Белые и синие - Дюма Александр - Страница 88

— Можно ли вам чем-то помочь, гражданин?

— Ах! По правде сказать, да, — отвечал путешественник, — и раз я не могу к вам подойти, не зная, где вы находитесь, будьте любезны подойти ко мне, поскольку вы знаете, где я нахожусь.

Произнося эти слова, он спрятал под плащ рукоятки своих пистолетов и руку, поглаживавшую одну из них.

II. ПУТЕШЕСТВЕННИК

Путешественник не ошибся: голос действительно слышался со стороны реки. Во мраке стал виден силуэт человека: проворно поднявшись по склону берега, он моментально оказался перед лошадью и положил руку ей на шею. Всадника, видимо, встревожила подобная вольность, и он заставил своего скакуна отступить на шаг назад.

— О! Прошу прощения, извините, гражданин, — сказал незнакомец, — я не знал, что запрещено дотрагиваться до вашей лошади.

— Это вовсе не запрещено, друг мой, — ответил путешественник, — но всем известно, что ночью, да еще в нынешние времена, подобает говорить друг с другом на некотором расстоянии.

— А! Ну, конечно! Я же не умею отличать то, что подобает, от того, что не подобает. Мне показалось, что вы заблудились, я это увидел. Я сказал себе: «Вот христианин, который, как видно, сбился с пути, укажу ему дорогу». Вы позвали меня — вот и я! Но вы во мне не нуждаетесь — прощайте.

— Простите, друг мой, — произнес путешественник, удерживая собеседника жестом, — я невольно заставил лошадь отпрянуть; вы действительно мне были нужны и можете оказать мне услугу.

— Какую? Говорите… О, я незлопамятен.

— Вы из здешних краев?

— Из Сен-Реми, это рядом. Глядите, отсюда видна колокольня.

— И следовательно, вы знаете эту местность?

— О! А то как же! Я ведь рыбак. На десять льё вокруг нет ни одной реки, где бы я не закидывал своих донных удочек.

— Значит, вы должны знать Сейонское аббатство?

— Вот как! Знаю ли я Сейонское аббатство? Еще бы! Уж извините, не скажу этого о монахах.

— Почему же вы не скажете этого о монахах?

— Да потому, что их прогнали оттуда еще в тысяча семьсот девяносто первом году!

— В таком случае, кому же принадлежит этот монастырь?

— Никому.

— Как! Во Франции есть ферма, монастырь, лес в десять тысяч арпанов и еще три тысячи арпанов земли, которые никому не принадлежат?

— Они принадлежат Республике, это все равно, что никому.

— Неужели Республика не заставляет возделывать конфискованные земли?

— Ба! Разве у нее найдется на это время? У нее, у Республики, и без этого дел хватает.

— Что же ей приходится делать?

— Ей приходится менять кожу.

— В самом деле, она обновляет свое третье сословие. Значит, вас это занимает?

— О! Немного, когда нечего делать. Наши соседи из Юры, однако, прислали Республике генерала Пишегрю.

— Да.

— Подумайте, должно быть, это их там не рассмешило. Но я заболтался, и вы из-за меня теряете время. По правде говоря, если вы направляетесь в Сейон, вам не стоит спешить.

— Почему же?

— Ну, конечно, ведь в Сейоне никого нет.

— Никого?

— За исключением призраков бывших монахов; они возвращаются только в полночь, и, стало быть, вы можете подождать их.

— Вы уверены, друг мой, — продолжал допытываться путник, — что в Сейонском аббатстве никого нет?

Он сделал ударение на слове «никого».

— Не далее как вчера я проходил там, когда относил рыбу в замок Нуар-Фонтен госпоже де Монревель; там не было ни единой души.

Затем, выделяя каждое слово, он прибавил:

— Все они были жрецами Ваала — потеря невелика. Путешественник вздрогнул еще более явно, чем тогда, когда увидел рыбака.

— Жрецами Ваала? — повторил он, пристально глядя на рыбака.

— Да, и потеря невелика, если только вы не прибыли от лица царя Израиля, чье имя я позабыл.

— От имени царя Иегу, не так ли?

— Я не совсем уверен: это царь, помазанный пророком по имени… по имени… Как бишь зовут пророка, который помазал на царство Иегу?

— Елисей, — произнес путешественник без запинки.

— Именно так, но он венчал его на царство при одном условии. При каком? Подскажите же мне.

