Таинственная четверка - Полякова Татьяна Васильевна - Страница 30

– О трупе она вам рассказала? – спросила я.

– Конечно. Прибежала сама не своя. Я просила ее соблюдать осторожность, чтобы соседи мужу не донесли, что видели мою подружку здесь… обычно она пользуется боковой калиткой, я оставляю ее открытой… Сегодня она даже не позвонила.

– Что ей понадобилось в доме? – нахмурился Вадим.

– Это все из-за вас, – вздохнула Нина Михайловна. – Вы ее напугали. Она сказала, ей надо искать другое место, где можно пожить некоторое время.

– И намеревалась поселиться там?

– Ну да. Дом в стороне, заколоченный. Если пользоваться задней дверью, вряд ли кто обратит внимание. Она привыкла обходиться без света и вообще… довольствоваться малым…

– Но там ее ждал сюрприз.

– Вот именно. Мне с трудом удалось ее успокоить.

– Где она сейчас?

– Ушла. Муж может вернуться с минуты на минуту.

Очевидное вранье, жаль, не понять, к чему относится: к подруге, которая, возможно, до сих пор находится в ее доме, или к скорому возвращению мужа. А может, было еще что-то?

– У нее есть догадки, чей труп в доме? – на всякий случай спросила я.

– Ну какие догадки? Да Вера в ужасном состоянии. Вся на нервах. А тут еще этот труп.

– Вера – имя вашей подруги?

– Да. Только не заставляйте называть ее фамилию. Я поклялась молчать. И все вам разболтала. Чувствую себя предательницей. Я не знаю, что делать, как ей помочь. У меня свое горе… надеюсь, она все-таки вернется в город, устроится на работу, начнет новую жизнь… или уедет. Я бы хотела, чтобы она уехала. Так говорить, наверное, ужасно, но все это меня вконец вымотало. У меня нет своих денег, если бы были, я бы ей, конечно, помогла.

– Ваша подруга бродит по окрестностям, возбуждая фантазии случайных встречных. Вы ведь слышали о женщине в белом?

– Что за чушь?

– Это женщина, которую дети видели возле реки.

– Вы хотите сказать, они видели Веру? О господи, мне это и в голову не приходило. Она, бывает, бродит по вечерам… ей просто страшно оставаться одной… Видели возле реки?

Тут она испуганно замерла и с полминуты смотрела прямо перед собой. Ее мучила некая мысль, но высказать ее она не пожелала.

– Она была возле реки в тот день, когда погибла ваша дочь, – заговорил Вадим. – И ничего не рассказала об этом?

– Вера? Нет. У нее с головой не все ладно. Она не всегда помнит, где была и что делала. Извините, сейчас муж вернется, не хочу, чтоб он вас застал. Опять придется что-то объяснять. Господи, как я устала…

– А где ваша младшая дочь?

– У свекрови. Та летом живет в Болгарии. Мы Дашеньке еще ничего не сказали о нашем горе. Бедная моя девочка…

Она вновь заплакала, а я решила задать еще вопрос:

– Вы хорошо знакомы с местным священником?

– С отцом Владимиром? Конечно. Если б не его поддержка… не знаю, как бы я смогла пережить гибель Ирочки…

– Мы видели, он заходил к вам позавчера. Вам не показалось, что он чем-то расстроен?

– Нет. Просто пришел справиться, как мои дела. О себе вообще ничего не говорил. И выглядел как обычно.

Тут она поднялась и сказала нервно:

– Ради бога, уходите.

Взгляд ее был прикован к дороге, должно быть, мужа ждала с минуты на минуту. Мы простились и вышли через боковую калитку.

– Что скажешь? – спросил Вадим.

– Она дважды по-настоящему испугалась, – ответила я. – Первый раз, когда мы сказали про женщину в белом, точнее, когда я упомянула, что та была возле реки в день гибели Иры. И второй, как ни странно, когда речь зашла о священнике.

– Чего ж странного, батюшка рванул сюда со всех ног. Так спешил утешить? Темнят чего-то православные. Ну а касаемо подруги… вдруг наша Вера видела то, что видеть ей не полагалось?

– Будь у Нины Михайловны какие-то подозрения, скрывать их от полиции она бы не стала. Ведь речь идет о ее дочери. Черт… забыла спросить: не заметила ли она в то утро синяки на руках девочки?

– Джокер уже справился на сей счет. Следователю она заявила: никаких синяков не видела, в то утро дочь надела блузку с длинными рукавами.

