном. С тех пор как я имею честь состоять управляющим его милости, я ношу это имя, как более достойное и внушающее почтение моим подчиненным. Вы сами знаете, сударь, как необходима субординация для челяди.

Д'Артаньян улыбнулся: Портос удлинял свою фамилию, Мушкетон укорачивал свою.

— Так как же, сударь? — спросил, трепеща, Мушкетон.

— Ну, конечно, мой милый Мустон, конечно, — ответил Д'Артаньян. Будь покоен, я не забуду твоей просьбы и, если тебе угодно, даже не буду впредь говорить тебе «ты».

— О! — воскликнул, покраснев от радости, Мушкетон. — Если вы окажете мне такую честь, сударь, я буду вам признателен всю жизнь. Но, может быть, я прошу уж слишком многого?

«Увы, — подумал Д'Артаньян. — Это совсем мало по сравнению с теми неожиданными напастями, которые я навлеку на беднягу, встретившего меня так сердечно!»

— А вы долго пробудете у нас, сударь? — спросил Мушкетон.

Лицо его, обретя прежнюю безмятежность, расцвело опять, как пион.

— Я уезжаю завтра, мой друг, — ответил Д'Артаньян.

— Ах, сударь, неужели вы приехали только для того, чтобы огорчить нас?

— Боюсь, что так, — произнес Д'Артаньян совсем тихо, и отступавший с низкими поклонами Мушкетон его не расслышал.

Раскаяние терзало д'Артаньяна, несмотря на то что сердце его изрядно очерствело.

Он не сожалел о том, что увлек Портоса на путь, опасный для его жизни и благополучия, ибо Портос охотно рискнул бы всем этим ради баронского титула, о котором мечтал пятнадцать лет; но Мушкетон-то желал только одного: чтобы его звали Мустоном; так не жестоко ли было отрывать его от блаженной и сытой жизни? Д'Артаньян раздумывал об этом, когда вернулся Портос.

— За стол, — сказал Портос.

— Как за стол? — спросил д'Артаньян. — Который же теперь час?

— Уже второй, мой милый.

— Ваше обиталище, Портос, просто рай: здесь забываешь о времени. Я следую за вами, хоть я и не голоден.

— Идем, идем. Если не всегда можно есть, то пить всегда можно; это один из принципов бедняги Атоса, и в его правоте я убедился с тех пор, как начал скучать.

Д'Артаньян, который, как истый гасконец, был по натуре весьма умерен, по-видимому, не очень верил в правильность аксиомы Атоса; все-таки он старался по мере сил не отставать от хозяина дома.

Однако, глядя, как ест Портос, и сам усердно прихлебывая вино, Д'Артаньян не мог отделаться от мысли о Мушкетоне, тем более что Мушкетон, не прислуживая сам за столом, что при нынешнем положении было бы ниже его достоинства, то и дело появлялся у дверей и выказывал свою благодарность д'Артаньяну, посылая им вина самые лучшие и самые выдержанные.