— При том, что он покарает дома Ахав а и Иезавели за их злодеяния.

— Эх! Черт возьми! Расскажите мне все немедленно. И он протянул руку путешественнику.

Пожимая друг другу руки, всадник и рыбак обменялись еще одним знаком, и он не оставил у обоих сомнения, что они принадлежат к одному и тому же обществу; однако они не спросили друг друга ни о чем, что касалось их лично или задания, которое они выполняли: первый — направляясь в Сейонское аббатство, другой — поднимая со дна свои удочки и рыболовные сети.

— Мне очень жаль, что меня удерживает здесь приказ свыше, — сказал молодой человек с удочками, — если бы не это, мне было бы приятно стать вашим проводником, но я не должен возвращаться в монастырь до тех пор, пока меня не призовут туда сигналом; впрочем, вы теперь не заблудитесь. Видите впереди две черные громады, одна из которых больше другой? Та, что больше, это город Бурк; поменьше — деревня Сен-Дени. Езжайте между ними, держась на одинаковом расстоянии от них, пока русло речки Ресуз не преградит вам путь. Вы перейдете через нее, вода едва будет доходить вашей лошади до колен; затем вы увидите перед собой высокую черную стену — это лес.

— Спасибо! — сказал путник, — когда я окажусь на опушке леса, я знаю, что мне делать дальше.

— Даже если никто не отзовется из леса на ваш призыв?

— Да.

— Ну, тогда поезжайте, в добрый путь!

Молодые люди в последний раз пожали друг другу руки, и рыбак спустился с берега столь же стремительно, как поднялся по нему.

Путешественник непроизвольно вытянул шею, чтобы увидеть его. Но тот скрылся в темноте. Тогда он отпустил поводья, и, поскольку снова появилась луна и ничто теперь не мешало ему пересечь луг, пустил свою лошадь крупной рысью и вскоре оказался между Бурком и Сен-Дени.

В тот же миг в городе и в деревне пробили часы. Всадник насчитал одиннадцать ударов.

Переехав дорогу, ведущую из Лиона в Бурк, путешественник увидел, как и говорил указавший ему путь человек, что стоит на берегу речушки; сделав два шага, лошадь оказалась на другой стороне, и там его взору открылась простиравшаяся почти на два километра равнина, окаймленная черной линией леса. Он направил лошадь прямо к ней.

Через десять минут он уже был на проселочной дороге, огибавшей лес на всем его протяжении. Здесь он на миг остановился и огляделся вокруг. Он не колебался перед тем, как подать условный сигнал, но хотел убедиться, что вокруг никого нет. Ночь бывает порой исполнена столь глубокого безмолвия, что самый отважный человек щадит эту тишину и не нарушает ее без веской причины. С минуту наш путешественник озирался вокруг и прислушивался, но ничего не увидел и не услышал.

Он поднес к губам полую ручку хлыста и издал три свистящих звука: первый и последний были твердыми и уверенными, а средний — прерывистым, как звук свистка, каким мастер созывает рабочих на строительстве. Свист затерялся в лесной чаще, но в ответ не раздалось ни такого же, ни другого какого-нибудь звука.

Пока путешественник прислушивался, башенные часы в Бурке пробили полночь; бой их был подхвачен часами всех окрестных колоколен. Всадник вторично повторил свой сигнал, и во второй раз ответом ему была тишина.

Тогда он, видимо приняв решение, проехал по проселочной дороге до другой дороги, пересекавшей первую подобно тому, как вертикальная линия буквы Т пересекает горизонтальную, и решительно поскакал по ней; через десять минут, увидев, что ее перерезает другая дорога, он свернул на нее, забирая влево, и пять минут спустя выехал из леса.

В двухстах шагах от него возвышалось темное большое здание — несомненно цель его пути. К тому же, приближаясь к нему, он мог убедиться по некоторым деталям, что перед ним был тот древний картезианский монастырь, который ему нужен.

Наконец, всадник остановился у ворот, по бокам и поверх которых стояли три статуи: Пресвятой Девы, нашего спасителя Иисуса Христа и святого Иоанна Крестителя. Статуя Пресвятой Девы возвышалась непосредственно над воротами и служила верхней точкой треугольника. Две другие статуи находились ниже, на уровне поперечной балки, образующей перекладину каменного креста, в который были вделаны двойные тяжелые дубовые ворота; они, казалось, лучше, чем некоторые части фасада и особенно ставни второго этажа, выдержали удары времени.