Позывной "Хоттабыч" (СИ) - "lanpirot" - Страница 3

Хороший урок, но я еще не закончил: никогда не оставляй врага за спиной! Раз уж взялся «за гуж», не забудь и дерьмо за собой подчистить! Я дернул трость обратно, перехватив её за конец на манер клюшки. И, коротко размахнувшись, всадил слегка заостренный «клюв» ручки в висок насильника, хватающего воздух раскрытым ртом. Честно сказать, не ахти вышло — в пояснице так прострелило, что хоть волком вой. Но попал удачно — только косточка хрупнула едва слышно. Ну вот, прям, как в песне: вжик, вжик, вжик — уноси готовенького… И скорый поезд Харона точно домчит эту тварь до самого пекла!

— Сява? Ты чего, чувак? — до сих пор не врубившись в происходящее, подал голос второй насильник. — Поднимайся, мля… Сява?

Улучив заминку, девчушка рванулась и, оставив лоскуты легкого платья в руках отморозка, наконец, вырвалась. Я с удовлетворением проследил за её стремительным бегом, наслаждаясь удаляющимся дробным перестуком её высоких каблучков. Дело сделано — теперь можно и на покой… И лучше, если он будет вечным… Устал что–то я. Вымотался…

— Ты чего натворил, старикан? — Присевший перед остывающим подельником второй имбецил, поднял на меня налитые кровью глаза. — Ты Сяву зажмурил…

— Туда ему, выбл. дку, и дорога! — прокаркал я, растягивая морщины в некое подобие добродушной улыбки.

Здоровяк прыгнул с места, хватая меня своей ручищей за дряблую старческую шею. И как только сразу не сломал? Ведь она у меня рыхлая, что у беспомощного куренка. Я даже тростью своей взмахнуть не успел, как мы вместе повалились на землю. Я основательно приложился затылком об асфальт. В глазах поплыли разноцветные круги.

— Сдохни! — Заревел ублюдок, нанося мне свободной рукой мощный удар в грудь кулаком, при этом, не выпуская горло из захвата.

Я реально почувствовал, как трескаются хрупкие кости грудной клетки, как их острые края впиваются в мою немощную плоть, прошивая легкие. Металлический привкус во рту, пузыри на губах… Недолго мне осталось небо коптить. Но сдохнуть просто так я не мог, даже из чистой вредности. Я завозился под тяжелой тушей своего, пока еще не состоявшегося, убийцы, словно навозный жук, приколотый булавкой к земле. Из последних сил уперся слабеющими руками в его грудь, пытаясь сбросить с себя. Но с таким же успехом я мог столкнуть с места груженый железнодорожный состав. Здоровый, сука, что твой лось! Гортань хрустнула, когда бугай вцепился в мою шею и второй рукой. В ушах уже начало тоненько попискивать… Конец близок… Но я же еще, сука, не помер!

И когда, казалось, все было кончено, судьба вновь порадовала меня забытой когда–то давным–давно в нагрудном кармане старого крепдешинового пиджака, купленного еще покойницей–женой, шариковой ручкой. Теперь только не опарафиниться напоследок! Я лапнул кончик ручки слабеющей пятерней, но вытащить подарок судьбы из кармана удалось только с третьей попытки. С трудом удерживаясь на самом краешке сознания, чтобы не сорваться в великое и умиротворяющее Ничто, я сжал обретенное орудие в сухом старческом кулачке и железным усилием воли погасил ручной тремор.

И–и–и раз! — Подгадав момент, я вонзил ручку острым пишущим узлом прямо в ухо гребанному ушлепку.

— А–а–а! — заорал бугай, дергаясь в сторону.

Но не тут–то было! Сильным, но последним в своей жизни ударом раскрытой ладони по тупому концу ручки, я забил её острый край глубоко говнюку в чердак. Бугай взбрыкнул, словно его прошило током. Его хватка ослабла, а конечности мелко задрожали. Да еще и обоссался, засранец! Походу, пробило–таки мозг!

Хорошая работа, для такого дрища! Сделано! — Поставил я себе напоследок «мысленный крыж», когда глаза начала застилать непроницаемая серая пелена…

[1] Главное Управление Контрразведки Народного Комиссариата Обороны «СМЕРШ» по Сибирскому военному округу.

[2] Пресс–бюва́р — канцелярская принадлежность, прибор для промокательной бумаги. Состоит из деревянной колодки выпуклой полуовальной формы с гладкой поверхностью, на нижнюю часть которой плотно наклеивается войлок или сукно, и плоской верхней крышки, которые соединяются закрытым головкой винтом по центру.

