Царица Сладострастия - Дюма Александр - Страница 66

Посла Франции отвезли в замок Иврея, подвергнув тем же притеснениям, которые выпали на долю маркиза д'Ольяни, посланника герцога в Париже.

Меня немного мучило это обстоятельство; но никакое страдание не могло сравниться с тем, что испытала я, узнав о поражении принца.

Он писал мне душераздирающие письма; ему пришлось собрать все свои душевные силы и мудрость, чтобы перенести невзгоды.

Надежду и веру он возлагал только на Бога и на собственную шпагу.

Увы! Несмотря на это, у него отобрали крепость Сузу — ключ к его владениям; вынудили взорвать несколько крепостей, потеря которых была очень нежелательна; его преследовала бесконечная череда бед, невероятно досадных для начала войны.

Когда мы снова встретились, он был неузнаваем, так изменило его страдание.

— Примете ли вы того, кто потерпел поражение? — спросил он меня по приезде.

— С большей радостью, нежели победителя, — ответила я, — поскольку могу надеяться, что он нуждается во мне.

Он долго держал меня в своих объятьях, а когда отстранился, мне показалось, что глаза его были полны слез.

— Я несчастен, — добавил он, — но не пал духом; несмотря на осеннюю пору, наши войска все еще продолжают кампанию, и какие войска! Эти злополучные вальденсы и барбеты, которых мой отец и я преследовали по наущению нашего общего врага, сегодня захватили Барселоннет и Мон-Дофен; они повсюду облагают контрибуцией население и опустошают Дофине, оставленное им мною. Разве пощадят они мои савойские долины?.. О сударыня! Всему виной — честолюбие Людовика Четырнадцатого, на что только не обрекает он нас, вынуждая защищаться!

Зима прошла грустно, в разнообразных делах и приготовлениях; герцог успевал повсюду одновременно.

Катина попытался неожиданно напасть на наши войска в долине Аосты. Бдительность пьемонтских офицеров помешала осуществлению планов противника, однако маршал сосредоточил все свои усилия на Турине и угрожал осадой города; если бы он взял его, все погибло бы. Поэтому город стали укреплять, в него свозили запасы продовольствия, вооружали всех, кто способен был сражаться; передвижения войск, марши, учения не прекращались.

Я ни на секунду не оставляла Виктора Амедея и, переодевшись в мужское платье, сопровождала его даже во время поездок в военный лагерь, ехала на коне рядом с ним; он просил меня об этом, и у меня не было сил ему отказать. И без того ревнивый от природы, он стал особенно подозрителен после всех этих несчастий и, прекрасно понимая, что я не испытываю к нему такого же сильного и нежного чувства, как он ко мне, бесконечно повторял одно и то же: что я покину его, что он, возможно, лишится своих владений и тогда уж безусловно потеряет меня.

— Вы же ценили меня не как человека, а как монарха и защитника, но если я утрачу власть, не оттолкнете ли вы меня, сударыня?

Чтобы убедить его в обратном, мне пришлось сопровождать его повсюду. Солдаты с интересом разглядывали меня: одни говорили, что я госпожа герцогиня, другие — что я любимый паж герцога.

— Скорее всего, это его подружка, — сказал один догадливый сержант.

— Девица или дьявол, — подхватил другой солдат, — но она не знает страха; я выстрелил из мушкета совсем рядом с ней, а она и глазом не моргнула.

Я действительно ничего не боялась и, следуя за герцогом, подъезжала совсем близко к вражеским постам; он очень гордился мною, хотя и трепетал от страха за меня.

С наступлением весны военные действия возобновились.

Несчастный случай, взрыв порохового погреба, позволил французам завладеть Ниццей; таким образом в их власти оказался проход через Апеннины и Южные Альпы. Граф де Вруссак, все тот же храбрый полковник, которого я уже упоминала и которому оказывали содействие граф Приура и шевалье ди Виллафалетто, очень долго держался в этой крепости и, не случись такого несчастья, продержался бы еще дольше; он считал большой удачей, что ему удалось добиться почетной капитуляции и уйти с оружием, с обозами, с барабанным боем и под развернутыми знаменами. Отступив к Онелье, он через несколько дней доказал свою отвагу, дав там ответный бой. На каждом участке сражения его солдаты проявляли чудеса доблести и храбрости, однако, к несчастью, совершенно безуспешно.

