Бастард де Молеон - Дюма Александр - Страница 86

– Может быть, мадам, вы и хотели бы мне помочь, я не спорю.

– Я хочу и могу. Представьте себе, например, что вас не выпустят из Сории.

Аженор вздрогнул.

– А я помогу вам выбраться из города.

– Сделав это, мадам, вы принесли бы пользу не столько мне, сколько королю, так как избавили бы его от обвинений в измене и трусости.

– Я согласилась бы с вами, если вы были бы просто послом, которого здесь никто не знает, и приехали бы в Сорию с политической миссией. Ведь тогда вы могли бы вызывать ненависть или подозрения только у короля, – возразила молодая женщина. – Но подумайте сами, нет ли у вас в Сории другого врага, вашего личного врага?

Аженор явно смутился.

– Вы должны бы понимать, если это так, – продолжала донья Мария, – что ваш враг, одержимый злобой против вас, ничего не сказав королю, заманит вас в западню, чтобы отомстить вам, а король останется непричастным к этой мести. Это будет легко доказать вашим соотечественникам в том случае, если дело дойдет до объяснений. Поэтому, шевалье, помните, что здесь вы представляете не только ваши собственные интересы, но интересы дона Энрике де Трастамаре.

У Аженора вырвался тяжелый вздох.

– Ага! По-моему, вы меня поняли, – воскликнула Мария. – Ну хорошо, а если я избавлю вас от опасности, которая может вам угрожать при встрече с вашим врагом?

– Вы сохранили бы мне жизнь, мадам, что само по себе великое благо, но я даже не могу сказать, был бы я признателен вам за ваше великодушие.

– Почему же?

– Потому что мне не дорога моя жизнь.

– Вам не дорога ваша жизнь?

– Да, – сказал Аженор.

– Наверное, у вас большое горе, не так ли?

– Вы правы, мадам.

– А что если я знаю о вашем горе?

– Вы, знаете?

– А что если я покажу вам причину вашего горя?

– Вы? Неужели вы можете сказать мне… можете дать увидеть…

Мария Падилья подошла к террасе, которая была занавешена шелковыми шторами.

– Смотрите же! – сказала она, отдернув штору.

Внизу можно было увидеть другую террасу, которую от верхней отделял массив апельсинных, гранатовых деревьев и олеандров. На этой террасе, среди цветов, качалась в пурпурном гамаке женщина, озаренная золотыми лучами заходящего солнца.

– Видите? – спросила донья Мария.

– Аисса! – восторженно вскричал Молеон, сложив на груди руки.

– Да, дочь Мотриля, – подтвердила донья Мария.

– О, вы правы, мадам, это она, счастье моей жизни! – снова вскричал Молеон, пожирая глазами пространство, отделявшее его от Аиссы.

– Да, совсем близко и очень далеко, – усмехнулась донья Мария.

– Неужели вы смеетесь надо мной, сеньора? – с тревогой спросил Аженор.

– Господь меня сохрани, господин рыцарь! Я только говорю, что в эту минуту Аисса являет собой образ счастья. Нам часто кажется, что стоит лишь протянуть руку, чтобы его коснуться, а оказывается, мы отделены от него какой-то незримой, но непреодолимой преградой.

– Увы, я знаю это: за ней следят, ее держат под стражей.

– И она заперта, сеньор француз, за крепкими решетками с прочными замками.

– Ну как мне привлечь ее внимание, сделать так, чтобы она меня увидела? – воскликнул Аженор.

– И для вас даже это стало бы великим счастьем?

– Высшим!

– Хорошо, я вам его подарю. Донья Аисса вас не видела, если бы она вас увидела, ей стало бы еще больнее, потому что протягивать друг другу руки и посылать воздушные поцелуи – для влюбленных слабое утешение. Добейтесь большего, господин рыцарь.

– Но что же мне делать? Скажите, мадам, умоляю вас! Приказывайте мне или лучше дайте совет.

– Видите вон ту дверь? – спросила донья Мария, показывая на выход с террасы. – Вот ключ от нее, он самый большой из трех в этой связке. Вы спуститесь на этаж ниже, там длинный коридор – он похож на тот, которым вы шли сюда, – что выводит в соседний сад, где деревья достигают террасы доньи Аиссы. Ага, по-моему, вы уже догадываетесь…

– Да, да, – сказал Молеон, жадно впитывая каждое слово, слетающее с уст доньи Марии.

