Бастард де Молеон - Дюма Александр - Страница 14

– Уж не хочешь ли ты сказать, неверный, – воскликнул великий магистр, – что вера в Аллаха выше веры в Христа?!

– Нет, славнейший великий магистр, ничего подобного я не хочу сказать, и пусть Аллах сохранит меня, ничтожную пылинку, от любых окончательных суждений в сих делах! Нет. Сейчас я лишь рассказчик и повествую о приключениях госпожи Бланш де Бурбон, как говорят французы, или доньи Бланки Бурбонской, как называют ее испанцы.

«Неуязвимый!» – прошептал дон Фадрике.

– Так вот, когда солдаты, совершив страшное кощунство, проникли в собор и намеревались схватить донью Бланку, вдруг закованный в железо рыцарь с опущенным забралом, вероятно тот, что помог пленнице бежать, ворвался в собор верхом на коне.

– Верхом на коне?! – изумился Аженор.

– Ну да, – подтвердил Мотриль. – Это святотатство, но, наверное, имя, титул или какой-нибудь воинский орден давали сему рыцарю такое право. В Испании существует много подобных привилегий. Например, великий магистр ордена Святого Иакова имеет право входить во все церкви христианского мира в шлеме и при шпорах. Не правда ли, сеньор дон Фадрике?

– Правда, – глухим голосом ответил тот.

– Итак, рыцарь въехал в собор, разогнал солдат, призвал горожан к оружию, и по его зову город восстал, изгнал отряд короля дона Педро и запер ворота…

– Но потом мой брат отомстил сполна, – перебил его великий магистр, – и двадцать две головы, срубленные по его повелению на главной площади Толедо, принесли ему вполне заслуженное прозвище Справедливый.

– Да, но среди этих двадцати двух голов не оказалось головы мятежного рыцаря, ибо никто так и не узнал, кто это был.

– А как поступил король с доньей Бланкой? – спросил Аженор.

– Донью Бланку отвезли в крепость города Херес, где она находится под стражей, хотя, возможно, она заслуживала бы большего наказания, чем тюрьма.

– Сеньор мавр, не нам решать, какой кары или награды достойны те, кого Бог избрал править народами, – сурово сказал дон Фадрике. – Выше них один Бог, и лишь Бог властен карать или миловать их.

– Господин наш говорит истинно, а его смиренный раб не прав в том, что сказал, – ответил Мотриль, сложив на груди руки и склонив голову к холке коня.

Тут они добрались до места, где решено было остановиться на ночлег и разбить лагерь.

Когда мавр удалился, чтобы проследить, как опускают на землю носилки, великий магистр приблизился к рыцарю.

– Больше не говорите со мной ни о короле, ни о донье Бланке, ни обо мне при этом проклятом мавре, который постоянно вызывает у меня желание натравить на него моего пса! – со злостью воскликнул он. – Не говорите со мной об этом до ужина, когда мы останемся одни и сможем побеседовать спокойно. Мавр Мотриль будет вынужден оставить нас наедине, он не ест вместе с христианами, и, кстати, ему надо присматривать за носилками.

– Он что, прячет в этих носилках свои сокровища?

– Да, – улыбнулся великий магистр, – вы совершенно правы, в них его сокровище.

В этот момент к ним подошел Фернан; Аженор уже допустил за день множество оплошностей и теперь боялся казаться нескромным. Но его любопытство, которое он сдерживал, от этого не уменьшилось.

Фернан пришел, чтобы получить распоряжения своего господина, потому что палатку дона Фадрике уже установили в центре лагеря.

– Приготовь нам ужин, мой добрый Фернан, – обратился принц к молодому человеку, – рыцаря, наверное, терзают голод и жажда.

– Но я вернусь, – сказал Фернан. – Вы знаете, что я обещал не отходить от вас ни на шаг, и знаете, кому я обещал это.

Щеки великого магистра на мгновение покраснели.

– Останься с нами, дитя мое, ведь от тебя у меня секретов нет, – сказал он.

Ужин был накрыт в палатке великого магистра, и Мотриля, действительно, на нем не было.

– Теперь, когда мы одни, – сказал Аженор, – вы ведь сами сказали, что у вас нет секретов от меня, расскажите мне, дорогой сеньор, что же произошло, чтобы я впредь не допускал ошибки, подобной той, что совершил недавно.