[3] Сенька (Сеньки) — уничижительное «народное» прозвище аристократических семей (кланов) Российской Империи, обладающих магическими техниками. Официально закрепленный РПЦ термин — «Осененные божественной благодатью». Такие семьи были массово истреблены во время Революционного Восстания рабочей черни и подлого люда и последовавшей за ним Гражданской войны, как социально чуждый класс.

[4]Трость состоит из следующих элементов: ствола (шафта), ручки (или набалдашника), наконечника, также может включать так называемый «секрет».

Глава 2

Я пришел в сознание, треснувшись с размаху и без того раскалывающейся от боли головой о какую–то твердую хреновину, лежащую в изголовье. Поверхность подо мной то и дело взбрыкивала, словно необъезженная лошадь, норовящая, во что бы то ни стало сбросить седока. Я попытался пошевелить руками, но у меня ничего не вышло — не чувствовал я их. Абсолютно! Как, впрочем, и остальных частей моего многострадального организма. Словно, кроме трещавшей черепушки, все остальное у меня напрочь отсутствовало. Не может быть, чтобы так тело затекло — до полной невосприимчивости… Или, все–таки, может?

Судя по ощущениям, я лежал навзничь, уткнувшись правой щекой во что–то раздражающе–колючее, похожее на грубую солдатскую шинель. И похоже, что эта щека за время моего беспамятства успела превратиться в одну сплошную кровоточащую коросту. Шея тоже наотрез отказывалась работать, и сменить не слишком комфортное положение, головы мне не удалось. Я приоткрыл свободный от колючей шинели глаз, как назло, тот самый, затянутый мутной пленкой катаракты и, как мог, «огляделся». Судя по световым пятнам, стремительно скользившим по моему лицу (а требовать большего от моего мутного зрачка и не стоило), я куда–то двигался. Скорее всего, на автомобиле: до меня доносился мерный гул движка, поскрипывали рессоры и жутко несло дизельным топливом. Твердое основание, на котором я «с комфортом» разлегся, ходило ходуном, то вверх, то вниз. Видимо дорога, по которой меня везли, оставляла желать лучшего.

И моя догадка вскоре подтвердилась: после очередного резкого «скачка», от которого моя пульсирующая чудовищной болью голова вновь была испробована на прочность, кто–то, находящийся рядом, громко выругался, по всей видимости, обращаясь к нерадивому водителю:

— Шарафутдинов, твою медь! Полегче! Не дрова везешь!

— Звиняйте, тащ майор! — с легким татарским акцентом откликнулся водитель. — После вчерашнего авианалета дорогу так раздолбало, что тут теперь только на танке прорываться!

— Ну, ты это, сержант… — немного снизил гонор майор. — Все равно аккуратней вези! Всю душу из меня вытряс!

— Так точно! — раздалось в ответ. — Со всей аккуратностью доставим! — Однако машина в этот момент подпрыгнула на очередной рытвине еще сильнее.

— Зараза! — прошипел майор, но к водителю больше не прикапывался. — Так какие мысли у тебя насчет этого… старикашки–диверсанта образовались, старлей? — спросил майор еще одного, невидимого для меня собеседника.

— Мутная здесь какая–то история, Станислав Борисович… — немного помедлив, ответил старший лейтенант. — Я, пока вас со спецтранспортом дожидался, пораскинул немного мозгами… Допросил непосредственных участников сего безобразия, кроме капитана Рогова, естественно…

— Еще бы ты его допросил, — хмыкнул майор. — Его этот контрик престарелый так проморозил, что даже в гроб нормально не положить!

— Одного не пойму, как они такого сильного окудника [1] проморгали? — в голосе лейтенанта слышалось искреннее недоумение. — Ведь должны же были первым делом замерить его потенциальный резерв?

— Разжирели на тыловых харчах! — жестко произнес майор. — Совсем мышей не ловят…

— Ни скажите, товарищ майор! — со всем юношеским жаром встал на защиту покойного капитана старший лейтенант. — Кто угодно бы расслабился, только не Рогов! Я ведь под его началом в Особом Отделе НКВД начинал. И если бы у меня зачатки Силы [2] не прорезались и меня к вам не перевели — так и продолжал бы вместе с ним службу нести. И может быть, это я сейчас той ледяшкой… — Голос лейтенанта дрогнул, и он затих, продолжая обиженно шмыгать носом.