Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 95

Юра крепко стиснул левой рукой правое запястье, стараясь не позволить всему этому безумию утянуть себя на дно. Повернув голову, он увидел верхнюю ступеньку и деталь какого-то конструктора, красную, как капля крови.

Ничьё больше присутствие не ощущалось.

Хозяин вновь сделался серьёзным. Он встал, деловито оправив трусы. Под его ногами, обутыми в дырявые тапочки, хлюпал алкоголь. Запах стал невыносимым.

— Ты уйдёшь отсюда сейчас же, сам, или я тебя вышвырну.

Будто решив, что хлипкий очкарик останется жить у него в кладовке, периодически показываясь, чтобы повесить на уши ещё одну безумную теорию, Иван прибавил:

— Мне следовало голову тебе оторвать за такие шутки, но так уж вышло, что я сегодня в благодушном настроении.

Уже на крыльце Юра сделал последнюю робкую попытку вернуть внимание отца к насущным проблемам. Лиза могла оставаться видимой только ему одному сколько угодно — клоуны же были реальны. Были реальны и слова, что они говорили мальчишке.

— Приглядывайте за сыном, пожалуйста…

Дверь с треском захлопнулась.

Несколько минут Юра стоял на ступенях, разглядывая передние фары пикапа. Потом заглянул в кабину. На пассажирском сиденье валялись окурки и банки с энергетиком, в ногах — ящик с какими-то инструментами. Дождь молотил по макушке, но Юра не торопился раскрывать зонт, ожидая, пока влага немного причешет путающиеся мысли. Может ли он, зная правду, оставить всё, как есть? Подумать только, люди живут, добровольно заворачиваясь в паутину, превращаясь в пухлый кокон. Кто эти araneae, членистоногие паукообразные, что пируют на чужих костях?

В пустой, высосанной досуха оболочке не остаётся ни страстей, ни любви. Она принимает простые правила, брошюру с которыми ненавязчиво кладут ей на журнальный столик, и живёт дальше. Как буддист, достигший просветления, только наоборот.

Блог на livejournal.com. 14 мая, 18:15. Движение вниз.

…Сегодняшнее утро я встретил у окна, не смея пошевелиться. Наверное, я втайне боялся, что даже движение пальца способно разрушить этот дом до основания. А между тем с домом что-то происходило. Вот только никто этого кроме меня не видел. Дед Филипп, сосед со второго этажа, сидел на лавочке, наблюдая взглядом старого лётчика-испытателя (кем он в прошлом и являлся) за возней внуков на детской площадке. Рядом тёрлось несколько ворон, которых, видимо, что-то привлекло. Когда одна из них подбиралась опасно близко к детям, старик молча поднимал свою палку. Я мог разглядеть его в деталях: очки с толстыми линзами, бороздки на губах, перетекающие одна в другую… хотя раньше сверху видел только шляпу. Сейчас же мой воздушный шар выпускал воздух. Я беспомощно оглядывался, пытаясь понять где же течь, и беспокойно водил языком по губам.

Приехала коммунальная служба. Где-то прорвало водопровод. Бабульки собрались обсудить столь важное событие. Приложив ухо к холодному стеклу, я мог слышать голоса. Бормотание становилось всё более различимым; оно было на удивление эмоциональным. Я понял, что весь дом со вчерашнего вечера сух, как забулдыга на мели — все родники пересохли.

Я не собрался в путешествие на кухню или в уборную. И так ясно, что вода побежит из кранов как ни в чём не бывало. Возможно, она теперь берёт начало из неких подземных источников. Из неоткрытых рек или загадочных пресных морей.

И всё же, как быть с тем, что мой дом медленно уходит под землю? Разуйте глаза, люди!..

2

Бродяга, что спал под детской горкой, пропал. На улице по-прежнему никого. Земля парила, туман, который получался там, где соединялась почва, асфальт и небесная вода, стелился так низко, что казался струями текущей куда-то реки. Юра закрыл глаза и представил, как эти потоки низвергаются в озеро. Было довольно прохладно.

Мысли о пареньке вернули его к действительности. То, что молодой учитель увидел в его глазах, когда их взгляды пересеклись в прихожей… не просто рядовая эмоция, не недоверие к едва знакомому человеку, а бегство внутрь себя, сопровождающееся сверканием детских пяток.