Дон Фадрике с беспокойством огляделся.

– Полотняная стена – ненадежное укрытие для тайны, – заметил он. – Здесь можно подглядывать снизу и подслушивать снаружи.

– Ну что ж, поговорим о другом. Несмотря на мое вполне естественное любопытство, я подожду, – ответил Молеон. – И кстати, если этому сатане придет в голову снова помешать нам, до Севильи мы все-таки найдем время, чтобы поговорить друг с другом, ничего не опасаясь.

– Если бы вы не так сильно устали, – заметил дон Фадрике, – я предложил бы вам выйти со мной из палатки – мы захватили бы мечи и надели плащи – и пройтись в сопровождении Фернана. Мы смогли бы побеседовать на равнине, найдя достаточно открытое место, чтобы быть уверенными, что в пятидесяти шагах от нас мавр не превратился в змею – такова его природная сущность – и не подслушивает.

– Сеньор, я никогда не устаю, – ответил Аженор с той улыбкой, что придают человеку сила и неиссякаемая уверенность молодости. – Часто, весь день пробегав за серной по откосам самых высоких вершин наших гор, я возвращался домой поздно вечером, но мой благородный опекун Эрнотон де Сент-Коломб говорил: «Аженор, мы взяли в горах медвежий след, я знаю, где скрылся зверь; хотите пойти со мной в облаву?» Я успевал лишь выложить добытую дичь и в любое время снова отправлялся на охоту.

– Тогда пошли, – сказал великий магистр.

Сняв шлемы и доспехи, они закутались в плащи – не только потому, что ночи в горах прохладные, сколько из желания остаться не узнанными, – и вышли из палатки, направившись в ту сторону, где могли скорее выбраться из лагеря.

Пес хотел было идти за ними, но дон Фадрике подал ему команду, и умное животное улеглось у входа в палатку; все так хорошо знали пса, что он мог сразу же выдать друзей.

Они не прошли и нескольких шагов, как путь им преградил часовой.

– Чей это солдат? – спросил Фернана дон Фадрике, отступив на шаг.

– Ваша милость, это Рамон, арбалетчик, – ответил паж. – Я хотел, чтобы сон вашей милости охраняла надежная стража, и сам расставил часовых. Вы же знаете, что я обещал беречь вас.

– Тогда скажи ему, кто мы, – приказал великий магистр, – этому мы можем без опаски назвать себя.

Фернан, подойдя к часовому, что-то ему шепнул. Солдат поднял арбалет и, почтительно отойдя в сторону, пропустил их.

Но едва они отошли футов на пятьдесят, как в темноте вдруг возникла белая неподвижная фигура. Великий магистр, не зная, кто бы это мог быть, пошел прямо на сие приведение. Это был второй часовой, закутанный в плащ с капюшоном; он преградил им путь копьем, сказав по-испански с гортанным арабским – выговором:

– Прохода нет.

– А этот откуда? – спросил дон Фадрике у Фернана.

– Не знаю, – ответил паж.

– Разве не ты поставил его здесь?

– Нет, он же мавр.

– Пропусти нас, – приказал по-арабски дон Фадрике. Мавр покачал головой, держа у самой груди великого магистра копье с острым наконечником.

– Что все это значит? Меня что, взяли под стражу? Меня, великого магистра, меня, принца? Эй, стража! Ко мне!

Фернан достал из кармана золотой свисток и засвистел.

Но раньше стражи и даже раньше часового-испанца, стоявшего в пятидесяти шагах позади них, вихрем, огромными прыжками примчался Алан: он узнал голос хозяина и понял, что тот зовет на помощь; ощетинившийся пес стремительно, подобно тигру, кинулся на мавра и с такой силой вцепился ему в горло, прикрытое складками плаща, что солдат упал, успев издать крик тревоги.

Услышав сигнал бедствия, из палаток высыпали мавры и испанцы. Каждый испанец в одной руке держал зажженный факел, в другой – меч; мавры же молча, не зажигая света, скользили в темноте, словно хищники.

– Алан, ко мне! – крикнул великий магистр.

Пес, услышав этот голос, медленно, как бы с сожалением, отпустил свою жертву и, пятясь, не сводя глаз с мавра, который уже привстал на одно колено, сел у ног хозяина, готовый снова броситься вперед по первому его знаку.