Я кивнула и пробормотала с досадой:

– А если то, что видела Вера, имеет отношение не к гибели девочки, а к чему-то другому?

Вадим хмыкнул и развел руками:

– К чему, например?

– Не знаю, – честно ответила я.

Мы вышли на площадь, количество взволнованных граждан, снующих от магазина к магазину, лишь увеличилось. Ранее такого оживления наблюдать не приходилось. Тут мы обратили внимание на растрепанную бабу со свежим синяком под глазом. Она стояла посреди площади, обращаясь к прохожим с гневной речью:

– Покайтесь, пока не поздно! Истинно говорю: гореть вам всем в геенне огненной!

– Уймись ты, дура! – рявкнул проходивший мимо мужик. – С утра гляделки бесстыжие залила…

– Михалыч, – обрадовалась она. – Ты б дал мне взаймы двадцать рублей. Ведь всего двадцать рублей и нужно. Будь человеком…

Он досадливо махнул рукой и пошел дальше, а баба продолжила обличения, без особого, впрочем, толка. На нее подчеркнуто не обращали внимания.

– Надо полагать, это та самая Раиса, на которой батюшка погорел, – смеясь заметил Вадим. – Стой здесь.

Он направился в ближайший магазин, где разжился бутылкой водки. Пакет держал под мышкой, кивнул мне и пошел в направлении обладательницы фингала.

К тому времени она, малость притомясь, устроилась на скамье возле магазина «Снежана» и горестно вздыхала, поглядывая на прохожих. Подойдя к ней почти вплотную, Вадим спросил:

– Что там с геенной огненной? Остро интересуюсь.

– А ты кто? – заволновалась тетка; несмотря на плачевный вид, чувствовалось, что она гораздо моложе, чем может показаться, и называть ее так мне, пожалуй, не стоило.

– Хороший человек с тяжестью на душе. Как насчет того, чтобы поговорить?

Тут он продемонстрировал горлышко бутылки, вытянув его из пакета.

– А девка твоя, что, с нами пойдет?

– Конечно.

– Только, это… без глупостей всяких, без извращений, не люблю я это.

– Я же сказал: душу хочу излить. Какие извращения?

Она поднялась и побрела за нами.

– Куда идем-то?

– Мы здесь неподалеку угол снимаем, – сообщил Вадим, а я подумала: в какой восторг придет мадам Ключникова, обнаружив нашу гостью.

– Давайте лучше ко мне… Но сразу предупреждаю: с закусью плохо. Болею я очень… душой и вообще. Не до хозяйства сейчас.

– Закусь организуем, – пообещал Воин и вновь отправился в магазин, а мы топтались на площади в тени голубых елей.

– Мужик твой? – спросила она тихо. Я кивнула, а она продолжила: – Звать как?

– Его?

– Тебя.

– Лена.

– Ага. А меня Рая. Раиса то есть. А мужа?

– Вадим. Только он еще не муж.

– Главное, чтоб рядом был. А муж или не муж – это дело десятое. Одной беда. Все болезни от одиночества. Я вот который год бедствую, то одно болит, то другое, таблетки все пью и пью, не помогают. А сколько за них платить приходится? Жуть. Наверное, придется бросить пить, – закончила она, а я озадачилась: с чем она собирается покончить: с таблетками или пьянством, но уточнять не стала, потому что Вадим вернулся.

На закуску он не поскупился, чем вызвал беспредельное уважение Раисы. Жила она неподалеку. Низкий деревянный дом выглядел уныло, однако фасад украшала огромная тарелка-антенна. Хозяйка открыла дверь и вошла первой. Уборкой Раиса себя не обременяла и сейчас вдруг почувствовала нечто вроде смущения.

– Это… может, в саду сядем? На воздухе?

Однако в сад отправились не сразу, занялись закуской. Кстати, за работу Раиса взялась с энтузиазмом и управилась быстро, может, этому способствовала неуемная жажда. Между делом поведала историю своей жизни. Вадим сочувствовал, я кивала и оглядывалась. Среди разномастной рухляди, которой до отказа было забито жилище, выделялся новенький телевизор воистину гигантских размеров. Его пожилой собрат занял место в кухне. Раиса включила оба, как только вошла в дом.

Наконец, прихватив закуску, бутылку и три стопки, мы отправились в сад, пятачок земли с тремя яблонями, заросший крапивой, притоптанной с краю, где стоял колченогий стол и две скамейки. В одном Раиса оказалась права: здесь все-таки лучше, чем в доме.