Белые и синие - Дюма Александр - Страница 51

— Сколько убитых у нас?

— Около двух тысяч пятисот человек.

— Вы отправитесь в Париж в чине полковника — я прошу этот чин для вас у правительства, — передадите Конвенту от имени генерала Гоша и моего имени пять знамен, а также вручите ему донесение: его, должно быть, составляет сейчас генерал Гош. Эстев выдаст вам тысячу франков на дорожные расходы. Я выбрал именно вас, чтобы доставить в Конвент знамена, захваченные у неприятеля, а также прошу для вас повышения у министерства, и это говорит о моем уважении к вашему таланту и вашей смелости. Если увидите вашего родственника Бонапарта, напомните ему, что я был его репетитором в Бриенской школе.

Аббатуччи пожал руку, которую протянул ему генерал, отдал честь и вышел.

— А теперь, милый Шарль, поговорим, — сказал Пишегрю.

XXXV. ГЛАВА, В КОТОРОЙ АББАТУЧЧИ ВЫПОЛНЯЕТ МИССИЮ, ВВЕРЕННУЮ ЕМУ ГЕНЕРАЛОМ, А ШАРЛЬ — МИССИЮ, ВВЕРЕНУЮ ЕМУ БОГОМ

Пишегрю окинул комнату взглядом, желая убедиться, что они одни, затем, вновь устремив глаза на Шарля и взяв обе его руки в свою ладонь, сказал:

— Шарль, мой милый мальчик, ты взял на себя перед Небом священное обязательство, которое надлежит выполнить. Если и существует на земле нерушимая клятва, то это та, что дана умирающему. Я говорил, что предоставлю тебе возможность исполнить это обещание. Я сдержу данное тебе слово. Ты сохранил шапку графа?

Шарль расстегнул две пуговицы своего мундира и показал генералу шапку.

— Хорошо. Я отправляю тебя в Безансон вместе с Фалу, ты будешь сопровождать его до деревни Буссьер и вручишь бургомистру денежную награду, предназначенную матери нашего сержанта. Я не хочу, чтобы подумали, что эти деньги нажиты мародерством или украдены, а так непременно сказали бы, если бы сын передал ей их из рук в руки; поэтому сам бургомистр вручит ей эти деньги; кроме того, в общине останется мое письмо, сообщающее о мужестве Фалу. Я даю вам неделю отпуска, начиная с того дня, когда ты приедешь в Безансон; тебе, наверное, хочется пощеголять там в новом мундире.

— Вы ничего не дадите мне для отца?

— Дам письмо перед самым отъездом.

Тут Леблан объявил, что стол для генерала накрыт. Войдя в столовую, генерал испытующе взглянул на стол: он был уставлен яствами и даже ломился от них.

Генерал пригласил Дезе отобедать вместе с ним, и тот Привел с собой одного из своих друзей, служившего в армии Пишегрю и ставшего его адъютантом, того самого Рене Савари, который написал на капральских галунах Фаро о его повышении.

Обед проходил весело, как обычно; все были в сборе, за исключением двух-трех человек, получивших легкие ранения.

После обеда все сели на коней, и генерал вместе со своим штабом объехал аванпосты.

Вернувшись в город, он спешился, велел Шарлю последовать его примеру и, оставив обеих лошадей на попечение стрелка, состоявшего при нем на службе, повел Шарля по торговой улице Ландау.

— Шарль, мой мальчик, — сказал он — помимо официальных или тайных поручений, полученных тобой, я хотел бы дать тебе одно особенное задание; ты согласен?

— С радостью, мой генерал, — сказал Шарль, хватаясь за руку Пишегрю, — какое?

— Я еще не знаю; у меня осталась в Безансоне подруга по имени Роза, она живет на улице Голубятни, в доме номер семь.

— А! — воскликнул Шарль, — я ее знаю: это славная женщина лет тридцати, швея, работает в мастерской, она немного прихрамывает.

— Верно, — улыбнулся Пишегрю, — как-то раз она прислала мне шесть прекрасных полотняных рубашек, которые сшила своими руками. Я хотел бы тоже ей что-нибудь послать.

— Ах, это хорошая мысль, генерал.

— Но что же ей послать? Я не знаю, какая вещь могла бы доставить ей удовольствие.

— Послушайте, генерал, воспользуйтесь советом, который дает вам погода, купите ей хороший зонт, он пригодится нам, когда мы будем возвращаться в штаб. Я скажу ей, что он послужил вам, и от этого она еще больше будет им дорожить.