Отчаянный прыжок в бездну, потому что альтернатива гораздо страшнее.

Засунув руки в карманы и взяв под мышку зонт, Хорь обогнул дом, разглядывая окна. Комната паренька должна находиться на первом этаже, под лестницей. Вот крошечное окошко ванной комнаты, а следующее… да, наверное, именно это. Не задёрнутые салатовые шторы, кадка с кактусом на окне, пластиковый трансформер. Окно находилось на высоте человеческого роста; даже встав на цыпочки, мужчина видел только потолок.

Оглядевшись, Юра увидел заросший сорняками участок, посреди которого чахла слива, покосившийся забор, за ним — тропку, перегороженную остовом запорожца, снова забор, и, наконец, заднюю стену частного дома на соседней улице. Рядом валялось несколько чёрных ящиков из-под стеклотары — одно время там, видимо, размещался пункт приёма. Юра бегом бросился туда. Через пару минут он уже стоял на двух ящиках, поставленных друг на друга, приспособив третий как ступеньку.

Комната мальчишки обставлена старой, неуклюжей мебелью. На открытых полках рядами стояли книги с яркими корешками. Кровать, обтянутая грязно-зелёным велюром, аккуратно застелена покрывалом, напоминающим по текстуре морское дно. Несколько бестолковых трёхногих табуретов, конструктор в коробке из-под солений фирмы «Дядя Ваня», комками лежащие на полу футболки, рулон обоев глубоко под столом… На самом столе синий рюкзак, рваный возле молнии и небрежно заштопанный отчаянно-белыми нитками. Юра чувствовал себя так, будто сунул голову в забытый на остановке пакет, а там — чей-то сокровенный, очень личный сон. Этот город доказал, что может оперировать понятиями за гранью разумного и преподносить нереальные вещи как нечто обыденное и всем известное.

Мальчик сидел на полу, в профиль к окну, что-то неотрывно наблюдая. Он подобрал под себя ноги, спина неестественно прямая, как никогда не бывает у ребят его возраста. О Федькином изъяне напоминали немногие вещи — например, наушники, вроде тех, что используют на стрельбище или производстве, чтобы убрать внешние шумы, или несколько блистеров с таблетками, разбросанных по столу. И всё же Юра сразу их отметил.

Вцепившиеся в карниз пальцы медленно белели.

Здесь много вещей принадлежащих, должно быть, Фединой матери. Жестяная коробка с бусами на подлокотнике кровати. Несколько аудиокассет в коробках, с песнями Пугачёвой и Эдуарда Хиля. Сделанный умелыми, нежными руками бумажный ангел, подвешенный к люстре — он медленно поворачивался вокруг своей оси. Пара поношенных женских перчаток. Наконец, развёрнутое письмо на коленях у мальчика, тетрадный лист с двумя загибами, на котором угадывался стремительный, аккуратный женский почерк. Письмо… сыну? Прощальное послание? Из оконного проёма Юру окатило такой волной тоски, что он едва не прикусил губу. В отличие от отца, сын прекрасно понимает, что матери больше нет рядом. Почему он не принимает мер? Боится, что чтобы достучаться до отца, потребуется больше сил, чем у него есть? Или просто понимает всю тщетность этих усилий?

Проследив за взглядом мальчишки, учитель увидел на столе то, чего боялся: ту самую чёрную коробку, похожую на школьный пенал. Жёлтая лента была на месте, только вместо пышного банта узел. Федька разглядывал её, точно зная, что там внутри и для чего это может пригодиться.

— Эй, — сказал Юра достаточно громко, чтобы его услышали внутри. — Я тебе не враг!

Мальчик не шевелился.

3

Как и обещали, они придут вновь, на этот раз, чтобы замучить его до смерти. Папа здесь не поможет. За последнюю неделю отец всё реже возвращался к реальности, всё чаще пугался своего небритого, угрюмого лица в зеркале. Мужчина, что беседовал с отцом наверху, как буревестник перед грозой, и, увидев его в коридоре, Федя понял, что все надежды тщетны. Они скоро будут здесь.