Бастард де Молеон - Дюма Александр - Страница 58

– Дети мои, – обратился коннетабль к тем солдатам, которые, стоя слишком далеко, ничего не слышали и удивлялись ликующим крикам товарищей, – этот бедный народ может дать нам лишь сто тысяч экю. Этих денег слишком мало, потому что именно столько я обещал вашим командирам. Папа должен дать нам двести тысяч экю.

Через три часа двадцать лошадей, сгибаясь под тяжестью ноши, вступили, чтобы никогда больше оттуда не выйти, в ограду лагеря Дюгеклена, и легат, разделив деньги на три кучи – в одной было сто тысяч золотых экю, в двух других по пятьдесят, – присовокупил к ним папское благословение, на которое наемники (славные ребята, если уступать их желаниям) ответили пожеланиями ему всяческих благ.

Когда легат уехал, Дюгеклен обратился к Гуго де Каверлэ, Клоду Живодеру и Смельчаку:

– Теперь давайте рассчитаемся.

– Идет, – согласились наемники.

– Я вам должен пятьдесят тысяч экю золотом, по экю на каждого солдата. Ведь так мы договорились?

– Так.

Бертран придвинул им самую большую кучу монет:

– Вот пятьдесят тысяч золотых экю.

Следуя пословице, что была в ходу уже в XIV веке: «Денежки счет любят», наемники пересчитали монеты.

– Все верно! – сказали они. – Это доля солдат. Ну а какова доля офицеров?

Бертран отсчитал еще двадцать тысяч экю.

– Четыре тысячи офицеров, – сказал он, – по пять экю на офицера, выходит – двадцать тысяч экю. Вы ведь так считали?

Командиры принялись пересчитывать монеты.

– Все точно, – подтвердили они через некоторое время.

– Хорошо! – сказал Дюгеклен. – Остались командиры.

– Да, остались командиры, – повторил Каверлэ, облизывая губы в радостном предвкушении поживы.

– Теперь, – продолжал Бертран, – по три тысячи экю каждому, так ведь?

– Цифра верная.

– Выходит – тридцать тысяч экю, – сказал Бертран, показывая на гору золота.

– Счет точен, – согласились наемники, – ничего не скажешь.

– Значит, у вас больше нет возражений, чтобы начать военные действия? – спросил Бертран.

– Никаких, мы готовы, – ответил Каверлэ. – Разве что наша клятва верности принцу Уэльскому…

– Да, – сказал Бертран, – но клятва эта касается лишь английских подданных.

– Разумеется, – согласился Каверлэ.

– Значит, договорились.

– Ну что ж, мы довольны. Однако…

– Что однако? – спросил Дюгеклен.

– А кому пойдут оставшиеся сто тысяч экю?

– Вы слишком предусмотрительные командиры, чтобы не понимать: армии, которая начинает кампанию, нужна казна.

– Несомненно, – подтвердил Каверлэ.

– Так вот, пятьдесят тысяч экю пойдут в нашу общую казну.

– Здорово! – обратился Каверлэ к своим сотоварищам. – Понял. А другие пятьдесят тысяч – тебе в казну. Чума меня забери, ну и ловкач!

– Подойдите ко мне, мессир капеллан, – сказал Бертран, – и давайте вместе напишем письмецо нашему доброму повелителю, королю Франции, коему я посылаю пятьдесят тысяч экю, что у нас остались.

– Вот это да! – воскликнул Каверлэ. – Поступок поистине прекрасный! Я бы никогда так не сделал. Даже ради его высочества принца Уэльского.

V. Каким образом мессир Гуго де Каверлэ чуть было не получил триста тысяч золотых экю

Мы уже знаем, что после сцены в саду Аисса отправилась в дом отца, а Аженор исчез, перепрыгнув через стену.

Мюзарон понял, что его хозяина больше в Бордо ничего не удерживает; поэтому, едва молодой человек вышел из состояния мечтательности, в которую погрузили его разыгравшиеся события, он нашел своего коня под седлом, а оруженосца – готовым к отъезду.

Аженор одним махом вскочил в седло и, пришпорив коня, на полном скаку выехал из города в сопровождении Мюзарона, по своему обыкновению отпускавшего шуточки.

– Эй, сударь! – кричал он. – Мне кажется, мы удираем слишком быстро. Куда, черт возьми, вы дели деньги, за которыми ходили к неверному?

