ВЦ 3 (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 26

Что-то глаза слипаются, после котлеток, что генерал принёс.

Что нам сказала незабвенная Скарлетт О’Хара: «Не буду думать об этом сейчас. Подумаю об этом завтра». Ещё там есть хорошая мысль: «Жизнь не обязана давать нам то, чего мы ждём. Надо брать то, что она даёт, и быть благодарным уже за то, что это так, а не хуже». Будем жить по заветам Маргарет Митчелл.

Событие тридцать пятое

Выбраться Вовке из той заварушки помог сержант, коего бдеть за ним поставили. После облегчения «души» вернулись они в палату, а там и правда на тумбочке у кровати стоит тарелка с супом, тарелка с кашей перловой, даже со следами мяса, и компот в стакане и два больших куска хлеба (белого!), прямо и в ресторане лучше не закажешь. Вовка взял ложку и принялся суп есть, и тут взглядом за сержанта зацепился, тот слюну кадыком туда-сюда гонял.

— Держите, — Вовка подал милиционеру тарелку с кашей и один кусок хлеба. — Вас, наверное, и поесть не отпускают.

— Так ты больной, — откинулся на табурете своём сержант, руками отгородился.

— Берите, берите, мне столько не съесть. Тем более, при жевании голове больно. — На самом деле так и было. Каждое жевание в голове молоточком отдавалось. Потому, даже хлеб взял, раскрошил в холодный суп.

— Ладно. Только ты никому. — Мужику на вид лет тридцать. Была нашивка жёлтая на кителе. Ранен был, значит, воевал, должно быть, или тут с бандитами. Тоже, блин, война.

Поели. Сержант взял грязную посуду и вынес из палаты, вернулся через пару минут. Стакан с водой холодной принёс Вовке, на тумбочку поставил.

— А вы когда меняетесь? — спросил его Вовка.

— В два часа. А что, надоел? — улыбнулся.

— Товарищ сержант, а как вас зовут? — мысль у Вовки родилась.

— Петром кличут.

— А по отчеству?

— Ну, по отчеству. Молод ещё, а вообще Иваныч, — физиономия такая простая, ещё рязанскими обзывают.

— Пётр Иваныч, а можно вас об одной услуге попросить. — Сейчас откажет. Поморщился.

— Говори.

— Я не понимаю, почему меня задержали. На меня этот бандит напал, который сбежал из больницы, я потерпевший. Случайно жив остался, а этот милиционер из аэропорта зачем-то меня в ИВС отправил, ну, а потом сюда привезли. Просьба такая. Я футболист. Московское «Динамо». Мы были на игре в Ашхабаде, а теперь вот домой летим. Я чуть раньше остальной команды отправился. Мне нужно было в Ленинграде встретиться с бывшим заместителем министра МВД Аполлоновым Аркадием Николаевичем. Так вот, сейчас в аэропорту все наши. Самолёт, кажется, в четыре часа. Вы не могли бы, как сменитесь, найти там Михаила Семичастного. И рассказать ему обо мне. Хоть тренерам объяснит, а то те волноваться будут.

— Тот самый Семичастный? Капитан команды, что англичанам наваляла? — загорелись глаза у сержанта.

— Да, тот самый. Там из того состава ещё Соловьёв будет. Если попросите, то автографы вам напишут, — обрадовался Фомин. Похоже, Пётр Иваныч болельщик. Может и получиться задумка.

— Давай-ка парень так. Я схожу. Не похож ты на преступника. Повидал за жизнь. На вид ты нормальный парень. Да динамовец ещё. Наш значит. Ты возьми листочек и напиши им записку, а я и передам.

— Спасибо, так ещё лучше будет. Только…

— Я сейчас у сестры возьму листочек и карандаш. Только быстрее давай, а то скоро уж меняться, — сержант ушёл и через пару минут и правда принёс и листок в клеточку, из тетради вырванный, и карандаш химический.

