Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 69

— Первый раз её вижу, — сказал хозяин заведения, раздобыв где-то кружку и протирая её изнутри сомнительной чистоты тряпицей. — Спросите ребят. Никто её в глаза не видел.

Юра был уверен, что Виль Сергеевич не последует совету бармена. Но он последовал: повернулся так внезапно, что высокие табуреты с одной стороны (с другой сидел молодой учитель) свалились как кегли. Пропойцы не успели спрятать глаза, которые горели в полутьме, словно кошачьи. Тоска была в них такая яркая, что Юрию захотелось зажмуриться.

Детектив, впрочем, и ухом не повёл.

— Мужики, — сказал он. — Я тут кое-кого разыскиваю. Это внучатая племянница моей сестры, и она почему-то выбрала местом рандеву ваше прекрасное заведение. Эй, хозяин, нельзя ли добавить света? Здесь темно как в логове змей.

Светлее не стало, бармен оставался на месте, продолжая натирать кружку с такой маниакальной аккуратностью, будто это экспонат музея, и Виль Сергеевич пошёл между столов, показывая фотографию каждому, кто не отводил взгляд. Один мужчина протянул руку, чтобы сграбастать бумажник со снимком и «взглянуть повнимательнее», но здоровяк ловко увернулся. Пятерня дёрнулась и опрокинула стакан, водка из которого смешалась с рассолом в чаше с солёными огурцами. Её владелец зашипел и принялся облизывать собственные пальцы, на которые попало немного живительной влаги.

— Не знаем такую, — наконец разочарованно и зло сказал пострадавший. — Но шикарная баба, не отнять.

Виль Сергеевич проследовал с портретом своей ненаглядной дальше, а Юра, что плёлся за ним, вдруг почувствовал на своём запястье твёрдую хватку. Он с почти суеверным ужасом уставился на лицо c широко разнесёнными бровями, напоминающие кусты чертополоха. А этот, в отличие от всех остальных, не впал в летаргический сон, — подумалось ему.

Это был тот самый обиженный мужик, у которого пролилась водка: небритый тип неопределённого возраста, с сизым в неверном свете лицом, с запёкшейся коркой на щеках, оставшейся от какой-то кожной болезни, с крупными сальными губами и светлыми усиками, делающими его похожим на моржа. Сходство было бы абсолютным, если бы не рыжая спутанная шевелюра, которой давно уже не касались ножницы.

— Эй, а вы двое ж не из нашей компашки, — он смачно плюнул на свой опустевший стакан. — Вообще не отсюдова. Слишком загорелые… слишком много мясца на ваших костях. Не тухлого и не порченого как у нас! Из столиц своих приехали любопытство удовлетворять?

Это слово, «любопытство», прозвучало в его губах с оттенком пошлости.

— Мы ищем одну женщину, — сказал Юра, кивнув на спину Виля Сергеевича и одновременно пытаясь освободиться. — Он вам фотографию показывал.

Мужчина поцокал языком.

— Ох и красотка же! Писаная красотка. Если где найдёте её, непременно загляните и расскажите старому Егорычу, где у нас такие водятся, — живость ушла из его взгляда так же быстро, как появилась. Помолчал, совершая круговые движения губами (Юра без труда вынул руку из ослабших пальцев), потом вновь уставился снизу вверх на учителя: — А что же, в ваших Ленинградах скучно теперь жить? Так скучно, что на жизнь провинцияльную посмотреть приспичило? Ну смотрите! Вот она, наша жизнь!

Юра хотел окликнуть мистера Бабочку, который ушёл далеко вперёд и теперь тряс спящих в дальнем конце зала бедняг, что, по скромному Юриному мнению, могли поведать только несколько сумрачных эпизодов из их алкогольных видений. Было страшно… страшно, как сопливому подростку, который заблудился в подворотнях чужого города. Ему никогда ещё не приходилось бывать в такого рода местах, общаться с такого рода людьми, и настало время в очередной раз спросить себя: «Мне точно необходимо здесь быть?».

— Ну, рассказывай, раз приехал. Присаживайся, — Егорыч хлопнул ладонью по соседнему стулу; Юра остался стоять. Он поглядывал теперь на бармена, который аккуратно насыпал в кружку из банки кофе. На его лице играла зловещая ухмылка, вносящая новые краски в истеричную мысль: «Попались!». — Рассказуй. Как там у вас? Хорошо? Голубое небо, да? Девки по улицам туды-сюды, попами вихляют… денежки в карманах. На водку-то всегда, поди, хватает?

— У меня жена, — сказал Юрий так, будто этот факт мог служить ответом разом на все вопросы. Он вспомнил, что с трудными детьми нужно говорить не повышая голоса, просто и по существу. Не упрашивать их, не лебезить и не ругать. Апеллировать к логическому мышлению. Логику воспринимают все, вне зависимости от того в какую сторону и с какой скоростью ходят стрелки в голове. Законы, по которым работает этот мир, для всех одни… что бы там не говорила Алёна.