– Решетка сада заперта, но ключ от нее в связке, – продолжала она. – Проникнув в сад, вы окажетесь ближе к донье Аиссе, потому что сможете подойти к террасе, где она сейчас качается в гамаке, хотя влезть туда по отвесной стене нельзя. Но вы сможете окликнуть вашу возлюбленную и поговорить с ней.

– Благодарю, благодарю вас! – воскликнул Молеон.

– Я вижу, вы повеселели, это уже лучше! – сказала донья Мария. – Но тем не менее есть опасность, что вашу беседу на расстоянии могут подслушать. Я предупреждаю вас об этом, хотя Мотриля во дворце нет, он вместе с королем на смотре войск, что прибыли к нам из Африки, и вернется не раньше половины десятого – десяти, а сейчас только восемь.

– Целых полтора часа! О, мадам, прошу вас, умоляю, скорее дайте мне этот ключ!

– О, для того, кто потерял голову, времени не существует. Дайте угаснуть последнему лучу солнца, который еще золотит небо, – это будет через нескольких минут. И, кстати, если хотите, я вам еще кое-что скажу, – улыбнулась она.

– Скажите.

– Я думаю, отдать ли вам и третий ключ – Мотриль сделал его для короля дона Педро, – который я раздобыла с большим трудом.

– Для короля дона Педро! – содрогнулся Аженор.

– Да, – ответила Мария. – Вы знаете, это ключ от двери, которая выходит на очень удобную лестницу, что ведет прямо на террасу, где в эти мгновения Аисса, вероятно, мечтает о вас.

Аженор даже вскрикнул от радости.

– И как только за вами захлопнется дверь, – продолжала донья Мария, – вы сможете полтора часа беседовать наедине с дочерью Мотриля, не боясь, что вас застигнут врасплох. А если придут король с Мотрилем – попасть на террасу можно только через дом, – у вас будет надежный и свободный путь к отступлению.

Аженор упал на колени и осыпал поцелуями руку благодетельницы.

– Мадам, потребуйте от меня мою жизнь в ту минуту, когда она вам понадобится, и я отдам ее вам! – воскликнул он.

– Благодарю вас, но приберегите ее для вашей возлюбленной, сеньор Аженор. Солнце зашло, через несколько минут совсем стемнеет, у вас остается всего час. Ступайте и не выдавайте меня Мотрилю.

Аженор устремился на маленькую лестницу террасы и исчез.

– Сеньор француз, – закричала ему вслед донья Мария, – через час ваша заседланная лошадь будет стоять у дверей часовни, но Мотриль не должен ни о чем догадываться, а не то мы оба пропали!

– Я вернусь через час, обещаю вам, – послышался голос удалявшегося рыцаря.

XXII. Встреча

На нижней террасе дворца – она примыкала к покоям ее отца и комнатам девушки – в задумчивости сидела Аисса; томная и мечтательная, как истинная дочь Востока, она дышала вечерней прохладой, провожая взглядом последние отблески заката.

Когда солнце зашло, ее взгляд устремился на великолепные сады дворца, словно поверх стен и деревьев она хотела что-то отыскать за горизонтом, который когда-то еще открывался перед ней. Это было живое воспоминание, не подвластное ни пространству, ни времени, которое зовется любовью, иначе говоря, вечной надеждой.

Она мечтала о ярко-зеленых и обильных, благоуханных полях Франции, о роскошных садах Бордо, под спасительной сенью которых пережила самое сладостное событие в своей жизни; а так как во всем, над чем он задумывается, ум человеческий отыскивает печальное или радостное сходство, Аисса сразу же вспомнила сад в Севилье, где она впервые осталась наедине с Аженором, говорила с ним, сжимала его руку, которую сейчас ей страстно захотелось сжать снова.

Мысли влюбленных таят непостижимые загадки. Подобно тому как в голове безумцев крайности чередуются с бессвязной быстротой снов, так и улыбку любящей девушки сменяют иногда, словно улыбку Офелии,[156] горькие слезы или мучительные рыдания.

Захваченная воспоминаниями, Аисса улыбнулась, вздохнула и заплакала. Она, наверное, разрыдалась бы, если бы на каменной лестнице не послышались торопливые шаги.