— Ты прав, вот что пригодится ей больше всего. Бедная Роза, у нее ведь нет кареты. Зайдем сюда.

Они оказались как раз у входа в большой магазин, торговавший зонтами. Пишегрю перепробовал дюжину из них и остановился наконец на великолепном зонте небесно-голубого цвета.

Он уплатил за него тридцать восемь франков ассигнатами. Вот такой подарок послал своей лучшей подруге главный генерал Республики.

Понятно, что я не упомянул бы об этом факте, если бы он не был исторически совершенно точен.

Вечером, когда они вернулись, Пишегрю принялся писать письма, пожелав Шарлю, уезжающему завтра на рассвете, спокойной ночи.

Мальчик был в том возрасте, когда сон и в самом деле является источником покоя, в котором не только черпают силы, но где тонут заботы минувшего дня, а также тревоги о будущем.

Именно в этот вечер произошел любопытный случай, о чем я сейчас расскажу. Я узнал о нем от того самого юного Шарля, который, став взрослым и достигнув сорокапятилетнего возраста, осуществил свою мечту, став ученым и писателем, и проводил все время в огромной библиотеке.

Согласно предписанию Сен-Жюста, Шарль лег в постель одетым. Обычно, как и все, кто носил мундир, он туго затягивал галстук на шее; эта привычка водилась за самим Пишегрю, и весь штаб усвоил ее сначала в подражание генералу, затем — в пику пышному галстуку Сен-Жюста; кроме того, Шарль, желавший во всем походить на генерала, завязывал с правой стороны узелок (он продолжал следовать этой моде до конца своих дней).

Примерно через полчаса Пишегрю, сидевший за письмом, услышал стоны Шарля. Он не обратил на это особого внимания, решив, что мальчику снится кошмарный сон; однако стоны становились все более тяжелыми и вскоре превратились в хрип; Пишегрю встал, подошел к Шарлю и, увидев его налитое кровью лицо, засунул руку ему за воротник, приподнял голову и развязал душивший его узел.

Юноша проснулся и, узнав склонившегося над ним Пишегрю, воскликнул:

— Это вы, генерал? Я вам нужен?

— Нет, — улыбнулся генерал, — наоборот, скорее я тебе потребовался. Ты страдал, ты стонал, я подошел к тебе и без труда понял причину твоего недомогания. Когда носишь такой тугой галстук, не забывай распускать его перед сном. Я расскажу тебе в другой раз, как от подобной забывчивости порой случаются апоплексические удары и скоропостижная смерть. Это один из способов самоубийства!

Впоследствии мы увидим, каким способом воспользовался сам Пишегрю.

* * *

На следующий день Аббатуччи отбыл в Париж; Фаро и два его спутника уехали в Шатору, а Шарль с Фалу — в Безансон. Две недели спустя пришли известия от Фаро, который сообщал генералу о том, что раздача денег в департаменте Эндр закончена.

Но еще раньше, по истечении десяти дней, генерал получил письмо из Парижа: Аббатуччи писал, что все пять знамен были вручены председателю Конвента и тот во всеуслышание подтвердил его повышение, а члены Конвента и зрители, сидевшие на трибунах, дружно кричали при этом «Да здравствует Республика!».

На четвертый день после отъезда Шарля, когда еще ни от кого не поступило известий, 14 нивоза (3 января) Пишегрю получил следующее необычное письмо:

«Дорогой генерал!

Новый календарь заставил меня позабыть о празднике; прибыв в Безансон 31 декабря, я поспел точно к сроку, чтобы на следующий день поздравить родных с Новым годом.

Вы же не забыли об этом, и отец был очень тронут подобным вниманием с Вашей стороны, за что он благодарит Вас от всей души.

Первого января (по старому стилю), поздравив с Новым годом всех родных и расцеловав их, мы с Фалу отправились в деревню Буссьер. Там, как было Вами задумано, мы остановили карету у дома бургомистра и вручили ему Ваше письмо; он тотчас же призвал деревенского барабанщика, который обычно сообщает жителям Буссьера важные известия. Заставив его три раза перечитать Ваше письмо, дабы он не допустил ошибок при его оглашении, бургомистр приказал ему прежде всего ударить в барабан у дверей старой матушки Фалу. Едва заслышав бой барабана, она вышла на порог, опираясь на палку.