— Жена… — вдруг погрустнел волосатый человек. Юра поморгал: перемена была внезапной, как хлопок в ладоши. Только что Егорыч трогал алым языком жёлтые клыки, словно пробуя их на остроту, а теперь уставился в блюдо с огурцами. Скулы горестно опустились, с мочек ушей капал пот, мутными струйками стекавший из-под шапки волос. — Я тоже когда-то был женат. Она хорошая у меня была, добрая. Занимали комнату под самым чердаком, на Васильевской. Обстановочка-то знаешь какая? Тебе будет не интересно, но я помню до мелочей малых. Она и была мелочью — тесная, ледяная зимой, но мы не жаловались. Мы тогда были милы друг другу. А как хороша она была собой, эта баба! Локоны там, кудри… нос такой…

Он нарисовал на столе пальцем нечто невразумительное, и Юра понял: не помнит! Помнит комнатку под самым чердаком, но не помнит, как выглядела женщина, которая с ним эту комнату и эту жизнь делила.

Молодой учитель так поразился этому открытию, что не сразу понял, что догадка пришла одновременно в две головы. Глаза его собеседника заполнила безнадёга. Плечи под мятой, дурно пахнущей потом и грязью, джинсовой курткой поднялись и опустились. Возник новый звук: по жестяному карнизу, переливаясь в водостоках, вдруг застучали потоки дождя. Все затихли, даже музыка замолкла. Люди поднимали головы и переглядывались, как коровы в загоне, которые почувствовали запах готовящейся говядины.

В наступившей тишине оглушительно прозвучал голос:

— А, к чертям. Пойду, отдам себя в леса. Петелька там давно уже меня заждалась. Давненько.

Юра отшатнулся. Егорыч смотрел прямо перед собой невидящим взором. В голове возникла яркая картинка из одной детской книжки, которыми у маленького Юры был набит целый книжный шкаф: камень, а на нём лягушка. Жаба, точнее. Серая, страшная, как гнилая картофелина, сидит и смотрит в пространство. В тексте говорилось что-то о безалаберном, но милом комаре, у которого была авоська с лесными ягодами, а жаба обладала ярко выраженными чертами антагониста. Но Юра с детства знал, что поедать комаров и мух — работа земноводных, и никакой антипатии (кроме лёгкой гадливости) к жабе не питал. Напротив, она казалась ему жалкой и одинокой душой, душой, потерявшей всяческие ориентиры. Оставаясь наедине со своими книгами, он иногда брал в руки простой карандаш и пытался нарисовать для жабы новый смысл жизни. Дом с треугольной крышей? Яблоневый сад? Гоночный автомобиль? Корабль с парусами, вроде того, что был у пятнадцатилетнего капитана? Выражение её лица не менялось ни на йоту. Ластик оставлял на странице грязные катышки.

Этот мужик жуть как напоминал ту жабу.

— Э, Тимофей, ты чего это? — сказал кто-то из компании за столом по соседству. — Опять нам сказки решил порассказать?

Юра думал, что мужчина не откликнется, но он повернул голову и спросил:

— Какие такие сказки? Вот сейчас пойду и повешусь. Во славу великой глотки!

— Брешешь, пёс, — сказал кто-то другой.

По помещению заметались тени — это бармен подхромал к своей лампе и направил её на Тимофея, так, что тот оказался в круге света, словно актёр, эффектным, хотя уже немного приевшимся театральным приёмом появившийся среди зрителей.

Один из приятелей Тимофея, мужчина с длинными волосами, наклонился вперёд, через стол, пачкая в пепле воротник рубашки-поло.

— Ты как дитя малое. Никогда не отвечаешь за свои слова! Чё, не так, скажешь? А как же тогда у Фомы, когда ты грозился пойти и выбросить его брехливого пса из окна? А как же все те разы, когда ты говорил: «Вернусь к нормальной жизни… послезавтра на работу устроюсь, а потом и вовсе уеду отсюда»? А помнишь, как ты обещал зарезать колченогого Андрея, сварить его в самой большой кастрюле, что стоит у него на кухне, сжечь тетрадь с нашими долгами, а водку раздавать всем, кто пожелает («Так вот, значит, оно как бывает», — пробормотал хромой бармен Андрей). А помнишь, — говорящий сделал МХАТовскую паузу, и Юра подумал, что всё это был всего лишь замах молота над наковальней, а удар будет вот прямо сейчас, — ты обещался на той неделе отремонтировать свой велосипед и подарить его кому-нибудь из дворовых ребятишек. Мелочь, да? Так вот, ты и это не сделал!