Химера, дитя Феникса (СИ) - Кузиев Эд - Страница 41

— Гавр! Готово всё? Щас мы курдюки вскроем и идём, — радостно, оттого что дело идёт к концу, произнёс невысокий муж в жёлтом жупане и в широких штанах. Схватив зубами пробку, потянул в сторону, а опомнившись, стал сплевывать. — Мать его ети, забыл, что потрава тут. Как бы не окочуриться.

Марук вышел из тени и развернул серпы.

— За богохульство на Мать Сыру Землю есть лишь одно наказание. Я, Септорий Меры, Мардук Тёмный, назначают тебе виру, размером в жизнь. Исполнение оставляю за собой.

Травители оторопели от неожиданности и замерли столбами. Палач быстро преодолел расстояние и одним ударом снёс голову приговорённому. Второй уронил курдюк, из которого начала выливаться потрава с резким горьким запахом. Упав на колени, принялся молить о пощаде. Подтянувшись за край навеса, Я спрыгнул неловко, подвернув лодыжки, прихрамывая дошёл до Тёмного.

— Заставили меня, не хотел, Матерью клянусь и Отцом. Смилуйся, назначь виру любую, но оставь жизнь. Пожалуйте… — закрыв руками лицо, зашёлся в плаче единственный выживший.

Марук резко махнул серпом, сбивая кровь с лезвия, мелкие капли разлетелись, пачкая лицо и одежду лиходея.

— Оружие какое есть? — спросил Септ.

— Нож маленький, порезать чего или смастерить из дерева. Вот он, возьмите.

— Брось на землю, Бос подыми. Какой сигнал должны были получить люди Кривого?

— Клёста свист, тот, что щёлкает промеж песни своей. Трижды, ежели всё случилось, дважды, если сделали не всю работу.

— Как получили потраву и приказ? — поигрывая серпом, дознавался Септорий.

— Приказ стрелой пришёл, наша кибитка у стены стоит. Яд пробросили днём, серые торговцы за воротами. Каюсь, честно, готов оплатить кровью.

— Бос, что думаешь? Веришь ему?

— Лукавит сильно, по счёт потравы и стрелы — без лжи, про свист недоговорил. Не сожалеет, лишь разочарован, что попался, — рассматривая лиходея, Я видел все эмоции, что пылали в нём.

— Что Вы, господин, истину Вам говорю, — коленопреклонный в очередной раз соврал.

— Лжёт.

— Каков сигнал — последняя попытка, дальше судилище будет.

— Я откуплюсь, монеты имеются. Вира за попытку потравы не более пятидесяти монет, выплачу, — совсем другим голосом заговорил предатель.

— Вира за травлю Люда. Двадцать монет. Вира за травлю воя. Сорок монет. Вира за купца восемьдесят монет. За Септа сто, — выбивая слова, произнёс Септорий Меры.

— То есть, ты, Септ, в пять раз больше стоишь простого Люда? Чем же ты так хорош? Кровушка одного цвета, рук да ног — одного количество. По Матери Земле ходишь, а не летаешь у Отца Неба. Может, Талант есть?

— Талант есть. Я честно и справедливо сужу виру. Каждому мерой по правилу и заслугам. Вопрос всё тот же: каков сигнал?

— Потрава вся вытечет, как судить будешь? Сам я не признаюсь. Нравишься ты мне, скажу секрет. Колокол нужен для сигнала, позвони своими бубенцами, глядишь, и звон пройдёт, напугаешь крепко Кривого, он с испугу сам повесится.

— Бос, позови сторожа, а сам бегом за Вязем. Тут подход нужен особый. Да поторапливайся!

Олег наказал мне слушаться Септа, потому Я поспешил исполнить его волю. Толкнул сторожа и велел ему идти к задержанному. А сам припустил к воротам, не доходя шагов пятьдесят до заслона, дерево на частоколе вспыхнуло синим цветом, а в лицо ударило горячим воздухом, то дружки отравителей смогли подкрасться да пустить петуха (поджог). Наш забор жадно грызло пламя, послышались окрики, то Олег приказал выбить колья из забора, дабы не допустить распространение пожара. Подбежав к септу Наказания, передал ему просьбу Марука Тёмного. Тот лишь криво улыбнулся да пошёл в развалку к бочкам. Частокол не тушили, берегли воду, лишь, обжигая руки и паля волосы, обваливали колья, сбрасывая их наружу, да присылали землицей. Выгорело или было разобрано порядка двенадцати саженей частокола (двадцать четыре метра). Со стороны навеса раздался свист клеста, громкий и пронзительный с щелчками и переливами.

