Всемирная история. Османская империя - Евлоев Роман - Страница 5

Напоследок нельзя не упомянуть еще одно, очень специфическое, подразделение османской армии, в почти неизменном виде просуществовавшее до наших дней и повлиявшее в свое время на европейскую культуру не меньше, чем османские пушки на европейскую политику. Речь идет о старейшем в мире военном оркестре, называемом «Мехтер». Считается, что его история восходит к оркестру, подаренному в 1289 году Осману I сельджукским султаном Куй-Кубадом III. Грозные марши в его исполнении никогда не были развлекательной музыкой и долгое время воспринимались европейцами как гремучая дикарская какофония, издаваемая янычарами исключительно с целью устрашения врага. И действительно, игра янычарского оркестра если и не ввергала христиан в ужас, то наводила их на самые гнетущие мысли: сразу после покорения очередного города по его улицам торжественно проходили османские музыканты, звоном литавр и боем барабанов объявляя местным жителям, что отныне они принадлежат к новому, чуждому им миру…

Лишь в начале XVIII века на турецкие марши обратили внимание западные композиторы. Подражание специфическим восточным тембрам и ритмам становится модным. Звучания а-ля turca появляются в произведениях Глюка, Гайдна, Гретри, Моцарта и Бетховена, а «янычарские марши» оказали большое влияние на развитие полковых оркестров в армиях западных стран. Полные комплекты янычарских инструментов, иногда и вместе с музыкантами, османские султаны отправляли в дар ко дворам европейских монархов – в Австрию, Пруссию, Польшу, Францию и даже в далекую Россию… Со временем, с уменьшением влияния Османов на европейскую политику, сошла на нет и мода на янычарские мелодии. Однако оркестр «Мехтер» играет свои воинственные гимны и сегодня, пусть это и воспринимается всего лишь как историко-этнографический аттракцион. 

Флот: Рыжая борода и другие османские корсары

Трудно представить себе людей более далеких от морского дела, чем кочевники. Поэтому, даже получив выход к морю и подчинив себе несколько крупных портовых городов, османы оставались посредственными мореходами, воспринимавшими неустойчивую палубу корабля как неизбежное зло и крайне ненадежное средство передвижения. К счастью для турок, им не было нужды заново «изобретать корабль» – подобно многим другим технологиям, кораблестроение и навигация достались османам по наследству от побежденных ими соседей. Первой базой зарождающегося османского флота стал захваченный Орханом в 1337 году порт Измит. Выгоды от этого приобретения очень быстро побороли изначальный скепсис вчерашних кочевников по отношению к морскому транспорту. Всего несколько месяцев понадобилось амбициозным Османам, чтобы по достоинству оценить открывшиеся перед ними возможности. Доступ к водам Мраморного моря и берегам Босфора не только позволил туркам свободно вторгаться в европейские провинции византийцев, но и дал им реальный шанс атаковать имперскую столицу – блистательный Константинополь. Появление у Орхана собственного флота делало знаменитый пророческий сон Османа все более похожим на правду…

Орхан, как почтительный сын, разумеется, не преминул попытаться воплотить мечту отца в жизнь. Уже в 1338 году тридцать шесть османских кораблей, на борту одного из которых находился он сам, угрожали древнему Константинополю. Но, как это часто случается и с простыми людьми, столкновение с жестокой реальностью развеяло грезы османского лидера – в коротком морском сражении турецкий флот был частично потоплен, частично захвачен несравненно более опытными в абордажных атаках греками. Подчеркивая превосходство ромеев над варварами, Никифор Григора насмешливо отметил в своей хронике, что в скоротечном бою имперская армия не потеряла ни одного матроса.

В последующие полтора века европейцы – в особенности бесспорные хозяева Средиземного моря венецианцы – неоднократно преподавали османам этот горький урок. Так, 27 мая 1416 года флот из 10 галер Светлейшей республики, возглавляемый талантливым генерал-капитаном Пьетро Лоредано, взял на абордаж 25 турецких военных кораблей, а остальные пустил на дно вместе с десятками османских моряков и их адмиралом Чалы-беем. Столь же унизительные поражения турки терпели от генуэзцев и даже от бургундцев, прежде уже битых османами на суше. Впрочем, куда сильнее тщеславия первых султанов страдала их военная логистика, жизненно важная для державы, чьи владения разделяли по-прежнему не подвластные им морские волны. И все же главная проблема состояла в другом: слабость турецкого флота не позволяла османам блокировать Константинополь с моря, без чего любая осада превращалась в дерзкий, но бессмысленный кавалерийский парад под восьмиметровыми стенами имперской столицы.

