Спасти мир в одиночку - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 43

Мой любимый и полезнейший писатель Курт Воннегут, чья «Бойня номер пять» являлась моей шифровальной книгой, в бредовом сознании своего героя Билли Пилигрима, пострадавшего в знаменитой бомбардировке Дрездена, после которой стал свободно перемещаться во времени и пространстве, залетая даже на другие планеты и общаясь с их жителями, сравнил бы град напильников с тем «бомбовым ковром», которым накрыли Дрезден семьсот девяносто шесть «Ланкастеров» и «Москито» английской бомбардировочной авиации в 1945 году.

Только если бомбы создавали грохочущий и пылающий ад, в котором рушились заводы, мосты, кварталы жилых домов и испарялись десятки тысяч жителей; острые перья гарпий бесшумно разрушают воздушные замки, вдребезги разбивают иллюзии, превращают надежды в разочарования, правду в обман, а обман в правду, легко рвут ниточки человеческих отношений, которые казались канатами, превращают в пепел возвышенные чувства, пронзают сердца, истребляют веру в то светлое и хорошее, которое должно наполнять души нормальных людей. Это бросается в глаза в гораздо меньшей степени, а зачастую и вовсе остается незаметным для обычных обывателей. Так же, как и сущность современных гарпий не видна неопытному взгляду сквозь стандартный маскировочный облик «светской львицы» или… впрочем, называют их по-разному…

Но полицейские и разведчики наблюдают материальные следы этих невидимых катаклизмов: убийства, самоубийства, растраты, банальные кражи, налеты на банки, купля-продажа секретов, подкуп политиков, продажность полицейских и прокуроров… Даже далекий от военных секретов представитель древнего и уважаемого рода, опоенный дурманом любви, ухитрился почти задаром передать предмету своей страсти данные о подводных лодках флота своей страны! Но это, конечно, страшная тайна, которая должна остаться между мной и читателем, ибо за неё безрассудному влюбленному грозило двадцать лет тюрьмы и сроки давности еще не истекли…

Впрочем, меня сейчас не очень затрагивают категории морали, права и философские материи: я преследую одну, сугубо утилитарную цель – утолить жажду моего далеко не безгрешного агента Джованни Брандолини, о котором, по правилам оперативной работы, я должен заботиться, как о родном брате. И хотя я не уверен в успехе, но сделал для его достижения все, что было в моих силах! Со стороны я выгляжу красиво и благородно, но это если не заглядывать в глубину моей отнюдь не идеальной натуры и не знать, какие мотивы движут мною в действительности… Честно говоря, я не альтруист и, конечно, не испытываю к Брандолини родственной любви, в конце концов, у него есть для этого целых три родных брата, причем не подставных, не залегендированных, а самых настоящих, кровных!

Моя работа – сплошной прагматизм, а все остальное – прикрывающая его красивая мишура! Забота о Джованни – только отмычка, способ проникнуть в его душу, а неожиданно появившаяся Коко – мощнейший рычаг, которым Архимед грозился перевернуть мир! Она может заставить его сделать то, что он никогда не сделает для меня, какое бы рвение я ни проявлял и какие знаки внимания ему ни оказывал. И она уже доказала это! Что делать: у меня нет того, что есть у Кончитины, и недаром он когда-то с таким рвением добывал тактико-технические характеристики итальянских субмарин! Поэтому её я и пытаюсь использовать в дальнейшей работе… Но знать об этом никому не надо!

В детстве бабушка – ходячий носитель народной мудрости, – часто повторяла мне свою любимую поговорку: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт»… Не знаю, сохранилась ли эта закономерность в настоящее время: те, кто ездят на «Бентли», отнюдь не похожи на людей, изнуренных ранними подъемами. И наоборот – замученные маргиналы, которые поднимаются ни свет ни заря, пока конкуренты не обшарили мусорку, заметно отличаются от своих состоятельных сограждан.

Но я живу в собственной системе координат, критерии успеха в ней другие, и сегодняшний выход к 9–00, – чрезвычайно ранний по меркам респектабельного и дорогого города каналов, – способствовал тому, что я не только исполнил просьбу моей землячки о помощи, но и тому, что Бог послал прилежному и трудолюбивому Цицерону рычаг для переворота мира – по крайней мере в рамках стоящей перед ним задачи. И хотя солидная Венеция только просыпается, я уже, выполнив много дел, вернулся в отель и позвонил Эльвире.