Принц Евгений постоянно сообщал о своем возвращении, и постоянно его удерживали непредвиденные обстоятельства. Его направили в другую армию, хотя он просил послать его к нам: он очень любил Савойский дом и считал своим долгом поддерживать его главу. Принц прибыл в Стаффарду во время того злополучного сражения, но было слишком поздно; вскоре он покинул нас.

Наконец принц Евгений вернулся и от имени императора вручил Виктору Амедею титул королевского высочества, которого герцог жаждал больше всего на свете; этот титул присваивали ему то там, то здесь просто так, в качестве любезности, ибо герцог не имел на него никакого права. Эта радость вселила в него некоторую надежду; принц Евгений, однако, не скрывал трудностей сложившегося положения. В те дни безудержная и неистощимая веселость этого человека были необходимы Виктору Амедею, чтобы выдержать его тяжелую ношу.

Каждый день противник вырывал по одному из украшений его короны; герцог просто погибал от ярости и отчаяния.

Овладев Ниццей, Катина совершил прорыв через Авильяну и взорвал ее укрепления, дошел до Риволи и сжег этот прелестный дворец, любимое обиталище герцога!

Я находилась рядом, когда принц, стоя на высотах Турина, смотрел, как горит столь дорогая ему вилла; тогда-то он и произнес замечательные слова:

— Если Богу угодно, пусть все мои дворцы вот так же обратятся в пепел, лишь бы враг пощадил хижины моих крестьян!

Но враг не пощадил их: Савойя превратилась в груды дымящихся развалин и даже Турин оказался под угрозой. Весь город был охвачен тревогой. Супруга герцога была на шестом месяце беременности и ужасно испугалась; вместе с герцогиней-матерью она уехала в Верчелли, и все лишние рты последовали за ней; в городе остались лишь мужчины, способные носить оружие, несколько преданных и отважных женщин и я, поклявшаяся не покидать своего возлюбленного.

Принцу Евгению удалось одержать небольшую победу над французами, устроив им засаду; для него это было величайшей радостью, ведь он всей душой ненавидел их.

— Я услышал, как они приближаются, по своей фанфаронской привычке распевая песни: конечно, они ни о чем не догадывались! Мы их быстро схватили; к сожалению, мои солдаты обошлись с ними как с турками, что, на мой взгляд, непорядочно: я без конца повторяю им, что христиан надо щадить, — рассказывал он.

Отвага этого молодого человека могла сравниться лишь с его талантом полководца; он всегда находился в самой гуще боя, и чуть ли не каждая схватка заканчивалась для него по меньшей мере одной раной, так что, если дело ограничивалось лишь несколькими пулями, застрявшими в его одежде в ходе сражения, это можно было считать большим везением. Принц Евгений обладал редкостной способностью на глаз определять надежность укреплений и оценивать обстановку; ему было достаточно одного взгляда на позиции, чтобы предсказать поражение или победу. К несчастью, герцог менее осторожный, или, скорее, более оскорбленный, и под Стаффардой и под Марсальей отказался верить принцу.

Рядом с принцем Евгением находился один из его ближайших друзей — князь де Коммерси, принадлежавший к Лотарингскому дому и соперничавший с принцем в храбрости и даже безрассудстве. По-моему, в Турции, во время осады Белграда, молодой человек получил тяжелое ранение; ужасный удар был нанесен дротиком в ту минуту, когда де Коммерси отнимал у турок их флаг; в одиночку, со шпагой в зубах, держа по пистолету в каждой руке, он бросился в гущу вражеской армии, чтобы добыть турецкий флаг, и сделал это только потому, что корнет его полка позволил туркам отобрать у него свой. О, как великолепна, как безрассудна молодость!

Оборонительные сооружения на туринском холме, стали, можно сказать, неприступны. Двадцатитысячное войско разбило лагерь вокруг города: то были солдаты из Испании, Вюртемберга и Савойи. Ждали курфюрста Баварского, герцога Шомберга и князя Караффу; они прибыли, и, в то время как мы каждый день готовились к нападению, Катина, по своему обыкновению, перехитрил нас, напал на Карманьолу и взял ее после двух дней осады, подкрепленной предательством, которое окружало нас со всех сторон.