Первые серьезные шаги по исправлению сложившейся ситуации сделал султан Мурад II. На службу во флот вербовали молодых холостяков, которых называли «дениз азеблер», или «морские азапи»[13]. Стремление набирать в качестве моряков неженатых мужчин понятно – смертность среди первых османских мореплавателей была весьма и весьма высока… Тем не менее уже при Мураде II на турецких кораблях служили почти две тысячи турок. Они делились на работников верфей, строителей и ремонтников и собственно матросов. Дело Мурада II продолжил его неистовый сын – Мехмед II Завоеватель, уделявший развитию флота не меньше внимания, чем созданию обожаемой им артиллерии. Однако даже рвение султана не могло изменить объективного соотношения сил на море – поспешно построенный и несовершенный турецкий флот, по меткому выражению историка Эдуарда Гиббона, был создан не талантом народа, а лишь волей султана, так что волны и ветер по-прежнему принимали сторону настоящих моряков.

Досадным тому подтверждением стал прорыв генуэзцами организованной османским адмиралом Балтоглу морской блокады осажденного Константинополя. Невзирая на все усилия турецкого флота, четыре груженных зерном и оружием галеры пробились к причалам Золотого Рога. «…Тучи дротиков не давали опускать в воду весла, а море превратилось как бы в сушу…Моряки же генуэзских кораблей, как орлы крылатые, словно молнии, низвергали из метательных машин снаряды и разбивали неприятельские корабельные снасти, – так описывал морское побоище византийский историк Дука. – И страх немалый сделался у турок». Потери османов в тот день исчислялись тысячами сгоревших и утонувших матросов. Мехмед II разжаловал Сулеймана Балтоглу и, несмотря на полученное адмиралом тяжелое ранение, лично подверг его унизительной порке.

Следует отметить, что, к чести османов, ужасный разгром не заставил их опустить руки. Раз капитаны не смогли привести «морских азапи» к победе по непредсказуемым волнам, значит, нужно сделать это понятным и привычным способом – по суше. На следующий же день турки волоком перетащили 70 тяжелых боевых кораблей в тыл небольшому, но грозному флоту противника и пусть так, но добились своего – взяли залив под контроль.

Хотя всю ответственность за неудачи флота Мехмед переложил на плечи – и спину! – несчастного Балтоглу, султан отчетливо понимал, что легкость побед венецианцев и генуэзцев объясняется не только мастерством республиканских моряков, но и техническим превосходством их кораблей: посадкой, высотой защитных бортов, скоростью и маневренностью. Поэтому сразу после взятия Константинополя Мехмед II повелел не только нарастить, но и модернизировать турецкие военно-морские силы. К 1470 году к османским портам были приписаны уже 90 тяжелых галер, а на верфях Галлиполи и Константинополя закладывались все новые и новые корабли. К началу правления Баязида II Святого, сына Мехмеда Завоевателя, османы стали по европейским лекалам строить крупные военные суда, не уступающие по своим характеристикам венецианским. Именно в войне со Светлейшей республикой турецкий флот добился первых по-настоящему громких побед, и прежде всего благодаря действиям корсаров и выдающихся османских флотоводцев Бурак-реиса и Кемаль-реиса.

Кемаль родился в Галлиполи, в семье анатолийских турок. Главная османская верфь, находившаяся в те годы в родном городе Кемаля, определила жизненный путь мальчика. Кемаль-реиса и некоторых его коллег часто называют османскими пиратами, но это неверно – свою карьеру Кемаль начинал как капер[14]. Репутация удачливого и отчаянного морехода, полученная молодым человеком на службе во флоте санджак-бея (то есть губернатора) Евбеи, привлекла к нему высочайшее внимание. В 1487 году султан поручил Кемаль-реису оказать военную помощь Мухаммеду XII Абу Абдаллаху из династии Насридов, последнему эмиру Гранады. После падения Малаги он просил османов и мамлюков о поддержке, необходимой для спасения от Реконкисты[15] последнего мусульманского анклава на Пиренейском полуострове. К несчастью для Насрида, его мольбы остались без должного внимания – две крупнейшие исламские империи были слишком заняты, воюя друг с другом. Впрочем, Баязид II рассматривал возможность высадки, при поддержке местных морисков[16], крупного десанта в Валенсии, но в итоге предпочел сосредоточиться на проблемах собственной державы, а спасать в Иберии репутацию Османов как лидеров исламского мира доверил тридцатипятилетнему Кемаль-реису.