– Вставай, красотка, пора работать! Через полчаса встречаемся в «Лагуне» – позавтракаем, да отчитаешься – что сделала по моему заданию!

– Приятно слышать, что я снова красотка! – заспанно промурлыкала напарница. – Я хотела доложить еще вчера, но тебя допоздна не было…

– Много дел! – сухо ответил я, хотя единственным делом, помешавшим мне выслушать ее доклад, была пьянка с Брандолини. Правда, в отчете я назову её «Психологическая поддержка агента «Рыбак» с целью обеспечения его работоспособного состояния», и это будет чистой правдой, ибо когда агент начинает копаться в своей душе и по уши вымазывается в грязи, он вполне может пойти на крайности: покончить с собой или с курирующим офицером, – в зависимости от того, кого назначит виновником за собственное грехопадение. – А потом я еще работал полночи. Да еще с утра провел важные встречи!

– Бедный! – проворковала Эльвира. – Так, может, не надо тебя мучить? Я сейчас наброшу халатик, забегу к тебе и всё расскажу, а завтрак закажем в номер…

Человек слаб. Он легко поддается на заманчивые уговоры, хотя склонен объяснять это не душевной слабостью, а совсем другими причинами – их объективной важностью и полезностью для дела. Я представил Эльвиру, вынырнувшую из пуховых подушек и перин, в одном халатике на разомлевшем теле… Оправдать можно любые свои действия, и я уже готов был это сделать, но перед мысленным взором, скользящим по хорошо известной воображаемой фигуре напарницы, стройные ноги вдруг закончились не аккуратными ступнями с обязательным педикюром, а лапами грифона с длинными острыми когтями… Это еще хуже, чем грязные пятки!

– Нет! – воскликнул благородный Цицерон, чуть не ставший жертвой усыпляющих речей гарпии. – Никаких номеров! Через полчаса в «Лагуне»!

– Я еще лежу голая в постели! Через час! – голос гарпии заледенел, и она бросила трубку. Очевидно, крохотное промедление с ответом дало ей надежду на другой исход, а слова «голая» и «в постели» были призваны выступить триггерами и нажать спусковой крючок низменных желаний. Но не на такого напали, товарищ капитан! Лучше я полюбуюсь видами утренней Венеции…

Я посмотрел на часы – 10.40. Неспешно прошелся по номеру. Окна гостиной выходили на Гранд-канал, он уже жил полной жизнью: по гладкой поверхности скользили вапоретто, заменяющие здесь автобусы, юркие катера и глиссеры, небольшие и низкие, чтобы проходить под мостами, баржи, развозящие продукты по отелям, ресторанам и магазинам, у берега проплывали гондолы, которым запрещено бороздить главную водную артерию – разрешается только быстро проскользнуть по ней от одного канала-переулка до другого…

Окна спальни выходят на сухопутные кварталы. Суши здесь меньше, чем воды – дома стоят вплотную, есть улочки шириной немногим больше метра. Чтобы компенсировать эту тесноту, некоторые венецианцы на крышах устраивают крохотные деревянные верандочки: два на два метра, может, чуть больше. Технически это непросто: через скошенные черепичные крыши выводят столбики-подпорки, настилают полы, устанавливают стол и несколько стульев – по вечерам можно сидеть между застроенной землей и совершенно свободным звездным небом, пить чай и наслаждаться природой. Не знаю, верна ли догадка насчет наслаждения сильно урезанной природой, но насчет чая – наверняка правда: на одном столе стоит самовар!

Тут и там – остроконечные колокольни со сводчатыми окнами, они напоминают заточенные карандаши, или космические ракеты, или патроны, и бросаются в глаза больше, чем расположенные рядом церкви. Одна небольшая живописная церквушка располагается прямо под моими окнами и по утрам будит непроснувшихся постояльцев приятным перезвоном колоколов. Если у меня все обойдется, по окончании операции я обязательно зайду в неё и поставлю лампадку, которые тут используют вместо свечей…