Аженор пожал плечами и промолчал.

– Не губите вашего доброго коня, сударь, он нам еще на войне пригодится: предупреждаю вас, что так он долго не проскачет, особенно если вы, подобно графу Энрике де Трастамаре, зашили полсотни марок золотом в подкладку вашего седла.

– В самом деле, – ответил Аженор, – по-моему, ты прав: полсотни марок золотом и полсотни железом для одной скотины – это слишком.

И он опустил на плечо непочтительного оруженосца свое окованное сталью копье.

Плечо Мюзарона осело под этой тяжестью, и, как предвидел Аженор, веселость оруженосца от лишней поклажи значительно поубавилась.

Так они двигались по следам графа Энрике, но не в силах его догнать, через Гиень и Беарн; потом перевалили Пиренеи и через Арагон въехали в Испанию.

Только в этой провинции они нагнали графа, которого увидели в отблесках пожара в маленьком городке, подожженном капитаном Гуго де Каверлэ.

Таким способом отряды наемников возвещали о своем появлении в Испании. Мессир Гуго, большой любитель красочных зрелищ, выбрал город – он рассчитывал сделать его своим маяком – на возвышенности, чтобы пламя на десять льё вокруг освещало этот край, который был ему неизвестен, но который он жаждал узнать поближе.

Энрике ничуть не удивляла эта прихоть английского капитана; он давно водил знакомство со всеми командирами наемных отрядов и знал их манеру вести войну. Правда, он просил мессира Бертрана Дюгеклена воздействовать своим авторитетом на подчинявшиеся ему наемные отряды, чтобы последние не все крушили на своем пути.

– Ибо, – весьма разумно полагал он, – поскольку это королевство в один прекрасный день станет принадлежать мне, я хотел бы получить его цветущим, а не разоренным.

– Что ж, верно, ваша светлость, – отвечал Каверлэ, – но при одном условии.

– При каком же? – спросил Энрике.

– Вы, ваша светлость, будете платить мне за каждый нетронутый дом и за каждую изнасилованную женщину.

– Я что-то не совсем понимаю, – сказал граф, сдерживая отвращение, которое вызывала у него необходимость действовать заодно с подобными бандитами.

– Однако все проще простого, – пояснил Каверзи. – Города ваши останутся целы, а ваше население удвоится – по-моему, это денег стоит.

– Ну что ж, пусть так, – сказал Энрике, пытаясь улыбнуться. – Мы поговорим об этом завтра утром, а пока…

– Пока, ваша светлость, Арагон может спать спокойно. Ночью мне все будет видно здесь как днем, хотя, слава Богу, Гуго де Каверлэ ничуть не похож на чудотворца.

После этого обещания, которому можно было довериться, сколь бы странным оно ни казалось, Энрике вместе с Молеоном ушел в свою палатку, тогда как коннетабль отправился к себе.

Тогда Гуго де Каверлэ, вместо того чтобы уснуть, что, как могло показаться, он и сделает после столь утомительного дня, стал прислушиваться к звукам удаляющихся шагов; потом, когда эти звуки смолкли в отдалении, а фигуры растворились в темноте, он тихо поднялся и вызвал своего секретаря.

Этот секретарь был весьма важной персоной в доме храброго полководца (Каверлэ либо совсем не умел писать, что весьма вероятно, либо не снисходил до того, чтобы взять в руки перо, что весьма возможно), так как сему достойному писцу поручалось оформлять все сделки между командиром наемников и пленниками, за коих он назначал выкуп. Поэтому почти не проходило дня, чтобы секретарь Гуго де Каверлэ не составлял подобного рода документа.

Писец явился с пером и чернильницей, держа под мышкой свиток пергамента.

– Садись сюда, метр Робер, – сказал капитан, – и со-ставь-ка мне расписку вместе с подорожной.

– Расписку на какую сумму? – спросил писец.

– Сумму не пиши, но места оставь побольше, ибо она будет немалая.

– На чье имя? – снова спросил писец.

– Имя, как и сумму, тоже не пиши.

– А места тоже оставить побольше?

– Да, потому что за этим именем будет значиться немало титулов.

– Прекрасно, прекрасно, отлично, – забормотал метр Робер, принимаясь за дело с таким рвением, будто ему платили проценты с вырученной суммы. – Но где же пленник?