— Вязь чего-то балует, — удивлённо произнёс Олег.

Я не стал ничего говорить. Септы сами поведают о допросе. А со стороны бочек тянуло болью, ужасом и неизбежностью смерти. Я присел на покрытую сажей и дорожной пылью телегу и задумался. Как же Я устал от этой крови, от лжи и притворства. Ради монет и выгоды уже погибло трое наших ребят, а сколько покалеченных и погибших с другой стороны, боюсь предположить. Зачем мне такой Дар? Наказание это или проклятье?

— Что-то совсем скис, братко. Олег велел тебе идти к кострищу и отдохнуть. Мы тут постоим, ворога постережём. Не переживай, пока мы на посту, ты будешь в безопасности, — обнадежил меня Таран.

Я послушно потопал к костру, глядя на уважительные взгляды возничих и моего выводка. Молва о том, что мы спасли воду, пролетела очень быстро. Я по старой памяти думаю об отряде, как о выводе, хотя, мы более не птенцы. Теперь мы Призыв.

Адель спала, а купец, что был ей за родича, имел сложный разговор с тремя бородачами-рабовладельцами. Над костром повисло напряжение и скованность, виной всему было старое знакомство этих людей и, судя по обстановке, совсем не из приятных.

— Мне рассказал твою историю купец. Так ты у нас сихерче [12], получаешься. Моё имя Фарух сын Марика из славного города Кзыл-Орда.

— Будь здрав, Фарух сын Марика. Мир Вашему дому. Ты сносно говоришь по-нашенски. Где так научился? — Спросил Я для того, чтобы тут же пожалеть.

— От раба, что жил в нашей юрте, он из руссов. Марик, мой родич, заставлял меня учить язык, чтобы при набегах я был полезен. Но после великой беды с юга, когда тучи принесли саранчу, а следом руссы пришли огнём и мечом мстить за набеги, Кзыл-Орда осталась лишь в именах. Великий народ распался и теперь проводит всё время в битвах промеж собой и в поисках богатых травой мест, чтобы пасти барашка и криволапов.

— Я не хочу, чтобы вы ссорились у костра и враждовали.

— Твоё слово, сихерче. Преступить его — харам [13] для нас. Я в гостях за твоим столом. Прошу, раздели промеж нас пищу, как велит сердце и законы. Нет на тебя у меня злобы больше, ты мне не враг. Я бы отдал и так тебе тех дев, за спасение моего соплеменника.

Я взял с циновки лепешку, разделил её пополам и передал часть Фаруху. Тот удивлённо поднял бровь. Оставшуюся часть разделил на двое и отдал брату бородача. Затем вновь разделил четвертинку на восьмушки и отдал последнему брату.

— Ты же не поделил поровну, — удивился рабовладелец.

Купец расхохотался, указывая на меня пальцем, потом залопотал на своём наречии. Тут же борода хлопнул себя по лбу.

— Мерял я размером куска, а сам просил разделить, как сердце просит. А твоё сердце тебе подсказало, что делить нужно поровну, что имеешь. Столько лет хожу по Земле, а истины не видел. Низкий поклон тебе, сихерче Босик. Благодарю, что указал мне путь.

Глава 17. Новый Мир

У стены

— Идут! Идут! — завопил купец.

— Тихо ты, мы потравленные лежим тут в телегах и умираем, а ты разорался, как на выкупе невесты. Иду-ут, иду-ут, — передразнивая купца, произнёс возничий. — Сбегай вперед сразу, скажи, что не потравились мы, — продолжал ворчать старый Муж.

— Понял я, понял, — примирительно согласился пристыженный торгаш.

— Передай по линии: не шуметь, камни метать по окрику, стрелки пускать только туда, где нет щитов, — произнёс Олег. В обе стороны от него разошлись шепотки. Сам же Септ припал к щели в заборе, выбирая время для атаки.

— Чего тянешь-то, Олег? — шикнул Михей, что уже был облачен в добротную броньку и шлемак с нашитыми медными чешуйками.

— Если вдарим сейчас, могут развернуться и сбежать, потом пакостить будут всю дорогу до городища. Шагов на двадцать подпустим, и пращники навесом кидать не будут.

— То верно. А Босик где? — продолжал докучать Септу купец.

— Отдыхает, нечего ему тут делать, заденут ещё невзначай, а там три его должника, купец-иноземец, да ведьма. Сила немалая для простых разбойников. Пусть сил набирается, ему ещё заслоны искать.