Вовка за пять минут, написал капитану «Динамо» записку с объяснением, что произошло, и с просьбой сообщить по прилёту в Москву сразу Якушину. И чтобы тот позвонил домой Аполлонову, телефончик написал, и сообщил Антонине Павловне, что бедняга Фомин попал в такую вот историю, и у него ощущение, что без помощи Аркадия Николаевича он из этой заварухи не выпутается.

Сержант сменился через час примерно. Ушёл, с собой заветную записку унося. На табуретку сел тоже сержант. Узбек. Ну, наверное, узбек. Не русский, точнее не европеец. С Вовкой говорить отказался, открыл газету на местном языке и уткнулся в неё. Так и просидел восемь часов. В полночь его тоже поменяли. Но Вовка это сквозь сон видел. У него опять разболелась голова и медсестра поставила ему какой-то укол. На следующий день пришёл следователь. Не тот дежурный из ИВС, а другой. Тоже местной национальности и петрушка с тем, зачем Вовка напал на человека началась по новой. Ещё через день, всё повторилось. А потом, как по мановению волшебной палочки, всё изменилось. Пришли военные и погрузили Вовку на носилки. Довезли в полуторке до аэропорта и загрузили в военный самолёт. А из Домодедово уже вот в Кащенко отвезли.

Отделался, можно, сказать лёгким испугом. Ага, ещё двумя новыми швами на голове, подстрижкой под ноль, сотрясением мозга и теперь ещё и справку дадут, что псих. С такой справкой в милицию не возьмут.

Шутка. Не будет справки. Нет, справка будет, но другая. Что на два месяца от активного занятия спортом освобождён.

Да, зима повторяется. Ну, там принял участие в решающем матче, помог динамовцам стать чемпионами СССР. Тут, скорее всего, то же самое повторится. Опять только к решающим матчам оклемается и форму физическую наберёт.

Событие тридцать шестое

Зеленоглазая девушка пришла злая. Нет, конечно, встревоженная и даже заботливая, но злая тоже. И с порога выдала:

— Ты, Вова, только о себе думаешь!

Во как!? Чего опять не так подумал? Шестого мая, как и было запланировано, состоялся концерт с актовом зале школы, в которой сёстры Аполлоновы учились. Вовка даже вечернюю тренировку на Чернышёва переложил. Взял немецкую гитару и отыграл свою партию. Наташа пела песню про фотографии и очень прилично сыграла проигрыш на саксофоне. Понятно, что уровень настолько выше среднего по школе, да ещё песня новая, что долго хлопали и требовали повторить и ученики, и конкурсанты, и родители. И, между прочим, сама Дива — Русланова. Как уж Антонине Павловне удалось её заманить, не понятно, но вот пришла.

Ну, второй раз петь не стали. Спели вдвоём, как и положено мужскую и женскую партию разделив, лучшую песню Окуджавы — «До свидания мальчики».

Эффект ожидаемый. Взрослые плакали, дети молчали. Первая хлопать начала Русланова Лидия Андреевна (при рождении Прасковья Андриановна Ле́йкина-Горшенина). Вовка, зная, что генерала Крюкова арестуют буквально через считанные месяцы, а потом и саму Русланову, то ли в конце года, то ли в самом начале следующего, тем не менее, ничего сказать Антонине Павловне не мог. После концерта Русланова чмокнул Наташу в щёку, и похлопала по предплечью Вовку, дальше не дотянулась. Такая каланча вымахала. Садясь в машину, пообещала замолвить за «Наташеньку — птичку» словечко, где надо.

На следующий день Вовка улетел в Ашхабад. И вот через неделю почти объявился в Кащенко. А тут на самом деле Русланова чего-то кому-то сказала, и их песню согласился выслушать сам Утёсов. Он-то согласился, а Вовка, сволочь такая, в дурдом угодил. Скрывается от славы заслуженной и Наташу за собой на дно тянет. Самому Утёсову отказали. Ну, не совсем отказали, а объяснили, что автор и гитарист, мать его — виртуоз, сейчас приболел. Вот, как только, так сразу.